Торжествует слово Божие, падает град человеческий. Из двух градов один торжествует в своей слабости, в своей гонимости, а другой рушится в своей неприступной гордыне. Вавилон — это первый символ Библии, как мы помним: башня, которая построена до неба. У пророка Исайи много раз упоминается Вавилон как собирательное понятие для всякой богоборческой, насильнической империи. «Пал Вавилон» — эти слова звучали еще в Ветхом Завете и повторяются здесь. Во времена апостола Иоанна под Вавилоном разумелся Рим, в другие времена, естественно, мы можем подставлять другие названия, но смысл остается тот же. Пал Вавилон, но не только Вавилон, но и те, которые отдали ему душу, включились в его жизнь, в его мрачные деяния.

Поклоняющийся зверю и образу его принимает его начертания и будет «пить вино ярости Божией». Вино ярости — тоже старый ветхозаветный образ. В древности, когда собирали и ссыпали виноград, его топтали в точилах, и оттуда «поднимался красный виноградный сок, вытекал, его собирали, и после брожения получалось вино, напоминающее кровь. Поэтому у пророка Исайи вино — символ кровавых дней, когда человеческая неправда и правда Божия входят в острейший, глубочайший конфликт, и оттуда, из точила, выжимается возмездие… Не следует считать, что Бог кого–то непосредственно наказывает: это примитивное, грубое, хотя в общем верное представление. Но человек, сея зло, навлекает его на себя, пожинает плоды. Из точила поднимается кровавый сок, поднимается до того уровня, где у коня узда, — так, как не бывает на самом деле. И идет возмездие.

Те, которые любят противопоставлять Ветхий Завет Новому, должны помнить, что в Новом Завете нет прекраснодушного отношения ко злу, нет слишком легкого отношения к человеческой несправедливости. Новый Завет, когда речь идет об ужасах человеческой низости, столь же суров, а иногда и более суров, нежели Ветхий, и слова о возмездии, наказании всем поклоняющимся зверю как раз говорят о суде Божием. Этот суд апостол видит в образах (например, серп срезает колосья). А что же происходит с людьми, которые несли свой светильник верно, не роняя его? В этом мире они все время терпят страдания и унижения, они вроде бы не могут быть полностью счастливы. На самом деле — могут, но их счастье совершенно другое; даже если они умирают, то умирают, неся свой светоч: «Отныне блаженны мертвые», то есть происходит какой–то поворот, и они приходят сразу, непосредственно ко Христу. «Блаженны мертвые, умирающие в Господе». Перед нами предстают сонмы мучеников. Дела их — это то, что посеяно добром на земле. На самом деле^на земле сеется зло, и из него произрастают ужасные плоды, но и добро незаметно сеется и незаметно, но упорно делает свою работу.

В этих надеждах, в этой уверенности — весь Апокалипсис, весь его дух связан с тем, что страшен мир, ужасен грех, велики несправедливость, жестокость и угнетение, велики античеловеческие, демонические силы, но рано или поздно побеждает Дух, побеждает Свет, побеждает Агнец, который заклан от создания мира.

1 И увидел я иное знамение на небе, великое и чудное: семь Ангелов, имеющих семь последних язв, которыми оканчивалась ярость Божия. 2 И видел я как бы стеклянное море, смешанное с огнем; и победившие зверя и образ его, и начертание его и число имени его, стоят на этом стеклянном море, держа гусли Божии, 3 и поют песнь Моисея, раба Божия, и песнь Агнца, говоря: велики и чудны дела Твои, Господи Боже Вседержитель! Праведны и истинны пути Твои, Царь святых! 4 Кто не убоится Тебя, Господи, и не прославит имени Твоего? ибо Ты един свят. Все народы придут и поклонятся пред Тобою, ибо открылись суды Твои.

5 И после сего я взглянул, и вот, отверзся храм скинии свидетельства на небе. 6 И вышли из храма семь Ангелов, имеющие семь язв, облеченные в чистую и светлую льняную одежду и опоясанные по персям золотыми поясами. 7 И одно из четырех животных дало семи Ангелам семь золотых чаш, наполненных гневом Бога, живущего во веки веков. 8 И наполнился храм дымом от славы Божией и от силы Его, и никто не мог войти в храм, доколе не окончились семь язв семи Ангелов.

Комментарий

Откр. 15. Прежде чем читать пятнадцатую главу, необходимо сделать некоторое отступление. Дело в том, что исследователи Апокалипсиса еще не пришли к общему мнению относительно его композиции. Ясно только одно, что здесь одни и те же темы повторяются, как бы нарастая, волнами. Мы видим здесь несколько циклов, в каждом из которых разыгрывается одна и та же драма — наступление темных сил, их временное торжество и их крушение. И здесь этот сюжет, вся эта драма повторяется несколько раз. Почему это так, точный ответ не найден. Первый вариант — Апокалипсис писался несколькими авторами, которые потом все соединили в одну книгу. Второй вариант — апостол Иоанн писал Апокалипсис не однажды, а в течение всего, и может быть, длительного времени своего пребывания на острове Патмос, и потом все это соединил в книгу. Третий вариант — часть Апокалипсиса была написана еще чуть ли не до нашей эры, это был иудейский апокалипсис, соединенный впоследствии с Апокалипсисом апостола Иоанна.

Однако наиболее вероятное предположение заключается в следующем: сам строй библейского ритма, стиля, композиционных условностей требует известной повторяемости, в частности, в библейской поэзии вместо рифмы и ритма присутствует параллелизм членов. Это особый литературный прием, при котором одна и та же тема обыгрывается в разных словах. Благодаря этим вариациям мы и вычленяем из библейского текста поэтические отрывки. Эти вариации могут быть чисто параллельными, когда говорится о том, что отверзаются хляби небесные, и что там открываются источники бездны… то есть повторяется одна и та же мысль, но в разных выражениях, и могут быть антитетическими, когда противопоставляется «низложи сильныя со престол и вознесе смиренныя, алчущия исполни благ и богатящиеся отпусти тщи». Это в высшей степени характерное для Востока словоупотребление (как и сам способ мышления), очевидно, и объясняет тавтологический характер изложения в Апокалипсисе. Он как бы рассказан несколько раз; апостол набрасывает картину один раз, потом он, не удовлетворяясь этим, начертывает ее вторично, потом та же мысль повторяется еще и еще раз, — и у читателя возникает представление, что перед ним как бы хрестоматия небольших апокалипсисов. Но филологи все–таки установили принадлежность текста одному автору.

В предшествующих главах мы видели противостояние двух царств: на земле торжествует царство зверя, царство лжехриста, лжеагнца, а на небе в это время избранные окружают престол Агнца как победителя. И вот еще раз, как я уже говорил, изображается финал: снова казни египетские приходят в падший мир, на этот раз — на империю, на царство зверя. Это семь последних язв, семь апокалиптических, эсхатологических, последних казней, которыми оканчивается ярость Божия.

Конечно, для многих слова «ярость Божия» звучат странно, даже почти кощунственно, но мы должны помнить, что это иносказательное выражение, обозначающее пересечение двух планов бытия — плана святости и чистоты и плана греха. От пересечения этих планов возникает как бы короткое замыкание, что мы и называем гневом Божиим, яростью Божией. Храм разрушен, Иерусалим пал, Церковь в гонении, и тем не менее она торжествует, но уже не в истории; она торжествует где–то над миром, в метаистории. «Стеклянное море, смешанное с огнем» — древний символ небосвода, это вселенная, сверкающая огнями. И над этой вселенной стоят победители, победившие не силой, а мужеством, стойкостью и верностью. Вы помните, что зверю была дана власть воевать со святыми и победить их; это земное уничижение церкви. На самом деле то, что церковь стояла, и кровь мучеников стала ее основанием, и было ее победой.

«Победившие зверя и образ его, и начертание его … стоят на этом стеклянном море», — то есть над вселенной, — «держа гусли Божий и поют песнь Моисея, раба Божия». Что это значит? Песнь Моисея — (см. Исход, 15) — это песнь избавления, когда люди Божий прошли через Чермное море, прошли через испытания, вырвались из рабства и отправились в землю обетованную. Это песнь искупления, избавления и небесной защиты. Так вот, новый народ божий также прошел через горнило гонений, прошел через это море и вышел, и вновь поет песнь избавления. Крещение — это прохождение через воду, Моисееве прохождение было его прообразом. Мученичество тоже называли крещением, крещением кровью. Сам Христос говорил, обращаясь к матери апостолов Иакова и Иоанна, о крещении кровью, о той самой чаше, которую Он должен был пить. И многие из первохристиан приняли крещение кровью; здесь, в этой главе, вся церковь показана как освободившаяся, прошедшая через это крещение, поэтому она поет песнь Моисея и песнь Агнца.

Еще раз вернемся к символу Агнца. Агнец был знаком ветхозаветной жертвы, а жертва означала любовь Божию к миру и одновременно готовность человека служить Богу, встречу Того и другого; наконец, жертва обозначала трапезу, на которой Бог невидно присутствует. Все эти аспекты и делают Христа Агнцем, как назвал Его Иоанн Креститель, а до этого символ Агнца мы находим в книге Второисайи. Итак, они поют песнь Моисея, раба Божия, и песнь Агнца. И как бы в противоположность кощунственным воплям империи, царства антихриста, гласящим: «кто подобен зверю сему и то может сравниться с ним», — они поют: «кто не убоится Тебя, Господи, и не прославит имени Твоего? Ибо Ты один свят. Все народы придут и поклонятся перед Тобою…» «Все народы придут» — это слова, взятые из многих пророчеств и псалмов, предсказывающие вселенское значение Церкви Христовой.