Думаю, что нет. Я не очень понимаю это искусство, но я считаю, что каждое искусство имеет право развиваться в тех формах, которые диктует им сегодняшний день. Если мы будем запрещать искусство такое или сякое, то мы окажемся на положении сталинистов, которые изуродовали нашу культуру. Пусть все развивается естественно, все ненужное отомрет. Мало ли было в истории искусства всякой мути, никто ее не помнит, остается только бессмертное. Пусть все творят так, как подсказывает им свободная воля и сердце художника. Что касается непривычных форм… Но мы же с вами ненормальные люди! Нас вырастили в соцреализме, и мы уже не можем никуда деться. Так что я даже не считаю себя вправе судить об этом. Мы с младенческого возраста только плакатное искусство и признавали, поэтому как мы можем видеть Малевича и других? Для нас это мазня. Но не надо уподобляться Хрущеву, потому что он не понимал, что говорил. А сатанинским может быть и реалистическое искусство.

Как Вы относитесь к творчеству?

Как к знаку образа и подобия Творца в человеке.

Расскажите о Религиозно-философских собраниях начала века.

В самом начале века Дмитрий Сергеевич Мережковский и его жена Зинаида Гиппиус задумали войти в диалог с духовенством, с богословами. И вот с большим трудом у обер-прокурора Синода, который был, собственно, правителем Церкви, выхлопотали разрешение, и собрания начались очень интересно. Очень живо были подняты острейшие вопросы. Собрания закрыли очень скоро, но их стенограммы были напечатаны в журнале Мережковского “Новый путь”. Там ставились вопросы об учении Толстого, проблема пола, брака, семьи, проблема участия Церкви в культурной жизни. После запрещения прошло несколько лет, и в 1905 году было создано Общество имени Владимира Соловьева, где продолжали обсуждать те же самые темы.

Эта встреча интеллигенции с духовенством была очень странной, потому что интеллигенция выступила как богоискательница, а представители богословской науки смотрели на них как-то с отчуждением, не понимая, чего они хотят. Как пишет Гиппиус, ей казалось, что они все позитивисты, а те смотрели на них, как на безумцев. Это были два мира, долгое время расколотых, но эти миры пытались подать друг другу руки. И сейчас мы снова в похожем положении, только у нас уже не два мира, а один.

Вы упомянули о большом влиянии на Бердяева Якоба Бёме. Расскажите подробнее о Якобе Бёме.