И сами варвары-неофиты несли заново открытую ими веру дальше, своим соседям. Например, из Никоновской летописи мы узнаем, что Владимир послал к болгарам с миссией некоего «философа Марка Македонянина» «ты же иди к ним и проповеж им слово Божие», и хотя болгары его прогнали, все же «того же (990) лета приидоша из болгар к Володимеру четыре князи и просветишася Божественным крещением»[781] (речь идет, конечно, о камских булгарах). В 991 году в Киев же «прииде печенежский князь Кучюг и прият веру греческую и крестися»[782].

«Взаимная христианизация варваров при равнодушии имперских христиан — явление совершенно универсальное». Но — «Что касается самой имперской церкви, то ее роль в христианизации варваров носила пассивный характер. Это не было случайностью и не воспринималось самой церковью как недостаток. Ведь с ее точки зрения обращал Бог, а люди с их личной инициативой играли в лучшем случае вспомогательную роль»[783]. Не случайно, что о крещении Киева святым князем Владимиром не сообщает ни один византийский источник[784].

Наверно, именно тем, что миссия была по преимуществу «низовой», и объясняется одно малозаметное для самих христиан обстоятельство нашей истории. Список культурных состязаний, выигранных «верой рыбаков» не так уж велик. Она смогла одержать только одну сенсационную победу: победу над миром эллинистической культуры. Кроме того, среди побежденных и при этом культурно развитых ко времени прихода к ним христианства были — Сирия, еще ранее открытая как для арамейского, так и для греческого влияний[785], Грузия (где письменность, в отличие от Армении, имела до-христианскую историю) и коптский Египет, уже забывший свои древние иероглифы. При встречах с другими письменно-литературными народами, христианство не смогло пустить корней. Оно побеждало варваров, то есть тех, над кем у христиан был культурно-цивилизационный перевес. Но Персия, Индия, Китай не стали трофеями христианских миссионеров.

Аналогично в России: православие принимали бесписьменные народы (урало-сибирские «самоеды» и финно-угорские племена севера), но татарский мир, который отнюдь не был «дикарским», оказал очень серьезное сопротивление, перед которым и административный ресурс оказался бессилен. В основном крестились те, кто желали «обрусеть», то есть те, кто сам ставил европейско-русскую цивилизацию и образ жизни выше собственного. И правительство ставило перед миссионерами задачу именно «обрусения всех инородцев и совершенного слияния их по вере и языку с русскими»[786]. Но те люди и народы, что не тяготились своей культурой и полагали ее по меньшей мере равной европейской, просили серьезных аргументов — и часто именно их и не слышали.

В самой Европе еврейский мир в целом также смог сохранить свою идентичность. Впрочем, восточно-христианский мир тут особой настойчивости и не проявлял. Миссия к евреям, прямо заповеданная Христом (Идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева — Мф 10:6) всерьез не осуществлялась. Много ли Отцов Церкви учили еврейский язык? Знал еврейский святитель Епифаний Кипрский (это его родной язык), Аполлинарий Лаодикийский[787], блаженный Иероним Стридонский. Но опять же одно дело — знание языка, другое — его использование в миссионерских целях. Так что даже и трех миссионеров для библейского народа патристическая эпоха не дала…

Зато было авторитетно сказано, что эта миссия невыполнима: «Ты прибавляешь, что предстоит словопрение с иудеями; оставь этих христоборцев. Ибо если они не внимали наставлениям Самого Христа, то напрасно было бы нам руководить их или вступать с ними в беседу»[788].

И потому приходится сделать вывод, что несколько лакун все же есть в общем строе церковных преданий. В их ряду не числятся предания педагогическое и миссионерское.

Можно, конечно, утешить себя тем, что отрицательный результат — тоже результат… Но он становится осмысленным, лишь при условии, что над ним думают. Если есть желание заметить ошибку, признать ее именно как ошибку и неудачу и задуматься над ее причинами. У нас же пока церковные умы и уста слишком увлечены передачей сплетен

— «жидомасонах», и поэтому никакие наши катастрофы не становятся предметом покаянного анализа. В лучшем случае — «мало молились и постились…».

Если мы мало знаем о причинах удач наших миссий, то мы можем обратиться к анализу их неудач. Поражения учат лучше, чем победы. Если и изучать византийскую миссионерскую традицию — то скорее для того, чтобы ей не следовать сегодня. Вот что не нужно оживлять из византийского наследства:

— малоскрываемое презрение к обращаемым варварам[789] и совсем нескрываемое гнушение их своеобразными обычаями;

— жесткое подчинение интересов миссии политическим и военным интересам Империи[790], доходящее до понуждения новокрещеных народов становиться в положениеподданных римского императора (в 1393 году константинопольский патриарх Антоний IV в письме великому князю Московскому Василию Дмитриевичу весьма обиделся за слова князя о том, что «мы-де имеем Церковь, а царя не имеем и знать не хотим», и напомнил византийскую точку зрения: «Ты хочешь дела совершенно невозможного… Невозможно христианам иметь Церковь, а царя не иметь… Святой император непохож на других правителей и владык других земель… он есть освященный базилевс и автокра-тор римлян, то есть всех христиан»[791]);

— отождествление православной веры и Греко-римского образа жизни (вплоть до запрета пить кумыс — так Константинопольский патриарх ответил на вопрос русского епископа из Золотой Орды[792] и осуждения вкушения верблюжатины[793]);

— чрезмерный акцент на вопросах брачной дисциплины[794];