Из слова о молитве за усопших

Есть в христианстве люди, которые сами себя лишают утешения молиться за усопших. Какие это люди? — Без сомнения те, которые, приметным или неприметным для себя образом, больше любят умствовать, нежели веровать. Почему не приемлют они молитв за усопших? — Не видно другой тому причины, кроме той, что не понятно, как действие молитвы простираться может так далеко, — даже из одного мира в другой, из видимого в невидимый.

Человека, рассуждающего таким образом спросил бы я: понятно ли обыкновенному разуму действие молитвы человека живущего, — за другого живущего, — особенно если молитва приносится за отсутствующего, или же и за присутствующего, но приносится для испрошения чего-либо нравственного и духовного, как-то: прощения грехов, исправления от пороков, укрощения страстей, просвещения, утверждения в добродетелях? Две души, каждая с своим собственным умом, волею, склонностями, свободою, не суть ли одна для другой два отдельные мира, — отдельные тем более, что преграждены телами? Как же молитва одной простирает свое действие на другую?

Если возьмутся изъяснить, как отдельность существа и свободы не мешает действовать молитве за живых: сим самым изъяснится, как та же отдельность не мешает молитве за усопших. Если скажут, что действие молитвы за живых возможно, хотя неизъяснимо разумом? то я скажу: не отвергайте же и действия молитвы за усопших потому только, что оно неизъяснимо, или таковым кажется.

А по моему мнению, в предметах веры безопаснее меньше умствовать, а более верить, и утверждаться не на мудровании собственном, а на Слове Божием. Слово же Божие говорит: о чесом помолимся, якоже подобает, не вемы (Рим. 8, 26). Следственно по разуму, без благодати, не знаем, можно ли молиться за кого-нибудь. Но сам Дух, — продолжает апостольское слово, — ходатайствует о нас воздыхании неизглаголанными, в молитве каждого, по его состоянию особенной: и тот же Дух, для общего руководства в молитвах, наипаче общественных, явственно изрекает, о чесом подобает молитися. Например: молю убо прежде всех творити молитвы, моления, прошения, благодарения за вся человеки (1 Тим. 2, 1). Еще, аще кто узрит брата своего согрешающа грех не к смерти, да просит, и даст ему живот, согрешающим не к смерти. Есть грех к смерти? не о том, глаголю, да молится. (1 Иоан. 5,16). И еще: молитеся друг за друга, яко да исцелеете. Много бо может молитва праведного поспешествуема (Иак. 5, 16). Послушаем еще, как святой апостол Павел и молится за других, и требует молитвы других. Молимся всегда о вас, пишет он к Солунянам, да бы сподобит званию Бог наш и исполнит всяко благоволение благости, и дело веры в силе, яко да прославится имя Господа нашего Иисуса Христа в вас и вы в Нем, по благодати Бога намего и Господа Иисуса Христа (2 Сол. 1, 11, 12). И далее в том же послании: прочее, молитеся о нас, да слово Господне течет и славится, якоже и в вас (3, 1). И в другом послании: всякою молитвою и молением молящеся во всяко время Духом, и в сие истое бдяще во всяком терпении и молитве о всех святых и о мне, да дастся ми слово во отверзение уст моих, с дерзновением сказати тайну благовествования, о немже посольствую во узах (Еф. 6, 18, 19).

Не собирая более свидетельств Священного Писания о молитве вообще, как о деле известном, приложим к особенному предмету настоящего размышления те свидетельства, которые доселе приведены.

Если мы не знаем, о чем молиться, а для вразумления нашего незнания дано нам Священное Писание, могущее умудрити во спасение, даже до того, что совершен будет Божий человек на всякое дело благое уготован (2 Тим. 3, 15, 17): то от премудрости благости Духа Божия, изглаголавшего сие Писание, надлежит ожидать, что оно не только удовлетворительно наставит нас о чем молиться, но и предохранит запрещениями, чтобы нам не молиться о том, о чем молитва была бы не угодна Богу. Чаяние сие оправдывается самым делом. Теперь же видели мы, как Священное Писание, заповедуя и молитву за вся человеки, от молитвы, Богу неугодной и человекам не полезной, предохраняет верующего запрещением: есть грех к смерти, не о том, глаголю, да молится. Из сего следует, что если о молении за усопших и нет в Священном Писании особенной, определительной заповеди, а выводится оное только из понятий и заповедей о молитве, более общих? но если притом нет против сего моления в Священном Писании никакого запрещения, как и действительно нет: то самое сие незапрещение, самое молчание Священного Писания есть уже доказательство того, что моление за усопших Богу не противно, и человекам небесполезно.

Охотник до сомнений спросит: не излишне ли молиться о тех, которые умерли с верою и упованием? Ответствую: не излишне ли, по-видимому, молиться о святых? Однако святый Павел велит молиться о всех святых. Не излишне ли молиться об апостолах, которые суть распространители благодати на всех прочих, и первые из святых в Церкви: положи Бог в Церкви первее Апостолов (1 Кор. 12, 28)? Однако апостол Павел требует, чтобы молились о нем и не апостолы, и притом тогда, как он уже приближался к венцу за подвиги апостольства. Есть молитва в пользу самого Евангелия: да слово Господне течет и славится, хотя Евангелие само есть сила Божия во спасение всякому верующему (Рим. 1) Но — можно ли бояться излишества в молитве за верующих?

Или, спросят, — не тщетна ли молитва за умерших во грехе? Ответствую: тщетна — за умерших во грехе смертном, смертию духовною, и в сем состоянии постигнутых смертию телесною, — за тех, которые внутренно отпали от духовного тела Церкви Христовой и от жизни по вере, своим неверием, нераскаянностию решительным и конечным противлением благодати Божией. Где просвещенному и беспристрастному оку явны признаки сей горькой смерти? там нет места утешению молитвы: есть грех к смерти? не о том, глаголю, да молится. — Но что может сделать молитва о брате, согрешающем грех не к смерти? Может дать ему живот. Неужели и умершему телесно? — Святый Иоанн, которого словами теперь мы руководствуемся, не говорит: да? но не говорит и — нет. Он не запрещает молиться об умершем, тогда как запрещает молиться о грешнике отчаянном и безнадежном.

Всепроницательная премудрость Божия, в Божественном Писании, не провозглашает довольно громко заповеди молиться за усопших, может быть для того, чтобы в надежде на сие пособие, не обленились живущие, ранее телесной смерти со страхом свое спасение соделовать. Но когда и не возбраняет сего рода молитв: не то ли сие значит, что еще позволяет бросать, хотя не всегда решительно надежную, но иногда, и может быть часто, благопомощную вервь, отторгшимся от брега жизни временной, но не достигшим вечного пристанища душам, которые между смертию телесною и последним всемирным судом Христовым, зыблются над бездною, то возвышаясь благодатию, то низводясь останками поврежденной природы, то восторгаясь Божественным желанием, то запутываясь в грубой, еще не совсем совлеченной, одежде земных помышлений?

И вот, может быть, почему моление за усопших издревле существовало и существует в Церкви, не как торжественно возвещенный, существенный член веры и строгая заповедь? но как благочестивое предание и обычай, всегда поддерживаемый свободным послушанием веры, и частными духовными опытами. Приведем на сие некоторые свидетельства.

Благодать даяния, пишет Сын Сирахов, пред всяким живым да будет, и над мертвецом не возбрани благодати. Что значит здесь благодать даяния? Если это дар алтарю, то слова: над мертвецом не возбрани благодати, очевидно значит: принеси жертву по усопшем, или, что то же, молись за усопшего. Если же кто хочет признать более вероятным, что благодать даяния значит благотворение бедному? то слова: над мертвецом, не возбрани благодати, будут значить: подай милостыню в память усопшего. Ту ли, другую ли мысль имел сын Сирахов: они обе предполагают одно, им общее основание, — то, что живущий может и должен делать добрые и душеполезные дела ради усопшего.

В истории Маккавеев находим именно жертву и молитву за усопших. Иуда принес оную за воинов, умерших во грехе взятия военной добычи от даров идольских, которыми благочестивый не должен был осквернять рук своих (2 Мак. 12, 39—46).

С тех пор, как образовалось общественное Богослужение христианское, моление за усопших вошло в оное, как часть, постоянно к составу оного принадлежащая. Свидетельствуют о сем все древние чиноположения Божественной литургии, начиная от литургии святого Иакова, брата Господня.