Надлежит упомянуть и о его великодушии, ибо он при разрушении корабля схватил доску не как несчастный, но как храбрый сам по себе, принял подкрепление своей добродетели и не обманулся в своей надежде. Напоследок, первый сохранен будучи от волн и приплыв к берегу, увидел своего епископа, которому поверял себя, и видя также других своих служителей избавленных, тотчас, не сожалея и не спрашивая о потере, искал Церкви Божией, чтобы принести благодарность и познать вечных таинств; ибо, говорил он, нет большей обязанности, чем принести благодарность. Если не благодарить человека считается подобным человекоубийству, то сколь беззаконно не благодарить Бога?

Итак, дело благоразумного есть познать самого себя и, как мудрецы говорят, жить по природе. Ибо что естественнее нам, как не приносить благодарение Создателю? Взгляни на небо: не воздает ли оно Творцу своему благодарности, по Псалмопевцу: Небеса проповедуют славу Бо–жию, и о делах рук Его вещает тверд . Самое море, когда тихо и спокойно, есть знак благоволения Божественного, волнение же показывает гнев вышний. Не все ли мы справедливо удивляемся благодати Божией, когда примечаем, что бесчувственная природа чувственным неким образом удерживает волны, и вода познает свои границы? Что скажу о земле, которая, повинуясь Божескому повелению, всем животным подает пищу и которая принятые семена с приумножением и лихвой возвращает?

Итак, мыслью своей естественно поняв вину Божественного дела, знал, что, во–первых, надлежит принести благодарность своему Избавителю; но так как был не в состоянии воздать ему, то, по крайней мере, мог иметь ее. Ибо такова сила благодарности, что воздавая, можно иметь ее в сердце и, имея в одном сердце, воздавать, почему он, воздавая благодарность, проявлял веру.

Храбрость и великодушие его достаточно видны из того, что он по разрушении корабля, презирая жизнь, непобедимым неким духом переплыл моря и перешел разные страны; напоследок в самое это время не убегал опасности, но приближался к ней, претерпевая нужду и холод, и—о! когда бы хотя предосторожность в том имел. Но тем самым блажен он, что крепость своего тела употребил на исполнение юношеской должности, так что, живя, не знал слабости.

Какими похвалами превознесу его простоту? Ибо она есть некое умеренно нравов и трезвенность духа. Позвольте мне несколько пространнее поговорить о том, с кем не могу уже разговаривать. Не бесполезно и вам познать, что вы исполняете этот долг не по слабости некой, но по рассуждению, и побуждены вы к тому не сожалением о смерти, но почтением к добродетели: Благотворительная душа будет насыщена . Такое же простосердечие было, что в нем, как бы в отроке, непорочная простота, образ совершенной добродетели и некое зеркало чистейших нравов сияли.

Итак, войди в царство небесное, ибо веровал слову Божию, как отрок ласкательство отвергал, обиды сносил лучше, нежели мстил; скорее был склонен к жалобам, нежели к лести и коварству; расположен к удовлетворению, но не к честолюбию; свят в стыдливости, так что в нем часто стыд излишним больше почтен быть мог, нежели нужным.

Но основание добродетелей никогда не излишне: ибо стыдливость является не препятствием, но похвалой должности. Он в самом собрании мужчин от стыдливости редко раскрывал уста, редко поднимал очи и разговаривал; и эта стыдливость соответствовала и чистоте телесной. Ибо дары святого крещения сохранил: был чист телом, чистейший еще сердцем, соблюдал не только чистоту тела, но и слов непорочность.

Что касается чистоты, которую столь много возлюбил, что не желал вступать и в супружество. И относительно этого столь неоткровенным себя оказывал, что на увещания наши выказывал намерение, скорее, откладывать, нежели избегать супружества. И этого одного не поверял и самым братьям, не из–за сомнения некоего и не по стыдливости.

Кто не удивится мужу, между братом и сестрой летами среднему, великодушием же равному, который исполнил два величайших звания, ибо имел и чистоту сестры, и святость брата, не по чину, но по добродетели. Итак, когда похоть и гнев рождают другие пороки, то, конечно, чистота и милосердие производят некоторые добродетели, хотя также благочестие есть начало всех благ и источник прочих добродетелей.

Что скажу о его бережливости и чистом желании что–либо иметь. Кто хранит свое, тот не ищет чужого, и кто доволен своим собственным, тот не желает излишнего. Почему желал он возвратить собственное только свое, и то не для обогащения себя, но чтобы не быть обманутым. Он ищущих чуждого справедливо называл сребролюбцами. Поскольку сребролюбие есть корень всех зол, то убегает пороков тот, кто не ищет денег.

Великолепного стола не имел, разве когда созывал приятелей, ибо искал удовлетворить одной только природе, а не сластолюбию. И конечно, в рассуждении своего имения не был нищ, но нищ был духом. О блаженстве его никакого сомнения не подобает, ибо он, как богатый, не радовался о богатстве, даже, как нищий, почитал за малое то, что имел.

Теперь, в заключение основных добродетелей, надлежит упомянуть и о частях справедливости. Ибо хотя добродетели все между собой соединены, однако каждая из них имеет особенное некое изображение, особенно же справедливость. Ибо эта добродетель, так сказать, скупа и бережлива для самой себя, по общей же любви к ближним, как немилосердная к себе самой, расточает все, что имеет.

Но разные виды этой добродетели. Иная справедливость к родственникам, иная — к каждому человеку, другая же — в рассуждении Богопочтения или помощи неимущим. Итак, каков он был к каждому, то доказывает доброжелательство жителей провинциальных, над которыми начальствовал: они называли его, скорее, своим отцом, нежели судьей.

Каков был между братьями (хотя он ко всем себя благосклонным проявлял), то доказывает нераздельное наследство. Ибо и последними своими словами известил, что не было у него намерения вступать в супружество, да не отторгнется от братий; не было также его воли оставить духовную, чтобы не оскорбить нас чем–либо. Хотя на прошения и моления наши не согласился, однако не позабыл убогих, прося нас столько разделить, сколько мы сочтем за справедливое.