Принятие этой «Логос–саркс христологии», подразумевающей отсутствие у Христа человеческой дутии, делало сам божественный Логос субъектом неутсоризненных страстей и крестных страданий, что служило залогом спасения страстного и страдающего человечества. Однако внутренняя логика этой позиции нару[294]шается за счет того, что в системе Ария нельзя говорить о воплощении Божества в собственном смысле: Христос не есть истинный Божественный Логос (Слово). Арий различал Слово и Премудрость, свойственную) Богу, которуто Бог имеет всегда, и Слово, произведенное этой Премудростью, которое является Словом и Премудростью по причастности к первому’. Это и есть Христос:

Две есть Премудрости: одна собственная и сосуществующая (συνυπάρχουσαν) Богу; Сын же рожден этой Премудростью и как причаствующий (μβτέχοντα) ей лишь наименован Премудростью и Словом. Ибо Премудрость от Премудрости осуществилась волей премудрого Бога… В Боге есть другое Слово кроме Сына, и Сын как причаствующий Его наименован по благодати Словом и самим Сыном[295].

Исходя из этого, нельзя согласиться с о. Г. Флоровским[296], согласно пониманию которого Бог Ария является неким безжизненным высшим принципом, о каковом известно лишь то, что он спровоцировал творение мира. С другой стороны, не стоит, как это делает А. Грилльмайер[297], утверждать, что Арий относил к Богу понятие бесконечности, т. е. абсолютной полноты бытия. Очевидно, что учение Ария о том, что Богу внутренне присуще некое божественное Слово, Премудрость, которое является таковым не по причастию, как в случае Христа, но в собственном смысле, — подразумевает определенное учение о внутрибожественной жизни, которое доктрина Ария подразумевает, хотя Арий и не делает на ней акцент.

Будучи творением Божиим, Христос не знает Бога таким, каков Он есть в Себе, но как Сын есть Слово и Премудрость по причастности истинному Божиему Слову и Премудрости, так же Сын знает Отца, «насколько позволительно», по приобщению к созерцанию Богом Себя:

Достаточным же доказательством, что Бог невидим для всех, есть то, что Он невидим и для тех, что через Сына, и для Самого Сына. Скажу точнее о том, как Невидимый бывает видим Сыном: по той же силе, по какой может видеть Бог, в своей мере доступно Сыну видеть Отца, сколь позволительно[298].

Можно согласиться с Р. Вильямсом[299] в том, что здесь под словами: «…по той же силе, по какой может видеть Бог…», имеется в виду самосозерцание Бога, т. е. имеется в виду: «…может видеть Бог [Себя]».

То, что Сын не может в полноте знать Бога, Арий доказывает исходя из того, что произведение не может охватить умом свою причину, свое основание бытия, тем более что эта причина сама является беспричинной, не имеющей для себя начала; тому, кто имеет начало, тем более невозможно ухватить такое свое начало, которое не имеет начала для себя. Вероятно, по этой же причине, замечает В. Лёр[300], Арий утверждает, что Сын не может знать и Своей сущности — потому, что она произведена Отцом как бытийным началом, не охватываемым умом:

Ибо невозможно Ему [Сыну] исследовать Отца, каков Он Сам в Себе. Ибо Сын не знает и Своей сущности: будучи Сыном, истинно осуществился по изволению Отца. И как возможно, чтобы сущий от Отца знал Породившего через постижение? Явно, что имеющему начало невозможно ухватить или объять умом Безначального, каков Он есть[301].

В целом в учении Ария о познании Бога усматриваются платонические тенденции. Его учение о непознаваемости Бога Сыном и людьми отсылает к отталкивающейся от платоновского «Тимея» (28с) традиции учения о непознаваемости Бога в платонизме и, в частности, в христианском платонизме[302]. Предпосылки аргументации Ария относительно того, почему Сын не может охватывать умом Бога — Свою причину, в определенном отношении схожи с учением Платона[303] о беспредпосылочном начале, аналогичному Солнцу в чувственном мире, коснувшись которого душа способна обозреть низлежащие в онтологическом плане области, в то время как самого его душа обозреть не может, но может лишь «коснуться» вследствие того, что это начало не имеет посылок для своего существования.

Итак в системе Ария, как нам представляется, имеется напряжение между взглядом на Сына как на демиурга и посредника между тварным миром и Богом и учением о Сыне, исходящем из сотериологической перспективы, подразумевающей, что все, что относится к Сыну, относится ко всем христианам, и Сын лишь первый «богосоделанный», т. е. первый из усыновленных Богу людей.

В философском отношении учение Ария находится в русле платонической доктрины. Особую роль в его системе играют элементы среднего платонизма (в том числе христианского). Это проявляется, во–первых, в интеллектуализме Первоначала в доктрине Ария, в противовес неоплатоническому акценту на том, что Бог–Первоначало — выше ума и бытия[304]; во–вторых, в учении о непознаваемости и невыразимости Бога, разрабатываемом в среднем платонизме; и в–третьих, в том, что для Ария между Божеством и миром имеется промежуточное звено — Христос, исполняющий демиургические функции (посредник–демиург — также отличительная особенность систем Нумения и Альбина[305]), поэтому происхождение мира в системе Ария не может объясняться при помощи концепции излияния, эманации Божества (как в неоплатонизме), что также сближает учение Ария с со средним платонизмом, хотя, конечно, в данном отношении определяющую роль играет иудео–христианское учение о креационизме.

В целом же, вероятно, можно согласиться с мыслью А. Грилльмайера о том, что в арианском движении проявляется тенденция к эллинизации христианства.

Арий Талия (фрагменты)[306][307]