Поелику спасение всех в едином Боге, то да уготовит каждый себя самого и да приложит труд стать правым, чтоб соделаться достойным милости Божией; потому что кто прав, тот истинен; кто истинен, тот смирен, а кто смирен, тот один и достоин милости. Бог, Который есть сущая истина, не может миловать того, кто неправ, так как таковый не истинен. Итак не докучай Богу в молитве, милость к тебе явить, прежде чем сделаешься правым: ибо невозможно, чтобы Бог соединился с душею лукавою и развращенною; милость же Божия в том и состоит, чтобы причастился кто святости Божией. И если препобеждаешься лукавым диаволом, властителем зла, и не имеешь силы быть правым, понуди усердною молитвою своею благость Божию даровать тебе силу сделаться прежде правым, чтоб сего ради оказаться достойным и великой милости Божией, т. е. приятия святости Его. Эта святость вражду полагает между тем, кто освящается, и между грехом, иначе, делает освящаемаго врагом всякаго греха. Ибо кто любит Бога, тот любит и то, что Ему благоугодно, и отвращается от того, к чему не благоволит Бог. Но неблагоугодное Богу, само собою разумеется, приятно диаволу. Почему всякий человек, который неправ (и след. не любит того, что благоугодно Богу), есть друг диаволу и враг Богу. Таковому какая надежда спасения?

Итак тем, которые делают зло, котораго могли не сделать, и не делают добра, которое могли делать, нет спасения, пока они таковы. Но и о тех, которые делают добро, нельзя еще сказать, что они потому самому имеют уже в себе самих все, чем устрояется спасение. Они только сделали все, что должны были сделать, подобно тому как всякий раб делает что должен делать, чтоб не быть биту. Если случается, что домовладыка поблагодарит такого раба, то благодарит его по доброте своей. Но если какой раб загордится, говоря, что он так хорошо делает свое дело, то бывает бит за то самое, чтобы помнил, что он не мог сделать ничего больше того, что должен был сделать, — так что, если хочет такой раб (исправный во всем), чтоб господин его благодарил его, то должен всячески смиряться и говорить: я сделал только то, что должен был сделать, и еслибы не сделал того, то был бы бит, как раб неключимый. Так и всякий христианин, делающий все достодолжное, не может ожидать за это себе ничего. Но хорошо бы было, если всякий возжелавший творить волю Божию, мог творить ее; а то со всяким нередко бывает, что не может он сделать то, что желает, и делает то, что ненавидит, потому что мудрование и похотение плоти противляется ему. Как после этого можно говорить: только возжелай спасения и спасешься? Спасение не от естества; почему не видим, чтоб кто–либо когда–нибудь спасся сам собою. И Бог говорит: Аз Бог, и несть разве Мене спасаяй (Исаии 43:11). Ибо вси согрешиша и лишени суть славы Божия (Рим. 3:23). Как же можно спастись кому–либо самому собою?

Но если покаются теперь в один день тысячи тысяч и мириады мириад грешников, и, обратясь ко Христу Господу, содружатся с Ним, соединятся и освятятся святостию Его, то тотчас познают воспринятое от Него освящение, коим устрояется спасение, ощущая присущую им некую божественную силу. Ибо Христос Господь, для всякаго верующаго в Него, бывает силою разсуждения, мощию разума, крепостию мудрости, державою правды, основою любви к Богу и людям, действом всякой святой заповеди и воли Божией, некиим разумным и в природу обратившимся отвращением и возненавидением всякаго зла и греха, всякой похоти и лукавства. Христос Господь есть надежда наша и мир наш. Без Господа Иисуса не только никто не может делать добро, но и всякий бывает отдален от Бога. Одного только требует Господь от всякаго верующаго в Него, того, чтоб он всецело вверил себя Ему — Христу Господню, т. е. чтоб имел полную на Него надежду и питал непоколебимую уверенность, что только силою Христовою, а не своею собственною, может кто спастися. И такой только есть настоящий христианин, кто полную надежду возлагает на одного Христа, что Он один все в нем исправит и уврачует его и по душе и по телу. Когда же потом за сею верою, имеемою с разумом, последует и дело, тогда раждается любовь ко Христу, т. е. когда кто самым делом получит то, чего надеялся от Христа, и почувствует то, тогда возлюбляет Его. Ибо человек благодетельствуемый не может оставаться безчувственным к благодеянию, и естественно начинает любить благодетеля, помимо даже воли своей. Потом, когда преуспеет он в любви к Благодетелю своему, находит и самого Благодетеля внутри себя самого; потому что и Он вполне вверяется и входит в того, кто возлюбил Его.

Но диавол, что сначала сделал с человеком, то покушается делать и теперь со всяким, начинающим каяться, внушая ему: нет спасения тебе в Боге твоем (Пс. 3:3), т. е. что спасение бывает не силою Бога твоего, а твоею собственною. И горе тому, кто поверит ему! Враг хочет сим способом обнажить душу от благодати Божией, чтобы потом уловить ее и поглотить, как волк ягня. Посему–то всегда надлежит умом воззревать к Богу, от Коего единаго приходит всякая помощь, чтобы ум сей просветился мысленными лучами света Божия, и сделавшись обоженным, стяжал и своего рода неизменяемость, дабы не возвращаться на зло. Тогда–то наконец становится он властителем земли, так что не смеет уже более приближаться к нему никакое земное похотение, но все земное трепещет пред ним и боится его, не ради его самого, а ради Бога, страшнаго самим херувимам, Котораго он всегда имеет присущим в себе и от Коего отлучиться мыслию и отдалиться желанием и чувством не позволяет он себе ни на одно мгновение. Богу благодателю нашему слава, честь и поклонение во веки веков. Аминь.

СЛОВО ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

1. Чего требует Бог от христианина? 2. Какой вред потерпел и терпит человек от диавола, а не знает того? 3. Все люди недугуют душею, и не понимают того. 4. Надобно им познать недуги свои, чтоб взыскать врача. 5. Лукавый диавол свои искушения как приманку какую полагает пред людьми. 6. По какой причине не все христиане преуспевают в добродетелях?

1. Бог от всякаго христианина прежде и во главе всего требует, чтоб он всегда исповедывал прежние грехи свои, дабы, помня их во всякое время, он всегда имел самоуничиженное и смиренное мудрование, и не презирал других. Вовторых, требует, чтоб он каялся пред Ним и молился Ему о всем, в чем грешит каждодневно, волею или неволею, в ведении или в неведении; ибо невозможно, чтобы человек провел хоть один день без того, чтоб не впасть в какое–либо согрешение, большое или малое, потому что грех бывает и словом и делом и помышлением. Как эти, — дела, слова и помышления, быстро чередуются или действуют совместно в продолжение дня; то и не усмотришь, как погрешишь не в одном, так в другом. Но кто погрешает, тот и падает; падшему нет оправдания, но спасается он по единому безпредельному благоутробию Божию.

Человек страдает некою сокровенною болезнию великою и неудобь познаваемою, которая так велика и так чрезмерна, что подобной никогда не было и никогда не будет. Почему необходимо было самому Богу придти, чтоб исправить и уврачевать ее. При всем том однакож люди не знают о том и живут в совершенной безпечности, нисколько не печалясь из–за болезни сей по причине нечувствия своего. Ибо кто знает сию болезнь, тот и чувствует ее; кто чувствует, тот болит о том душею; кто болит, тот ищет оздравления и всячески старается уврачеваться от болезни той.

2. Но что это за болезнь? Послушай: диавол, по обычаю своему, всегда подбирается к душе странным некиим образом и неудобь–распознаваемым, с тем чтобы, будучи всегда близ ея и не отдаляясь от ней, возмущать и перебуровливать все ея стремления, движения и помышления, т. е. и мысленную, и желательную, и раздражительную силы души, и направлять их на то, что ему угодно. Этим способом он всех нас завлекает в сети свои и забирает в рабство себе и в волю свою, — а мы того и не знаем; и, что хуже всего, диавол, употребляя сию тактику непрестанно и сделав нас страстными и непотребными, убеждает нас думать и говорить, что этот наш недуг (смятение и буровление внутри), которым мы вводимся в страсти и держимы бываем в них, есть свойство естества нашего, а не дело бесовских козней. Иных же он убеждает думать, что злыя дела, какия они делают по действу его, суть исправности и добродетели, и хвалиться ими. Но это есть уже совершенная мертвость души: ибо кто хвалится злом, тот нимало не чувствует (тлетворнаго действия его), а это свойственно лишь мертвому. И вот отчего висит над родом человеческим опасность быть осуждену вместе с диаволом и прочими демонами; а он того не знает.

3. Человек, который был прежде здоров и заболел, знает и понимает, что есть болезнь и что здоровье. Но если случится кому с самаго рождения быть больному, то ему трудно бывает понять, что такое здоровье.

Не видя же сего, не понимая и не чувствуя, она не чувствует нужды и во врачевании и не ищет его. Можно ли же надеяться, что она когда–нибудь уврачуется, находясь в таком положении? Кто не хочет оздороветь и не ищет оздравления, как может уврачеваться? Или как станет искать врачевания тот, кто не знает, что болен, и не понимает, в чем состоит его здоровье; а того, кто объясняет ему это и истолковывает, гонит прочь? Поступая так, он показывает, что не имеет нужды в оздравлении.

4. Таков недуг наш, и от недуга этого нет другаго врачевства, кроме единаго, о коем я помянул. Ни Ангел, ни ходатай, ни мудрец, ни книжник и никакой совопросник века сего не мог и не может уврачевать сего недуга нашего.

Ибо со времени преступления Адамова растлились все естественныя силы человеческаго естества, т. е. ум, память, воображение, воля, чувство, которыя все совмещаются в трех частях души — мысленной, раздражительной и пожелательной. Растлились, но не уничтожились. Почему человек может умствовать, но не может умствовать правильно; может желать, но желает несмысленно; может раздражаться (прямее бы энергичествовать), но раздражается неразумно. По сей причине, все что он думает и придумывает, что загадывает и предпринимает, к чему сочувствует и от чего отвращается, все это криво, косо, ошибочно.

5. Искушение, каким искушает нас диавол, бывает двух родов. Как птица, свободно летающая на крылах своих, чтоб найти себе пищу, бывает обманываема птицеловом, простирающим по земле сети свои для ея уловления, тем, что простерши сети свои по земле, он кладет поверх их приманку, которую видя, птица слетает вниз, чтоб поклевать, и тут запутывается в сети и попадается в плен; тогда приходит и птицелов, берет ее, держит в руках своих и делает с нею что хочет; так и диавол, зная, что ум человеческий находится в непрестанном движении (парит), подкрадывается к человеку невидимо, кладет пред помыслом его какую–либо сласть, как приманку, а под сластию простирает, как сеть, грех, который вместе есть и рука диавола невидимая и скрытная; потому что без греха нельзя диаволу схватить душу человека. Когда успеет он приманить душу приманкою сласти, тотчас опутывает ее сетями и схватывает. Первым делом его тут бывает завязать ей глаза, т. е. омрачить ум, чтоб она не увидала света и пути и не убежала; и это со всем тщанием делает он до тех пор, пока она, привычкою к сласти и долговременным пребыванием во грехе, совсем не предастся в волю его и не сделается во всем ему подручною и возлюбленною рабою. После сего она и сама не захочет уже бежать от этого господина своего, к которому привыкла и который так утешает ее и насыщает всякими сластями, пока совсем не растлит ее этими нечистыми и зловонными яствами своими. Когда же увидит он, что она совсем растлилась, тогда направляет ее на всякаго рода непотребства, грехи и злодеяния. Но птицелов не может стянуть птицы с воздуха на свою приманку; а диавол, если найдет душу обнаженною благодати Божией, может подвигнуть стремления и пожелания души на сласть и склонить ее на свою волю. Почему и сказал я, что искушения диавола бывают двух родов: первое — приманка сластию, какую полагает он пред помыслом; а другое — раздражение похотей, коим понуждает он душу воспохотствовать сластей, и склоняет ее на свою волю.