Таким образом, Сергий, вопреки установившейся традиции, называет свой монастырь не в честь праздника, а в честь самой Святой Троицы, во имя в Троице прославляемого Бога — Отца, Сына и Св. Духа. Так он подчеркивает, что мы, христиане, поклоняемся не просто единому Богу, но Богу единому в Троице. Единый невидимый Бог царствует над сотворенным Им миром. В Сыне Он нисходит на землю, становится человеком, умирает за нас на кресте и воскресает из мертвых; причем вся полнота Божия пребывает в Сыне телесно (Кол 2:9). Наконец, Духом Святым Бог пребывает в сердцах человеческих. «Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа», — восклицает по этому поводу апостол Павел (1 Кор 6:19).

Разумеется, догмат о троичности единого Бога — основа христианства, но как в Библии, так и в богослужебной литературе он, как правило, формулируется имплицитно и на уровень слов выводится крайне редко, вплоть до того, что в Библии, насквозь пронизанной утверждением троичности Бога, слово «Троица» вообще не присутствует. Преп. Сергий прославляет Бога как Троицу эксплицитно и для этого называет свой монастырь обителью Святой Троицы.

Почему в центре созерцательной практики у Сергия оказалась не сотериология, не Крест, не тайна воплощения, но именно троическое богословие? Сам он не объяснил почему, но обычно историки и богословы видят в этом шаге святого стремление напомнить своим чадам о том, что Бог есть Любовь (см. 1 Ин 4:8), а триединство есть совершенное выражение «единомыслия и внутреннего мира», как говорит Григорий Богослов.

Историки и писатели, склонные считать религию одной из форм идеологии, утверждают нередко, что Сергий, подчеркивая нераздельное единство трех лиц Святой Троицы, звал Русь к духовному и политическому единству. И все же Сергий не политик, но мистик. И не следует видеть в нем идеолога, своего рода «политрука» при князе Димитрии, каким он нередко изображается в советских романах, или русского Мазарини. Сергия заботит не политическое, но духовное здоровье его братьев во Христе, хотя вовсе нельзя сказать, что он равнодушен к мирским проблемам. Святой, разумеется, страдает от нестроений в жизни вокруг, но он помнит слова Христовы: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф 6:33). Бороться с мирскими нестроениями нет смысла, их все равно не одолеешь. Если же искать не конкретной правды, но правду Царства Божия, то они, эти мирские нестроения, уйдут сами на задний план.

В Нагорной проповеди у Иисуса есть фраза: «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся». В греческом оригинале слово «правда» стоит здесь в винительном падеже, и это сразу заставляет задуматься внимательного читателя — после глаголов «алкать» и «жаждать» ставится не винительный, а родительный падеж. Как и по-русски: хотеть хлеба, воды и т. д. Винительный падеж означал бы, что человеку нужна вся вода, какая ни есть на земле. Но именно об этом идет речь в Евангелии. Блажен не тот, кто алчет конкретной правды, точнее, справедливости для себя или для своих близких. Блажен, кто ждет осуществления справедливости во всей ее совокупности в отношении всех людей на земле, всей справедливости, какая ни есть на свете. Такова логика Царства Божия. «…Человекам это невозможно, но не Богу; ибо все возможно Богу» (Мк 10:27).

Преп.

Как помочь людям преодолеть это? Учредив особое почитание Троицы, неслиянной и нераздельной.

Но главная побудительная причина, приведшая к тому, что монастырь св. Сергия получил имя Троицы, видится в следующем. Сергий вышел из школы молитвенного молчания. Он, как было показано выше, прекрасно знал, что главные истины веры Христовой невыразимы в словах. Кроме того, он близок к учению греческих монахов-молчальников (исихастов). Называя монастырь именем Троицы, святой подчеркивает, что христианство насквозь мистично. Это не доктрина, не система, не какая-то теория, а живая вера в Бога Живого. Бог — единица в Троице: три Его ипостаси (Отец, Сын и Дух Святой), с одной стороны, неслиянны, но вместе с тем нераздельны. Понять это, исходя из законов логики, невозможно. В Троицу надо верить. Если три лица Троицы нераздельны, а в Иисусе Христе телесно пребывает вся полнота Божества, то как понять, что в виде Иисуса распят на кресте не Бог-Отец, а Его Сын. Если Иисус воскресший обещает ученикам, что сам будет с ними до окончания века (см. Мф 28:20), то как понять Его слова о Святом Духе: «И Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек» (Ин 14:16). Понять эти слова, увидеть в них схему того, что есть Троица, просто-напросто нельзя, ибо в них лишь приоткрывается великая тайна Бога. Эти слова адресованы сердцу, то есть всему человеческому «я» в целом, а не одному только рассудку, ведь, по слову апостола Павла, с точки зрения трезвого рассудка или с позиций греческой философии христианство есть сплошная глупость или безумие, (см. 1 Кор 1:18).

Так мистичность христианства, его трансцендентность рассудку как нельзя ярче раскрывается не только в троическом богословии, но в самом слове «Троица». Преподобный Сергий хорошо понимает это.

Вера в триипостасного Бога, христианство, православие не средство улаживать дела в семье или в государстве, а тайна, доверенная нам Богом. Тайна, в которую можно погрузиться, чтобы стать ее частью и жить в ней, но не инструмент, используя который можно решить те или иные вопросы.

Преп. Сергий — святой. Из Нового Завета мы знаем, что Церковь есть мистическое Тело Христово. «Мы многие составляем одно тело во Христе, а каждый в отдельности мы — члены друг друга» (Рим 12:5). «Не может глаз сказать руке: ты мне не нужна, или опять же, голова ногам: вы мне не нужны» (1 Кор 12:21), — говорит апостол Павел. Теоретически каждый христианин знает, что все люди связаны воедино, в единое тело, ибо Христос на кресте умер за каждого из людей, кто жил, живет и будет жить на земле, за каждое человеческое «я» вне зависимости от того, верит это «я» в Него или нет. Но на практике мы об этом забываем. На практике мы только и делаем, что рвем те самые связи, которые соединяют глаз с рукой и голову с ногами. Святой через подвиг не деятельностью, а самою жизнью восстанавливает порванные связи, а в конечном итоге мистическое единство всего человечества, единство не национальное, не государственное или какое-либо другое, даже не религиозное, а именно мистическое, полное, глубинное, то Троическое единство, о котором молится Иисус в своей первосвяшеннической молитве: «Да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино…» (Ин 17:21).

При этом, однако, постичь, в чем заключается подвиг святого, не очень просто; добиться в этом каких-то успехов мы сможем, наверное, только в том случае, если его житие станет для нас не просто материалом для размышлений, пусть даже благочестивых, а примером (напомню, что слово «пример» без труда выделяется как ключевое в житии преп. Сергия) для подражания.

Для того чтобы читатель не подумал, что ему предлагается уйти в монастырь, стать монахом, замечу, что в первую очередь Сергий Радонежский учит нас не этому. Чему же? Сегодня, испытывая естественное отвращение к пионеротряду, комсомольской или партийной организации, парткомам и т. д., мы стремимся к личной автаркии, к свободе от какой бы то ни было ячейки. Стремился к такой свободе и преп. Сергий, но результатом его ухода стало то, что служение ближнему он сделал главным в своей жизни. Уйдя из мира, отвергнув те формы человеческого общежития, которые навязывало ему русское общество середины XIV века, он не стал отшельником-одиночкой, а стал искать (что было не просто) способы для воплощения в реальность той открытости по отношению друг к другу, которую Иисус назвал словом «агапэ» (любовь) и без которой человек теряется и, каким бы счастливцем он себе ни казался, в конце концов довольно быстро погибает. «Ибо, если упадет один, то другой, — говорит Священное Писание, — поднимет товарища своего. Но горе одному, когда упадет, а другого нет, который поднял бы его» (Еккл 4:10).

Преп. Сергию было трудно. Ибо для человека, захотевшего доказать, что всякое общежитие человеческое основано на неправде, как общество, так и монашество его времени служили хорошей иллюстрацией. Нам сегодня тоже не просто. И тем не менее по примеру преподобного и нам не следует бросать своих братьев, хотя именно это было бы проще всего.