Новый Завет предоставлял меньше возможностей для политических комментариев; но некоторые все же имели место. Так, в Женевском примечании апостольское "должно повиноваться больше Богу, нежели человекам", разъяснялось таким образом: "Мы должны повиноваться не человеку, но так, чтобы, повинуясь ему, мы могли повиноваться Богу" (Деян. 5.29). Когда Павел в Послании к Римлянам (13.5) велит "повиноваться... по совести", в примечании в очень осторожных выражениях раскрывается это так: "Мы должны повиноваться судье не только из страха наказания, но гораздо более потому, что (хотя судья и не имеет власти над совестью человека, но глядя на него как на служителя Бога) ему нельзя сопротивляться по доброй совести". Подчинение по совести означает подчинение "постольку, поскольку мы можем делать это законно; ибо если нам прикажут делать незаконные вещи, мы должны отвечать так, как учит нас Петр: лучше повиноваться Богу, нежели человекам". Простые верующие могут быть благочестивее, чем неправедные ученые: женевское примечание к Откр. 9.3 отождествляло докторов богословия с саранчой. (Первое издание пуританского "Наставления парламенту" 1572 г. нападало на докторов; правда, во втором издании это место исчезло.)[246]

Я отметил примеры примечаний на полях, которые, возможно, имели социальное или политическое значение; они — лишь малая часть того, что несет в себе Женевский перевод. Его теология имела главное значение, как для его читателей, так и для его составителей. Тем не менее "мятежные" примечания были подхвачены теми, кто изучал Писание с целью их отыскать; они имели весь авторитет печатного текста и вдобавок авторитет Женевы. Число изучающих увеличилось после 1640 г. И не все были столь простодушными в своем обращении к Писанию, как Эрайз Эванс, который думал, что "притолока над воротами" в книге Амоса (9.1) указывает на спикера Ленталла. Но многие из женевских толкований находились в согласии с кальвинистским учением, позволяющим ограниченное сопротивление, если оно возглавлялось низшими властями в тех случаях, когда короли были тиранами или не исполняли своих обязанностей.

Оппозиция королевскому правительству зародилась не в Женеве. Джон Фоуке в своей "Книге мучеников" опубликовал документы о протестантах, брошенных в тюрьму в правление Марии Кровавой за попытки убедить современников хранить свою веру против "этих идолопоклонников-египтян здесь в Англии" (курсив мой. — JLX".). Уильям Уиттингем и Энтони Джилби подобным же образом убеждали своих товарищейцерковнослужителей твердо стоять на своем в полемике о церковных облачениях, цитируя различные примеры из Библии[247]. Уильям Перкинс настаивал на том, что "королям следует повиноваться до тех пор, пока они управляют во Христе; но Христу следует повиноваться безо всяких исключений"[248]. "Хотя бы он никогда и не стал великим монархом в этом мире, каждый естественный человек происходит от Царства Божия"[249]. Это уже отказ от абсолютизма по божественному праву, призыв к властителю помнить о том, что он управляет христианским обществом[250]. Но это в основном учение о пассивном сопротивлении. Мы можем сравнить его со сладкоголосым Смитом: "Когда Павел... говорит: повинуйтесь властителям по совести, он подразумевает не то, что мы должны повиноваться им против совести"[251]. Джордж Эббот в своем "Толковании на книгу пророка Ионы" полагал, что цари и царицы должны прислушиваться к хорошим советникам, как делал царь Ниневии: "только абсолютные властители" поступают иначе — подразумевалось, что Елизавета не была абсолютным монархом.[252]

Решение иметь Дозволенную версию было осознанно политическим. Сначала Уитгифт и Бэнкрофт, как говорили, не проявили энтузиазма в отношении нового перевода, "чтобы Епископская Библия [1568 г.] не приобрела дурную славу". Они предвосхитили насмешливые комментарии папистов о неопределенности английской Библии и ее доктрин[253]. Это, без сомнения, явилось одной из причин, почему инструкции переводчикам предписывали сохранение определенных традиционных словесных форм. Так, "церковь" не могла переводиться как "конгре­гация" — что было яблоком раздора со времен диспута между Мором и Тиндалом. В менее политических вопросах переводчики, казалось, умышленно старались сделать свое прочтение "способным вместить различающиеся, даже явно несовместимые интерпретации"[254]. Но не было неясности в их переводе 1-го Послания Петра (2.13). В Женевской Библии стояло: "Подчиняйтесь всякому" человеческому начальству, "царю ли, как верховной власти"... В Епископской Библии — "царю ли как имеющему преимущество", в католическом Реймсском переводе — "как превосходящему". Дозволенная версия решила в пользу "царю, как верховной власти"[255]. Никаких сомнений в ее лояльности!

Заметки, которые делал один из членов группы, готовившей Дозволенную версию, говорят о том, что переводчики старались "достигнуть как можно более открытого прочтения[256]" . Мы не знаем, обусловлено ли это тем, что они представляли широкий спектр мнений, или желанием избежать обвинений в теологических пристрастиях. Уловки Дозволенной версии делали ее приемлемой в качестве английского компромисса: черное есть черное и белое есть белое, но и то и другое в определенных обстоятельствах могут рассматриваться как различные формы серого. Переводчики с полным правом заявляли, что они не создают новую версию, а лишь пересматривают существующие переводы, что могло быть воспринято как скрытая защита Женевской Библии против короля[257] . В местах, не вызывающих сомнений, переводчики часто повторяли Женевскую Библию, которая, в свою очередь, восходит к версии Тиндела. Дозволенная версия явилась большим литературным достижением, отчасти из-за уважения переводчиков к работе их предшественников, отчасти потому, что она появилась в то время, когда елизаветинский компромисс в церкви и государстве хотя и находился на грани срыва, но все же не был еще разрушен.

Главное преступление Женевской Библии заключалось в ее примечаниях; поэтому было принято твердое решение, что примечания "недопустимы на полях" Дозволенной версии. Некоторые из женевских примечаний были, по словам Якова, "очень пристрастными, неверными, мятежными и содержащими привкус слишком опасных и предательских смыслов"[258], как доктринально, так и политически нездоровых, даже в отношении божественности Христа. Энн Хетчинсон, чья ересь повергла Новую Англию в смятение в 1630-х годах, предпочитала Женевскую Библию Дозволенной версии, которую так любили ортодоксы Массачусетса. После 1611 г. примечания пропали. "Люди жаловались, что они не могут проникнуть в смысл Писания" при чистом тексте "столь хорошо, как прежде это было благодаря Женевской Библии"[259]. По крайней мере один проповедник, читавший проповеди по случаю поста в Долгом парламенте, отвлекся от мысли, чтобы подчеркнуть, что он цитирует из Женевской версии. Он цитировал 110/109-й псалом (3) следующим образом: "Народ твой с готовностью придет в час сбора твоей армии". Дозволенная версия была гораздо менее полезной для вербовки: "Твой народ будет готов в день силы Твоей".

После 1640 г. монополия на печатание Библии стала подвергаться нападкам[260]. "Различные торговцы бумажными товарами и печатники Лондона" просили соответствующий комитет палаты общин разрешить им печатать либо женевские примечания, либо иные, новые. Была составлена группа из восьми богословов для пересмотра женевских примечаний. Они сверялись (среди прочего) с "Аннотациями" Диодати и голландскими "Аннотациями" 1637 г. (переведенными другом Милтона Теодором Хааком по просьбе обеих палат парламента и Ассамблеи богословов и опубликованными в 1657 г.)[261] . Результат их трудов не мог уместиться на полях и составил два больших фолианта[262]. Это, по существу, убило женевские маргиналии. Билль о новом переводе рассматривался "охвостьем" Долгого парламента перед тем, как он был распущен в апреле 1653 г. В июне того же года Джон Кэнне направил петицию в Государственный совет с просьбой о дозволении напечатать Библию с его собственными примечаниями и получил эксклюзивное право сроком на семь лет. В следующем месяце Государственный совет "по просьбе м-ра Милтона" приказал, чтобы все бумаги, требуемые для перевода Библии, ввозились беспошлинно[263]. Во втором парламенте Кромвеля вопрос о новом переводе был передан комитету, председателем которого стал Бальстрод Уайтлок[264], но из этого тоже ничего не вышло.

Когда монополия перестала существовать, цены оставались низкими, особенно благодаря ввозу иностранных изданий размером в двенадцатую и двадцать четвертую долю листа; некоторые из этих изданий, как говорят, были полны ошибок. В начале 1650-х годов цены за такие издания колебались от 20 пенсов до 2 шиллингов 4 пенсов[265]. В 1656 г. была подготовлена к изданию Библия, свободная от ошибок, которая по настоянию протектора должна была печататься размером в двенадцатую долю листа и продаваться не более чем за 12 шил[266] . Но после реставрации королевские печатники возобновили свою монополию, и цены опять подскочили, "особенно на все самые полезные и удобные по размеру книги, которые они продавали по очень бессовестным ценам, посредством чего самые бедные люди оказываются совершенно необеспеченными Библиями”. Библии ин фолио, печатавшиеся в Оксфорде, стоили 6 фунтов, ин кварто — 13 шил. 4 пенса[267]. В 1686 г. Филип Генри купил маленькую Библию за 2 шил. 10 п. — "довольно дешево, но они плохо сброшюрованы[268]. Но в дальнейшем, когда правительства больше не пытались помешать широкому распространению дешевых Библий, Женевская Библия оказалась вытесненной с книжного рынка из-за сопровождавших ее замысловатых примечаний, громоздкого аппарата и высокой цены, а также в связи с быстрым упадком тео логизированной политики. Последнее издание Женевской Библии появилось в 1644 г., тогда как между 1611 и 1715 гг. было выпущено восемь изданий Дозволенной версии с женевскими примечаниями[269].

III

В Ветхом Завете редко встречаются добрые цари. Бог предупреждал свой народ во Второзаконии, что если они настаивают на том, чтобы иметь царя, они должны поставить ему очень строгие условия (17.14-20). Самуил повторил это предостережение (1 Цар. 8.6-19), перечислив ужасные деяния царей по отношению к своим подданным. Яков I с замечательным тупоумием цитировал эти стихи как свидетельство абсолютного повиновения "тому царю, которого Бог даст им". Но "Я дал тебе царя во гневе моем", — сказал Бог Израилю через Осию (13.11). Один памфлет 1643 г. имел название "Параллель между израильтянами и англичанами, желающими царя[270]. Томас Бирд в "Театре Божиих приговоров" (1597) отмечал, что из сорока царей Иудеи и Израиля только десять угодили Богу, и один из этих случаев подверг сомнению. "Сколь редкими... были добрые властители во все времена", — размышлял он, сопровождая свои мысли бесконечными библейскими иллюстрациями. "Несправедливо, по закону как Божиему, так и человеческому", если король назначает налоги "сверх меры". "Если ты будешь могущественным, сильным и наводящим страх, знай, что Господь больше, чем ты". Он "может (когда ему угодно) превратить властителей в ничто"[271]. Юный Оливер Кромвель принадлежал к конгрегации Бирда.

Хью Броухтон в книге "Иов. К королю" (1610) смело заявил, что "правители, которые процветают, злы", и довольно много говорил о "зловредных архиепископах, нарушающих общие законы" (ясный намек на антипуритански настроенного Ричарда Бэнкрофта). Бог, думал Броухтон "отнял разум у епископов, как у фараона и его советников[272] . Броухтон был одним из переводчиков Дозволенной версии и членом совета колледжа Христа, в котором учился Милтон. Если епископы — советники фараона, кто тогда фараон? Майлс Смит, ученый епископ, настолько пуритански настроенный, что Яков I позднее назначил Лода его деканом, замечал, что Езекию называли мятежником, потому что он не хотел платить дань Сеннахириму, царю Ассирийскому. Он отважно сравнил Елизавету с Езекией: "Господь, который сражался за Езекию и Иерусалим, будет также сражаться за ее величество и это царство против Сеннахирима и испанцев[273].

Слова "Бог нелицеприятен" (Деян. 10.34-5) часто цитировались — например, епископом Бэбингтоном в 1604 г., чтобы напомнить читателям, что Бог "может изничтожить самого могущественного, кто когда-либо существовал[274]. Близкий к нему сепаратист Ричард Роджерс дал исчерпывающий обзор истории Ветхого Завета в 1615 г.: "Среди царей было мало добрых людей, в Израиле — ни одного". Судьи "большей частью" были лучше. С другой стороны, Роджерс слышал, как "невежественные и нерелигиозные джентльмены" использовали упреки, которые делал Самуил Саулу, чтобы доказать, что "не подобает, чтобы простой священнослужитель... был столь смел с великими мира сего"[275]. Давид и Соломон были хорошими царями, но они совершили много злодейств. Ииуй был справедливый и праведный царь, "верный и доблестный в умерщвлении... тиранов.[276] Милтон использовал тот факт, что Ииуй умертвил своего законного царя по велению пророка, чтобы доказать, что "не было позволительно и хорошо умертвить тирана потому, что Бог повелел это сделать, но скорее Бог повелел это сделать, потому что это было позволительно и хорошо"[277].

Предостерегающие примеры из Ветхого Завета регулярно цитировались тогда, когда властные полномочия и степень ответственности монархии начинали ставиться под вопрос. Мы можем привести для сравнения отношение к монархии в драме эпохи Якова I, в которой постоянно противопоставлялись вызывающая уважение роль короля и несоответствие ей должностных чиновников, которые не отвечали возлагаемым на них надеждам[278]. Подобным же образом драматурги ссылались на развращенность дворов, обычно итальянских. Джордж Уизер использовал тот же прием в отношении Библии в своем "Гимне придворному", упоминая "целомудренного Иосифа... в доме фараона", "Авдия при злодейском дворе Ахава";

Мудрый Даниил осмелился сказать правду Там, где изобиловала лесть; И в груди Мардохея Нашел честное сердце[279].