Достославен, конечно, всякий воинствующий за благочестие, если и вторым или третьим будет он после подвизавшихся ранее его; однакож он недостоин такого удивления как первый. Вторый, соревнованием к предшественнику своему возбуждаемый к подражанию, таким образом уже после привлекается к деятельности. Первый же, не имея никакого руководителя, но будучи изобретателем добродетели, справедливо удостоивается чести первенства[105].

Итак, велика ревность сего мужа, посему велика и честь. Безсмертна память (его), которую ни забвение не покрыло, ни время не затмило, но род от рода приемлет повествование о сем. Этот праздник непрестанно совершаем мы — священники, народ, дети, мужи, жены.

Но должно разсмотреть и самое поветствование о событии, дабы мы, став возможно ближе к предмету, тем бóльшим удивлением прониклись к сему мужу.

Первым был из диаконов Христовых Стефан, освященный благодатию, исполненный Духа сосуд, ежедневно утверждая своих[106] и обращая заблуждающихся на прямой путь. Поелику же он сильнее проповедывал учение, то и более, чем прочие апостолы, досаждал врагам; и прежде них — первому неприятелю диаволу, ибо он пылающие огнем и свирепо смотрящие глаза устремляет на тех, которые наиболее преданы благочестию[107]. Так он возбудил на него союз Александрийцев[108], — людей, весьма склонных ко всякому мятежу. Вы ведь знаете, как люди города разгорячаются и возбуждаются ко всему, на что легкомысленно устремятся. Когда он увидал толпу стекающихся на него, то был (сначала) в затруднении относительно того, как поступить в настоящем случае. Однакож нашел искусное средство — слово стройное и кроткое, ибо нет такого лекарства для врачевания ярости и возбуждения, как ласковое и благопристойное увещание. Скажите же мне, говорит, причину ненависти и за что руки простираете, — и (тогда) вы во очию окажетесь заблуждающимися[109]. Когда же они сказали: «поелику ты разрушаешь отеческие законы и оказываешься вводителем чужих учений»[110]; тогда, став в средину, блаженный, неискусный и неподготовленный оратор, — ибо он говорил не то, что узнал из науки, но что внушаемо было от Духа, — сказал:

Мужи братия и отцы! послушайте (Деян. 7, 2).

Мудрое введение, превосходное начало публичной речи к разгоряченному народу; ибо приятныя и ласковыя речи, имея в себе как бы мед какой или будучи подобны свежему маслу, укрощают воспаление диких порывов. Потом восходит памятью к Аврааму, дабы, начав с древних времен и простирая долее слово, этою бóльшою вставкою в средине (речи) незаметно истощить постепенно ослабляемую ярость (Деян. 7, 2-36). Закончив же это продолжительное повествование, он показывает, что и Моисей пророчествовал о Христе (Деян. 7, 37-38); дабы достоверностию законодателя искусно, как бы тайком[111], ввести слово веры. Все сказал благоразумно, что могло служить к пользе слушателей. Когда же увидел неподающуюся злобу и неукротимое упорство, тогда наконец, исполнившись дерзновения и отрекшись от здешней жизни, он оставил всякое усилие расположить к себе (ласковою речью) и неприкровенно назвал их жестоковыйными, необрезанными сердцем (Деян. 7, 51), противящимися закону, воюющими против Духа и другими подобными именами. Вследствие сего-то обступили его, как и Владыку, псы[112] многие, и волы тучные, по псалмопению[113], окружили праведника. Стоял он один, отовсюду окруженный толпою убийц. Никого не было вблизи в то время, ни друга, ни домочадца, ни родственника. А ведь находящимся в опасности доставляет утешение видеть около себя присутствие кого-либо из близких своих.

Но Верховный Устроитель великой борьбы, ведая, что сему мужу нужен помощник, — ибо он был хотя и весьма храбр, все-таки имел человеческия свойства, — вдруг является ему Сам: — и устремившему взор к небу показывает и Сына, стоящаго одесную в человеческом виде[114]. О человеколюбие! О благость! Подвижнику явился Тот, за Кого подвизался он. И как бы такой глас испустил к нему Бог всяческих:

«Ничего не благороднаго не потерпишь ты, Стефан! — Не кого либо из людей имеешь ты соратником, не из друзей кто либо стоит при тебе во время ужасов, но Я с Возлюбленным взираю на совершающееся. Готово упокоение, растворены врата рая. Мало претерпев, оставь житие привременное и спеши к жизни вечной и безконечной. Еще будучи в теле, видишь ты Бога, — явление, превышающее всякое естество в сем мире. От старейших апостолов ты научен был той тайне, что Отец имеет истиннаго Сына возлюбленнаго. Вот Я тебе являю Его, сколько можешь ты воспринять. Но Сын стоит при Мне одесную, дабы по положению места ты узнал честь (Ему подобающую). Соблазняло тогда многих то, что Бог облекся плотию на земле, но зри теперь Его в высоте с Мною, носящаго небесный и пренебесный образ человека, в утверждение совершеннаго домостроительства. Побиваемый за Него[115] камнями, не ослабевай и не теряй мужества. Но взирая на Подвигоположника, не устрашайся подвига. Оставь тело, презирая как тюрьму земляную, как дом гнилой, как сосуд гончара очень хрупкий. Вознесись свободный к здешнему (небесному) уделу, ибо готов тебе венец добродетели. Переселись от земли на небо. Брось тело смертоубийцам, как корм псам. Оставь неистовствующую чернь и гряди к хору ангеловъ».

С таким советом явился Бог сильному (мужу), дабы он не испытал какой либо робости и от огромности страшных мук не ослабил бы сильной решимости. Посему ни ангела не послал ему помощником, как апосталам в тюрьме (Деян. 5, 19; 12, 6 сл.), — ни какую либо силу служебную и соподчиненную, но Сам Себя явил. Ведь тогда было начало мученичества и первому делу подобало исполниться совершеннейшим образом, дабы следующие потом мученики получили крепкую опору (своей) ревности и не были подражателями трусов. Так это и на обычных войнах: один какой либо искуснейший воин впереди, по данному знаку, начинает дело; если он победит и осилит, то всем своим сообщит мужество, а противников поразит страхом; если же обнаружит хотя какую нибудь слабость, то немедленно сокрушает и исполняет трусостию души единоплеменников и бывает условием бегства. Посему-то Бог и явился с неба.

Удостоенный великаго видения, как никто другой, не держал он в молчании, что видел, но тот час же возопил: вот я вижу небеса отверстыя и Сына человеческаго стоящаго одесную Бога (Деян. 7, 56). Думал он, что как только поведает о видении, то привлечет неверных к единомыслию (с собою). Они же, воспылав от этих слов еще большим гневом и яростию и закрыв слух свой к речи этой как хульной, немедленно принялись за убийство. Вытащив вон из города человека-христоносца, несущаго терпение как Господь — крест, — они зло ко злу прибавляют[116], убийством в убийстве оправдываются и ко кресту присоединяют камни. На некоем ровном месте поставили они треблаженнаго — эту великую главу и высокий трофей мучеников, — обступил его кругом народ крови и гнева, — и подражая так называемой на войнах агинии[117], бросили камнями в служителя (диакона) Краеугольнаго Камня (Ефес. 2, 20; 2 Петр. 2, 6). И всякая рука еврейская совершала убиение; а целью для бросающих был мученик, стоявший по средине, как знак (прицел) для стрелка.

Когда же тело его, отовсюду пораженное и омытое кровью, стало наконец склоняться к смертельному состоянию[118], — оно хотя и потрясалось и грозило падением, как какой либо высокий платан, подрубленный многими древосеками, но не испытало, подобно многим, чего либо непристойнаго при падении. Не простерлось оно ниц (по земле), не упало на бок, не отклонилось навзнач; но, склонив колена в благопристойном виде молящагося, он скончался, посредством молитвы ускоряя душе разделение от тела и взывая к созерцаемому им Господу: Господи Иисусе Христе! приими дух мой (Деян. 7, 58). Спешил он как к какому либо переселению, — как из чужой страны в отчизну, — как из земли пустынной и изсушенной в город славный. К прошению этому присоединил и молитву за побивавших его камнями, ибо они против воли благодетельствовали ему, — побивая камнями, спасали, — умервщляя, животворили, — и отделяя от грязи, посылали его к царству.

Но разсмотрим и слова молитвы, какую цель они имеют: Господи! не вмени им греха сего (Деян. 7, 60). Не о том молится он, как думают некоторые злонамеренные люди, — чтобы преступление врагов его осталось ненаказанным и безответственным; ибо это было бы явным противлением божественным предначертаниям и нарушением суда и закона правды, определяющаго человекоубийцам достойныя казни. Но что говорит? — Господи! не вмени[119] им греха сего, то-есть: дай (им) умилительный страх, приведи дерзновенных к покаянию, не попусти умереть в обрезании, привлеки чрез покаяние к познанию Тебя, зажги в сердцах пламень Духа. Если таким именно образом они улучшатся, то очевидно, что тогда не вменит греха; но, банею благодати смыв с себя Твою и мою кровь, они сделаются свободными от обвинения за преступления.

Вот что было, и так кончилось это дело. И воинства ангелов радовались, удивляясь подвигу (первомученика) и с великою стражею почетною возводя Стефана в назначенный ему удел. Диавол же отступил ни с чем, в ужасном затруднении; но, чтобы употребить мне некоторое более чувственное выражение о духе воздушном, подражая пророческому слову: «с лицом аки опаление горнца» (Иоил. 2, 6; Наум. 2, 10), — устроив противное тому, что ожидал, — и чрез что думал уменьшить христиан, чрез то самое увеличив число мучеников.

Но что же сказать о Павле священном? Ведь и он был одним из убийц, истый Вениамин волк хищник (Быт. 49, 27)[120]. И если сам он не побивал камнями, то все же стерег одежду убивающих и был служителем смертоубийственной толпы (Деян. 7, 58). Впрочем, теперь преисполненнаго сил и дышащаго дикою яростию немного после я увижу тебя, подобно какой нибудь старухе немощной, ведомаго за руку, когда тебя, вкусившаго истину, подобало привести к Анании (Деян. 9, 8 дал.). Сладко порадуюсь я также и тогда, когда услышу тебя повествующаго о мучениях за Евангелие и между другими опасностями говорящаго: однажды я был побит камнями (2 Кор. 11, 25). Посредством камней подобало тебе оправдаться за камни и испытанием того же самого разрешить вину греха.