Следующим выдающимся событием в истории Оптиной было устроение при ней скита во имя Усекновения главы св. Иоанна Крестителя. Об этом позаботился первый архиерей новосозданной Калужской епархии епископ Филарет, впоследствии митрополит Киевский. «Любя от самой юности всей душой монашеское житие», – как он сам о себе говорил, – он считал, что нужно основать при Оптиной скит, где могли бы подвизаться иноки, желающие более уединенной, строгой и молитвенной жизни. Епископ Филарет стал искать людей, которые должны были основать такой скит. Он выбрал двух монахов: преп. Моисея и преп. Антония (Путиловых).

В Рославльской пустыни жила маленькая группа отшельников-старцев, каждый отдельно в маленьких кельях. К одному из этих старцев примкнул, как послушник, будущий преп. Моисей Оптинский. Вскоре за ним последовал его младший брат Антоний. Рославльские старцы были учениками великого старца Паисия. Два брата опытным путем учились умному деланию – непрестанной Иисусовой молитве, совершаемой умом в сердце по наставлениям св. Отцов. Начиная в полночь, они келейно ежедневно совершали все церковные службы, кроме Литургии. В праздничные дни отшельники сходились и служили вместе. А в великие праздники приходил священник из ближайшего села и приобщал их запасными Дарами. В свободное от молитвенных правил время, отшельники занимались рукоделием – переписыванием святоотеческих книг и огородом, где кроме репы ничего не росло.

Монахов такого закала, братьев Моисея и Антония (Путиловых), еп. Филарет счел подходящими для устройства скита. Получив старческое благословение, преп. Моисей и преп. Антоний отправились в Оптину с двумя другими рославльскими монахами. В 1821 году началась постройка скита.

Расцветом и славой своей Оптина обязана настоятельству преп. Моисея, который управлял ею тридцать семь лет до своей кончины. При нем обитель была приведена в полное благоустройство: новые храмы были воздвигнуты, старые перестроены; были построены братские корпуса, каменная ограда с башнями, гостиницы и другие постройки. Разведены были огромные огороды и фруктовые сады, а земельные владения увеличены.

Но это внешнее благоустройство лишь отражает главное достижение настоятеля преп. Моисея – насаждение старчества и, с этим, духовный расцвет Оптиной Пустыни. Приток средств в обитель шел главным образом со стороны богомольцев, которых привлекала Оптина с ее особым духом, напоминающим времена древнего подвижничества.

Современное христианство вопиет: «Спаси мя, Господи, яко оскуде преподобный!» При таком ужасном оскудении истинных старцев да будут духовные взоры наши обращены к новопрославленным старцам Оптинским.

Перед смертью старца Амвросия ученики спрашивали его: «Что мы будем делать без тебя, отче?». Он же сказал: «Вы видели, как я вел себя перед вами; если хотите подражать сему, сохраняйте и вы заповеди Божии, и Бог пошлет благодать Свою. И мы также скорбели, когда отходили от нас к Господу отцы наши, но, соблюдая заповеди Господни и завещания старцев, жили так, как будто они были с нами. Поступайте так и вы, и спасетесь!»

Следовательно, если и мы будем соблюдать заповеди Господни и завещания и поучения оптинских старцев, то они будут невидимо с нами, наставлять нас на пути ко спасению. «Им бо дадеся благодать молитися за ны».

Молитвами сих теплых предстателей, да принесем и мы плоды покаяния во спасение душ наших и многострадальной родины нашей России.

Преподобные отцы Оптинские, молите Бога о нас!

Преподобный Исаакий II

ЖИТИЕ

Мало известно о преподобном Исаакии. Он был последним настоятелем Оптиной Пустыни пред ее трагическим закрытием. Кончил свое земное странствие исповеднически, быть может и мученически.

В книге протоиерея Сергия Четверикова «Оптина Пустынь» встречаем теплое воспоминание автора о преп. Исаакии: «В 1894 году я прожил в Оптиной Пустыни около недели, говел, посетил скит и о. Иосифа, был у настоятеля монастыря, о. архимандрита Исаакия, произведшего на меня сильное впечатление своим углубленным спокойствием, простотой и молитвенными слезами при Богослужении. На этот раз я близко рассмотрел Оптину Пустынь. И она произвела на меня глубокое впечатление, запавшее в мою душу навсегда. Я впервые ощутил там веяние истинной духовной жизни, от которой как бы расцвела и моя собственная душа».