Strange as it may seem, the dogma of the Atonement, as it is now for most Christians – not quite motionless, but barely moving, not dead, but not alive either – separates them from the life of Christ the Redeemer; with it he once united them, and perhaps one day will unite them again only by a living dogma, moving and revealed in religious experience. Experience is more primary than dogma, and only by understanding this can we understand the life of the man Jesus.

III

Peter, the Chief Apostle, "offends" Christ. Who says this, madman? No, the Lord Himself:

Get behind Me, Satan! you are a stumbling block to me. (Matt. 16:23.)

A dead dogma has nothing to do with this, and a living dogma begins only with such "temptations."

There is no human weakness – doubt, temptation, rejection, curse, there is no human temptation where the man Jesus would not be next to us; wherever we recognize ourselves in Him. Nothing too human can be said about Him, for He, —

like us, he was tempted in everything except sin. (Heb. 4:15.)

In every drop of water there is the same water as in the ocean; in every spark of fire there is the same fire as in the sun; in every man is the same Son of man as in Christ.

I am Thou —

сказано с чудным опытным знанием в одной гностической молитве-заклятии для благополучного прохождения души по мытарствам ада.[611]

Только через наше человеческое сердце можем мы заглянуть в сердце человека Иисуса; только через наше смертное борение можем мы заглянуть в Гефсиманию; тяжесть креста Его можем измерить, только взяв крест на себя. Кто же никогда ничего подобного не испытывал, тому нечего делать с Евангелием, и лучше всего согласиться с Цельзом, что «жалкою смертью кончил Иисус презренную жизнь», или, что едва ли не хуже, – с Ренаном, что «жалкою смертью кончил Иисус великую жизнь». И не спасет нас от этого согласия никакой догмат.

Чем больше мы вдумываемся, вживаемся в жизнь человека Иисуса, тем больше узнаем, что в ней должна была наступить такая минута, когда Он вдруг понял, – медленно, должно быть, понимал, но понял вдруг, что «в мире Он был и мир через Него начал быть, и мир Его не узнал»; «пришел к своим, и свои Его не приняли»; и что эта минута пронзила душу Его, как некогда пронзит тело Его острие крестных гвоздей.

Знал от начала Сын Божий, что «пришел в мир для того, чтобы отдать душу Свою в выкуп за многих» (Мт. 20, 28), – это очень легко сказать в догмате, но очень трудно понять в опыте.