На это комит, не дожидаясь окончания их речи, тотчас воспламенился гневом, и его притворная кротость быстро исчезла; готовил он мученикам самую ужасную кару, приказав принести для них сильно раскаленную сковороду.

26. И вот первым смело вскочил на нее святой Киприан, а вслед за ним подвели Юстину. Увидев, что ею овладела робость, столь заметная по тому, как медленно и нерешительно Юстина приближалась, мученик ободрил ее словами и напомнил о прежних ее удивительных подвигах, о том, как она прогнала злых духов; этим он уничтожил в ней сомнение.

Такими словами Киприан ободрил Юстину. Потом они, вновь оградив себя словно оружием начертанием священного для них креста, встали на раскаленное железо, словно на росу, медленно покрывавшую его. Тогда судья, в крайнем изумлении, подумал, что это произошло не без волшебства, что здесь дело нечисто. К тому же некий Афанасий, один из сидевших рядом с комитом, приятель, разделявший его безумные мысли, воскликнул:

— Я сейчас докажу бессилие вашего Христа! —Сказал и тотчас довольно смело бросился на раскаленную, словно огонь, сковороду, призывая Зевса и Асклепия: Зевса как властителя воздушного и земного огня, Асклепия как признанного подателя здоровья. Но едва Афанасий коснулся огня, как тотчас, безумный, расстался с жизнью, по достоинству оценив помощь призванных им на подмогу защитников.

27. А святые долго и упорно стояли на сковороде, оставаясь невредимыми; огонь скорее озарял их, нежели обжигал. Ибо хотя пламя приближалось к ним, но оно теряло свою силу, словно благоговея перед общим владыкой и создателем, за которого Киприан и Юстина предпочли вынести такие страдания. И вот судья, увидев это удивительное, необыкновенное чудо, — то, что огонь, словно некое разумное существо, различает друга и недруга — святых оставляет невредимыми, щадит их, а Афанасия быстро предал смерти, — едва сам не задохнулся от дыма.

— Жаль мне друга, очень жаль, — сказал комит. — Я так горюю о нем. — И кликнув кого–то из своих родных, по имени Терентий, отозвал его в сторону спросить, что еще. предпринять против святых. Терентий ему ответил:

— Ни тебе, ни судьям я не советую столь безрассудно противиться истине; сила Христа явно необорима; позже ты увидишь, что будет лучше, если этих святых ты отправишь к царю и подробно ему все расскажешь, что ты проделал с ними, как применял все виды пыток и, наказывая их, своей жестокостью превзошел самих диких зверей; а на мучеников не подействовало ни одно из этих орудий пытки, они до сих пор остаются невредимы.

28. Выслушав Терентия, комит тотчас же посылает в Никомедию тогдашнему царю (это был Клавдий [150]) письмо следующего содержания:

29. «Комит Евтолмий приветствует великого кесаря Клавдия, владыку моря и земли. Взирая на тех, кто под твоею эгидою наслаждается величайшим спокойствием и благосклонностью великих богов, которою они хранят тебя, о, великий царь, я знаю, что все это — достойное вознаграждение за присущее тебе к богам почтение. Когда же некоторые из тех, кого называют галилеянами, возбуждая против себя негодование, предпочитают поклоняться Христу, которого сыны иудейские распяли на кресте как злодея, то по этой причине мы тоже считаем своей главной обязанностью всеми способами изгонять их из городов как бунтарей и разносчиков чумы, если они не меняют своих убеждений после судебного разбирательства. А тех, кто когда–либо, пусть даже поздно, раскается, поддавшись добрым наставлениям, мы, уповая на благосклонность великих богов, не преминем принять к себе и воздать соответствующее благодарение. Но тех, о ком я узнал, что они неизлечимы, мы безжалостно избиваем, распинаем на кресте, вырываем у них ногти, подвергаем всевозможным видам наказания, согласно установленным законам. Ведь иначе невозможно преодолеть их безумие и свойственный им противоборствующий дух; а чтобы ты не подумал напрасно, что слова мои выдуманы, посылаю теперь в твое распоряжение Киприана, перенесшего тяжелое наказание; это тот самый Киприан, который не по какой–либо необходимости, а по доброй своей воле отказался почитать спасительных богов и всецело предался вере в распятого на кресте; человек этот дурного нрава, но способен убеждать словами и прекрасно умеет защитить себя. Если б я обошелся с ним мягко, то счел бы себя совершеннейшим глупцом; если б обошелся жестоко и подверг пыткам, то понял бы, что имею дело не с мужем, а скорее со статуей или с каким–либо другим неодушевленным предметом; если б я приказал запереть его под стражу, он приписал бы такой приказ моей слабости, а не человеколюбию; и не настолько он глуп, чтоб пожелать оставить в покое все, относящееся к богам и к почитанию их, но, оказавшись под замком и стражею, смеялся бы над нашей снисходительностью и непрестанно заражал бы всех своей болезнью.

Так вот, поскольку Киприан оказался сильнее и руки мстителя, тяготеющей над нами, и наших палачей, а мы все знаем, что все, освещаемое солнцем, на тебя уповает и подлежит твоей лишь власти, то я послал тебе Киприана вместе с некоей девицей Юстиной. Либо ты заставишь их отказаться от мерзкого богопочитания, либо поступишь с ними так, как угодно великому Зевсу и всем остальным богам. Что же касается непослушания этих людей, то постепенно оно обнаружится в их поступках».

30. И вот царь, прочитав это письмо, подивился и, прежде чем самому испытать мучеников, уже был побежден твердостью и величием их души. Когда же он решил, что эти люди достаточно подвергались уже орудиям пытки и что налагать на них еще более тяжкие наказания не только жестоко, но даже излишне (ведь царь понял, что чем тягостнее наказание, тем больше святые его презирают), то, поделившись этой мыслью с друзьями, которые одобрили ее, положил такой конец прибывшим; он сказал: «Киприан и Юстина, оскорбляющие богов и не соглашающиеся переменить свой образ мыслей ни под пытками, ни при добрых обещаниях! Да примут они смерть от меча!»

31. Выслушав это, святые не впали в уныние, не произнесли ни одного недоброго слова, не подали никаких других признаков малодушия; они были скорее радостны, лица их светились огромным душевным удовлетворением, когда вели их на смерть к реке Галлу; много сбежалось народу посмотреть на такое зрелище, — ведь слух о них распространился далеко и быстро созвал всех, — так прославились эти люди.

32. И вот, потребовав немного времени на моление и получив его, они попросили у Христа мира для всех и процветания церкви; при этом великий Киприан, даже собираясь умереть, не забыл сохранить мудрость и величие духа своего, но, опасаясь женской слабости, попросил тех, кому было поручено убить их, прежде умертвить Юстину. Когда это свершилось и она приняла блаженный конец, то и Киприан, воздав богу большую благодарность за то, что именно так бог призвал его к себе, чего он ждал с радостным нетерпением, сам тотчас, нимало не огорчаясь, расстается с жизнью через меч и возносится на небо.

33. Так лежали тела святых, и никто не осмеливался убрать их из–за крайней жестокости язычников и их склонности налагать наказания. И удивительно, что когда судьба святых мучеников уже свершилась, некий человек, по имени Феоктист, проходя мимо и увидев, как волокли тело святого, произнес лишь такие слова: