Святой Златоуст (Слово на Евтропия) находил Соломонову проповедь о суете столь важною, что желал, дабы она была написана и на стенах, и на одеждах, и на соборищах, и на домах, и на путях, и на вратах, и на внутренних входах, а всего паче на сердце каждого[137]. Можно сказать, что суета и действительно повсюду написана, только не всегда на челе и на лице вещей, и мы читаем сие поучительное надписание по большей части уже тогда, как несколько времени обращаем оные в руках наших. В самом деле, что сие значит, что вчерашнее украшение сегодня перестает нравиться, что повторяемое сладкопение начинает терзать слух, что приобретенная честь, или сокровище, отражает сердце наше к новым исканиям, что расширяемый круг познаний только более отверзает пред нами неизмеримую страну неизвестностей, а в нас - ненаполнимую пустоту любознания? Не то ли, что дух наш невольно находит поражающее начертание суеты на всем, что занимает нас в мире: на наших удовольствиях, на нашем богатстве, на наших достоинствах и на самой мудрости нашей? Творец всех вещей рассыпал по ним сие начертание, подобно как попечительный отец на орудиях детских забав написует буквы, которым дети должны научаться.

Горе легкомысленным детям, которые не приемлют учения между играми! Орудия игр непрестанно будут у них отнимаемы, а ненавистное учение останется и будет нападать на них с оружием угроз и наказания. Так, если мы, употребляя блага мира, не поспешим уразуметь в них суету суетствий и суету всяческих [Еккл.1:2], то, между тем как сии тленные блага ежечасно будут исчезать в руках наших, суета будет оставаться в сердце нашем, как терние после цветов, и разнообразными уязвлениями будет производить крушение духа.

Таким образом обильная жатва приводит раба суеты в такое же недоумение, как убогого - недостаток дневного пропитания, что сотворю? (Лк.12:17) Благодать чудотворений, явившаяся в Сыне тектонове[138], паче язв египетских, мучит честолюбивых вождей народа, что сотворим? Яко человек сей многа знамения творит (Ин.11:47). Невразумительный слух о рождении безвестного младенца, принесенный в столицу иноплеменниками, колеблет царя на престоле, на твердость коего тем менее он полагался, чем более дорожил его блеском: Слышав Ирод царь, смутися (Мф.2:3).

Сынове человечестии! Доколе тяжкосердии? Вскую любите суету (Пс.4:3), вместо того чтобы умудряться от нее? Почто ищете лжи, которою мир прельщает, не примечая истины, которой он скрыть не может? Преходит образ мира сего (1Кор.7:31), не образ только некоторых вещей, но и образ всего мира, и что будет с любовью к миру, когда он прейдет невозвратно? Земля и яже на ней дела сгорят (2Пет.3:10). Куда же тогда пойдут бессмертные желания, обыкшие питаться от земли? Где будут самые глубокие мудрования, которые, однако, также ископаны от земли? Будет небо ново и земля нова (Ис.65:17). Допустят ли нас внести туда с нашим сердцем останки ветхого мира?

Обратимся к мудрейшему из царей. Как счастливо суетою исправляет он свою мудрость, познав ничтожность тех вещей, которые ложным блеском не раз осуетили помышления мудрых: Уразумех аз [Еккл.3:12]! Как суетою же исцеляет от мучений суеты, открывая суету самыя сея суеты: Суета - суетствий! Как суетою мира сего приуготовляет себя к лучшему и непреходящему миру, престав любить мир суетный: Возненавидех аз всяческая мира! [Еккл.2:18].

К сожалению, многие ближе знают Соломона, подобно прочим, обращающегося в вихре земли, но теряют из виду Екклесиаста, стоящего в солнце истины и проповедующего суету земнородным. Бедственное ослепление людей, прельщенных миром, увеличивается тем, что слепые слепых же избирают вождями себе или дают влещи себя множеству, на которое опираясь десницею и шуйцею, мнят быть безопасны от падения. На что же, Христиане, дано нам собственное око ума, на что возжжен пред нами светильник откровенной Богом истины, если бы мы могли ходить по единому осязанию примеров мира?

Внидем в Иерусалим, в котором Евангелие показывает нам сокращенный образ мира, и приметим, куда приводят примеры сего мира, приемлемые слепым подражанием. Весть о рождении Христа Царя приносится в Иерусалим, который ожидал в Нем своего избавителя. Ирод, которого не священное право наследия, но честолюбие возвело на престол Давидов и который утверждал власть свою более притворством и насилием, нежели правлением истинно благодетельным, не мог спокойно слышать о законном Царе Иудейском, хотя Сей был еще в пеленах и скрывался во мраке неизвестности: Слышав Ирод царь, смутися. Но что Иерусалим? Познает ли он время посещения своего? Восклоняет ли главу, поникшую под чуждым игом? Радуется ли? Благословляет ли Господа Бога Израилева, яко посети и сотвори избавление людем своим: и воздвиже рог спасения им в дому Давида отрока своего? (Лк.1:68,69) Напротив! Вид расстроенного властителя как в зеркале отражается в участниках его неправедного владычества, от сих тот же образ выпечатлевается в раболепных человекоугодниках, размножается любопытством, лукавством, неблагоразумием, и, наконец, весь Иерусалим наполнен и объят нелепым беспокойством и богохульным смущением о благодатном для всего Израиля и всего мира событии: Ирод царь смутися, и весь Иерусалим с ним [Мф.2:3].

Да помыслят при сем люди, которые думают, что живут как должно, если живут как большая часть, да помыслят они, долженствовали ль во время сего смятения Иерусалима Захария, или Симеон, или волхвы подражать примеру множества и по господствующему мнению учреждать свои чувствования и Деяния? Или заблуждал мир в одном Иерусалиме?

Благословенны время и страна, где пример великих и сильных земли служит светильником для народа и не позволяет сгуститься тьме, распространяемой миродержителями тьмы века сего! Но доколе не придет Царствие Отца Небесного, призываемое нами в молитве, и под видимым владычеством благочестия всегда есть тайные самовладыки, которым Христос Царь не угоден, поелику Он требует совершенного повиновения и отречения от любимых страстей и вожделений, и пленники примеров мира последуют за оными, не примечая, что находятся в порабощении у возмутителей. Какой же признак сих возмутителей и возмущаемых? О Царю Христе! Мир не хочет верить, но Ты Сам уверяешь нас, что знамение не принадлежащих Тебе есть многочисленность, что мнози суть звани во Царствие Твое, мало же избранных (Мф.20:16), что те, которым Отец Твой благоволил дать Царство, суть малое стадо (Лк.12:32), что узкая врата, и тесный путь вводяй в живот, и мало их есть, иже обретают его! (Мф.7:14) Нет, мир не руководитель, которому последовать, но враг, которого побеждать должно чадам Божиим: Всяк рожденный от Бога побеждает мир (1Ин.5:4). Образ мыслей и чувствований, наиболее одобряемый, нередко есть наиболее опасный; пример, от которого заповедано нам остерегаться, есть точно пример наиболее общий, обычай, принятый всегда и везде, дух времени, которым дышат и живут, - не сообразуйтеся веку сему (Рим.12:2).

Может быть, вы желали бы, Христиане, осуждаемый Евангелием образ века сего видеть представленным в чертах более ясных и раздельных, дабы тем непогрешительнее различать, что в сынах века сего не достойно сынов века оного, но Тот, Который не позволил прежде времени отделять плевелы от пшеницы, дабы с восторжением оных и сия не была исторгнута, и оставил расти обоя купно до жатвы (Мф.13:30), оставил также обетшавающий образ века сего и посреди его тайною рукою новонаписуемый образ века грядущего в нерешительных, смешенных и пресеченных чертах до предопределенных времен совершения, когда наконец и на целых сонмах рабов и врагов Божиих, и на каждом челе явится там светлое имя Отца Небесного (Апок.14:1), а там - страшное начертание зверя (Апок.14:11), имеющего сотворить открытую, но гибельную для себя брань со Агнцем Христом. Ныне же токмо то известно, что мир есть пещера и ложе, где рождается и воспитывается зверь, и поле, на котором с пшеницею зреют плевелы, огню блюдомые. Но не довольно ли уже сего разумения для того, чтобы оно управляло заповеданною нам осторожностью? Чем глубже весь мир лежит во зле (1Ин.5:19), так что различие зла и блага становится в нем как бы едва видимым, тем с большею осмотрительностью мы должны в нем прикасаться даже к тому, что кажется благом. Если весь мир исполнен плевел и доселе не мог быть очищен от них, то может ли быть очищена от оных душа, исполненная миром? Если враг Божий сокровенно зачинается и живет в сердце мира, то может ли любовь Божия обитать в любви к миру?

Итак, вотще стараются некоторые утончать любовь к миру, вместо того чтобы отсекать ее и, вместо того чтобы побеждать оную любовью к Богу, надеются примирить одну с другою. Как бы кто ни облекал свою любовь к миру видами добродетелей: воздержания, трудолюбия, нестяжательности, кротости, благотворительности, но поелику душа всех добродетелей есть любовь, то все добродетели его знаменуют токмо сына века сего, живут и дышат миром и с миром исчезнут. И как две души не могут одушевлять единого тела, так две любви - любовь к Богу и любовь к миру - не могут одушевлять единой души: аще кто любит мир, несть любве Отчи в нем (1Ин.2:15). Где же нет любви к Богу, там должна быть по необходимости, хотя иногда сокровенная и непримечаемая, вражда против Него, ибо пред высочайшим Благом нет места равнодушию. В Царстве Вседержителя всякий отдельный союз есть восстание на всеобщего Владыку: кольми паче союз с областью, очевидно зараженною духом буйства и своеволия. Любы мира сего - вражда Богу есть.

Воззрим еще раз на Ирода, в котором Евангелие обнажает совершенно сие глубокое и крайнее зло любви к миру. Сия любовь обыкновенному взору представляется в Ироде такою, что желающие избавить ее от имени порока и ввести в общество добродетелей могли бы начать с сего примера. Рождение Царя Иудейского приводит Ирода в смущение. Что же? И не простительно ли некоторое смущение при угрожающей потере владычества и чести? Но притом сие смущение было, по-видимому, кратковременным порывом страсти, которая вскоре покорена рассудку. Ирод не запретил волхвам благоразумного исследования о Царе Иудейском, но еще содействовал им чрез способных к тому людей, собрав вся первосвященники и книжники людския, вопрошаше. Он сам исповедал грядущего Христа: Где Христос рождается? (Мф.2:4) Он желал достоверных сведений о Его пришествии: Шедше испытайте известно о Отрочати. Наконец, он готов был сам поклониться Христу: Яко да и аз шед поклонюся Ему (Мф.2:8). "Какое беспристрастие и благочестие!" - восклицали, вероятно, Иерусалимляне. Мир остался бы в сем обольщении, произведенном любовью к миру, но вдруг явилась небесная истина: Ангел Господень явися. Он оставляет без внимания искусственные слова и добродетели, поставленные на зрелище, ведет нас прямо в сердце творца их и открывает, может быть, еще самим Иродом не примеченное хотение, возникающее из глубины души его, - хощет Ирод. И что мы видим? Смерть Спасителя мира, запечатленную в душе миролюбца. Хощет Ирод искати Отрочате, да погубить Е (Мф.2:13).

О, если бы мы могли утвердиться в вожделенном уверении, что мир не воздвигает окрест нас подобных сему лису противу Агнца Христа! Изомроша ищущии души Отрочате! Но когда призванные воинствовать под знамением Победителя мира (Ин.16:33) ценою тленных благ увлекаются на страну мятежа, когда овцы Пастыря, имеющего малое стадо, мнят обрести лучшую пажить посреди хищных зверей и нечистых животных, когда довольствуются тем, что имеют рукою мира написанный образ благочестия (2Тим.3:5), не предаваясь его силе сокрушающей и воссозидающей, умерщвляющей и возрождающей, - то не ищут ли еще, хотя не Иродовым путем, - не ищут ли, однако, души Отрочате? Не восстают ли, то есть, хотя, может быть, сами того не примечая, против истинного духа Христова?

Оставим Соломону, которого поставили мы первым свидетелем против любви к миру, запечатлеть сие свидетельство и положить настоящему слову соответственный ему конец: Конец слова: Бога бойся и заповеди Его храни, яко сие всяк человек (Еккл.12:13). Противопоставь обольщениям любви к миру страх Божий и по заповедям Божиим принимай или отвергай подаваемые тебе примеры, а не составляй себе из одобряемых в веке сем примеров собственных заповедей. Храни заповеди Божии, дабы мир под видом благоучреждения и украшения твоей наружной деятельности не похитил оных из сердца твоего. Яко сие всяк человек, то есть сыновний страх к Богу и хранение заповедей Его, в средоточии коих почивает любы Божия, суть все для всякого человека: в них его радость, обилие, слава, покой, блаженство, живот временный и вечный. Аминь.