Итак, проблема принципиально разных датировок на основании предположения Анни Жобер не снимается. Однако нельзя не обратить внимания на то, что во всем, что говорит Иисус, огромную смысловую нагрузку несет слово «ныне». Когда Закхей произносит свою знаменитую фразу «Половину имения моего я отдам нищим», Иисус говорит: «Ныне пришло спасение дому сему» (Лк. 19:8–9). На слова разбойника: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое» — Он отвечает: «Ныне же будешь со Мною в раю» (Лк. 23:42—43). Можно привести десятки других фрагментов евангельского текста, где наречие «ныне» играет ключевую роль. Есть еще одно слово, которое постоянно звучит в Евангелиях, — «уже». Иисус говорит, что Царствие Божие не только приблизилось, но «достигло до вас», и ныне уже происходит все то, что обещал Бог. На это слово не всегда обращают внимание. Между тем в Евангелии постоянно утверждается: будущее уже наступило, оно уже здесь. Как в формуле: «Яко грядет час и ныне есмь» — «время приходит и уже пришло».

Как религию уже наступившего будущего понимает христианство и святоотеческая традиция. В литургии Иоанна Златоуста мы, молясь, благодарим Бога за то, что Он «Царство… даровал еси будущее». Парадоксально: будущее Царство даровано нам уже сегодня. Да, о христианстве можно говорить как о религии уже дарованного, уже наступившего будущего. Царство Божие, о котором учит все ветхозаветное предание, мыслилось иудеями как нечто, что наступит когда-то потом. Иисус же говорит, что оно уже наступило и задача христианина, каждого Его ученика, заключается в том, чтобы увидеть это уже наступившее завтра. Этот момент очень важен для понимания того, что же произошло в дни Страстной седмицы.

Иисус прекрасно понимал, что еще до наступления праздника Пасхи будет схвачен и, возможно, убит. Он знал, что не только дни, но и часы Его сочтены. Когда ученики спрашивают Его, где им приготовить пасху, Он отвечает: «Вот, при входе вашем в город, встретится с вами человек, несущий кувшин воды; последуйте за ним в дом, в который войдет он, и скажите хозяину дома: «Учитель говорит тебе: где комната, в которой бы Мне есть пасху с учениками Моими?» И он покажет вам горницу большую устланную; там приготовьте» (Лк. 22:10—12). Иисус говорит готовящим пасху ученикам: «Желанием возжелех сию пасху ясти с вами прежде даже не прииму мук». Славянский перевод в высшей степени точно воспроизводит греческий вариант. «Желанием возжелех» значит «очень захотел», «сильно возжелал». Здесь важно то, что славянский перевод сохранил арамеизм, это подтверждает подлинность текста. Значит, этот текст восходит к тому арамейскому «протоевангелию», которое до нас не дошло.

Итак, Иисус говорит: «Очень желал Я есть с вами пасху прежде Моего страдания; ибо сказываю вам, что уже не буду есть ее, пока не совершится в Царствии Божием» (Лк. 22:15—16). Представляется, что это место все объясняет. Иисус дерзновенно совершает Пасху заранее, и в этом смысле Анни Жобер права. Действительно, Тайная Вечеря совершается прежде, чем за пасхальную трапезу возлегли все остальные жители Иерусалима. Но совсем не потому, что Иисус руководствовался ессейским календарем.

Уверенный в том, что будущее уже наступило, Он совершает Пасху заранее, зная, что в тот момент, когда ее должно было бы совершить по обычаю, Его уже не будет с учениками. Они же, участвуя в этой трапезе, видят, что это, с одной стороны, пасхальная трапеза, но с другой — нечто необъяснимое, и по этой причине запоминают каждый миг, каждую самую малую деталь происходящего. Именно поэтому синоптики рассказывают буквально о каждой минуте этого вечера. Вот в чем причина расхождений в датировке событий у Иоанна и у синоптиков.

Рассказ о страстях Христовых в Евангелии от Иоанна местами отличается, и довольно существенно, от того же рассказа в синоптических Евангелиях. У Иоанна есть то, что отсутствует у синоптиков. Например, в сцене, когда Иисуса хватают в саду и один из учеников отрубает ухо рабу первосвященника, Иоанн указывает имя раба — Малх; кроме того, только он сообщает, что ударившим его был не просто «один из бывших с Иисусом», но апостол Петр. В трех других Евангелиях имя раба не упоминается. О том, что Иисуса ведут сначала к первосвященнику, потом к Анне, а затем к Каиафе, опять-таки сказано только у Иоанна. (И оказывается, что все события, о которых у синоптиков рассказано как о происходящих во дворе первосвященника, на самом деле начинаются у Анны и продолжаются у Каиафы.)

Наконец в рассказе Иоанна есть детали допроса у Пилата, которых нет у синоптиков. Только в Евангелии от Иоанна Пилат восклицает: «Что есть истина?» — и нам становится ясно, о чем идет разговор между ним и Иисусом. Иисус говорит о Себе как о Том, Кто свидетельствует об истине. Далее, только из Евангелия Иоанна мы узнаем, что надпись на Кресте была сделана на трех языках — еврейском, греческом и латинском, хотя о надписи упоминают все евангелисты. В Евангелии от Луки этот стих, где также говорится о том, что надпись на Кресте была сделана на трех языках, попал в текст достаточно поздно; в древнейших рукописях он здесь отсутствует. Наконец только у Иоанна рассказано, что иудеи из окружения первосвященника возмущались тем, что Пилат написал на кресте, и говорили ему: «Не пиши: «Царь Иудейский», но что Он говорил: «Я Царь Иудейский»»; на что Пилат отвечал знаменитой фразой: «Что я написал, то написал»… Опыт исследования текста показывает, что наличие такого рода деталей всегда подтверждает аутотопсию — личный опыт, личное свидетельство пишущего, надежность традиции. Так, о том, что хитон Иисуса, о котором воины бросают жребий, был не сшитый, а весь тканый, тоже говорится только в Евангелии от Иоанна.

And again, only in the fourth Gospel do we learn how the chief priests managed to force Pilate to decide on the death sentence. It is clear from all the other Gospels that Pilate does not want this, he emphasizes in every possible way that he finds no fault in this man. He preferred to simply let Jesus go, but for some reason it does not work. For some reason, he is forced to wash his hands (this is mentioned in the Gospel of Matthew) and say: "I am innocent of the blood of this Righteous One," but nevertheless confirm the sentence. We see that Pilate finds this decision very difficult, he sympathizes with Jesus, but his situation is hopeless. It is not clear from the Synoptic Gospels why he finds himself in a dead end, why he is forced to yield to the crowd, and so on. The reasons for this become clear only from the Gospel of John.

The Jews in the high priest's entourage emphasize that Jesus calls Himself the King of the Jews, and anyone who calls himself so opposes Caesar. And when Pilate exclaims: "Shall I crucify your king?" they declare: "We have no king but Caesar." The Jews present the situation to the procurator as a political problem, and Pilate is forced to sentence Jesus to death as a rebel against the Roman emperor Tiberius, as a man claiming royal power.

It is well known from history that in the Roman Empire, local officials were almost not afraid of anything. They took bribes, made unfair, sometimes cruel decisions, etc. They were afraid of only one thing – accusations of actions against the emperor, since in this state only that which caused moral damage to the emperor was punished. In this regard, the story that took place in Egypt shortly before the events of the Gospel is indicative. After Antony and Cleopatra committed suicide (30 B.C.) and Egypt finally became part of the Roman Empire, Augustus appointed the famous poet Cornelius Gallus, a school friend, to govern Egypt as prefect.

Having become an important personage, Gallus, as the historian Dio Cassius would later write, began to install his statues everywhere and even make inscriptions on the pyramids about his exploits. For a long time, it was believed that these inscriptions were the invention of some Roman historians, whose reports Dio Cassius uncritically used. But at the end of the nineteenth century, an inscription in three languages was discovered in Egypt, the text of which contained approximately the following statement: "I, Cornelius Gallus, pacified the kings who fell away from me in the upper reaches of the Nile, and did what neither the Egyptian pharaohs nor the Greek generals could do, establishing my single rule over all Egypt." Most likely, this inscription that has accidentally come down to us was not the only one. And according to the ideological precepts of the Augustan era, only one person could perform feats – Augustus himself. All the others could only be simple executors of his plans.

Therefore, as soon as Augustus received a denunciation (Dio Cassius tells about this fact), where it was reported that the prefect of Egypt was engaged in self-aggrandizement, Cornelius Gallus, despite the fact that he had been friends with the princeps since childhood, was forced to simply commit suicide. Pilate, defending the Man Who calls Himself a king and Whom everyone around also calls a king, finds himself in just such a situation. At the same time, the loyal subjects of the princeps from among the high priests and elders instantly, as befits real subjects of Rome, shout: "We have no king but Caesar," which drives Pilate into a blind alley. He has no way out, because if he pardons Jesus, then in the next six months, as soon as the information about what is happening reaches Rome and becomes known to Augustus, he will have to take poison. This stunning historical detail, which becomes clear in the light of knowledge of Roman history at the time, is preserved only in the Gospel of John. Not very significant at first glance from the point of view of evangelical preaching, it is extremely important, because it immediately fits Pilate's interrogation into the context of the political situation of that time.

In the story of the Evangelist John, there are other details that are absent from the synoptics. Jesus, seeing His Mother standing at the cross and the disciple "whom He loved," said to His Mother: "Woman! Behold, thy son," and then to the disciple: "Behold, thy mother." From that day on, John adds, "this disciple took her to himself" (19:25-27). Obviously, the Beloved Disciple of Jesus is not only John, but every disciple who stands at His Cross. It is this text that plays a fundamentally important role when it comes to the perception of the Most Pure Virgin as our common Mother.

And one more text that is present only in the Gospel of John. When one of the soldiers pierced the Deceased's ribs with a spear, blood and water flowed from the wound. "And he who saw testified, and his testimony is true." Modern pathologists say that such a picture is observed when a person dies from heart failure. Then it becomes clear why Pilate, according to the Evangelist Mark, was surprised to learn that Jesus was already dead. John says that the soldiers broke the legs of the rest of the executed, but they did not break Jesus, because He was already dead. Comparing John's testimony with Mark's, we can understand that Jesus did indeed die much faster than the crucified usually die—His heart could not stand it.