I would like to say something about the other side of the Church, about us. The Apostle Paul once said: "Because of you the name of God is blasphemed" (Romans 2:24). If only we were the Christians we are supposed to become, and that some of the saints have been with such glory! I am now thinking of Simeon, of whom I spoke, of Maximus the Confessor, of Sergius of Radonezh, of Seraphim of Sarov, who shone like light in the darkness. But what kind of society are we? We are a sick society, we are sick with mortality, we are sick with sin, we are sick with the oscillation between good and evil; and at the same time we are a miraculous society, thanks to which, in its weakness, in its insignificance, let us say, all the glory of which I have spoken is present. We ourselves sometimes perish and drown, like Peter when he walked on the waves and instead of thinking about Christ, thought about the possibility of his death in the raging waves. And at the same time, through this society, through our feeble presence, all this fullness is made available to the world in which we live. And this is wonderful...

What can we do so that this sick, weak, sinful society nevertheless grows in the person of each of us and in our totality into the Church of which we speak, into the Holy Church?.. You remember how the Apostle Paul grieved over his own weakness and how he prayed to God that it would be taken away from him, and how the Savior answered him: "My grace is sufficient for you: my strength is made perfect in weakness" (2 Corinthians 12:9). In what weakness, however? It would be self-deception to think that no matter how lazy, cowardly, cowardly I am, no matter how little impulse there is in me, God will still act on me, and everything will end well. It's not true, it doesn't happen! God will seek out any sinner, God holds each of us, as it were, above the abyss; but we can grow to the full measure of our calling only by becoming, in the words of the Apostle, God's co-workers, harnessing ourselves together with Him under the same yoke...

What kind of weakness does Paul speak of? I will try to explain to you what seems to me true about this weakness. There is that sinful weakness of which I have just briefly spoken; but there is another weakness, a weakness that gives away, a weakness that allows the power to act in itself. You probably remember when you were little, your mother, or father, or someone else, suddenly decided to teach you to write. You sat down, not knowing what would happen, put a pencil in your hand, which you did not know how to use, and did not know what to expect; and then your mother took your hand and began to move your hand; And while you had no idea what was going to happen, as long as your hand moved freely in the movement of your mother's hand, the lines were so beautiful, straight and rounded, and everything was in harmony. At some point, the child suddenly thinks: now I understand, I will help, and begins to pull the pencil: look, I want to help; I see that the movement is going upwards – I will bring it to the top, it is deviating somewhere to the side – I will lead it to the side... And you get scribbles. This is how a person writes history on earth. If only we would give ourselves into God's hand and allow God to move our hand, to write His mysterious tablet with our hand, but by His movement, there would not be the ugliness that we create on earth...

And another example. I told you at the beginning that I was once a doctor, during the war I was a surgeon. The surgeon wears gloves during the operation, so thin, so fragile that you can break through with a fingernail; And at the same time, precisely because they are so thin, so fragile, a clever hand in a glove can perform a miracle. If instead of this glove you wear a strong, thick glove, nothing can be done, because freedom of movement depends on this flexibility, on this weakness.

And the third example: what is weaker than a sail on a ship? "And at the same time, a sail, skillfully directed, can embrace the breath of the wind and carry a heavy ship to its goal. Replace the thin, fragile sail with a strong iron board - nothing will happen, except that the ship will probably sink. The fragility and weakness of this sail makes it possible for it to embrace this breath of wind and carry the ship. Now think about it: the wind, the stormy breath, the breath of the gentle evening wind in the vision of Elijah the prophet, the breath of the Holy Spirit — this is what we should be filled with. We must be as fragile, as given, as free as a child's hand in a mother's hand, as a light glove on a surgeon's hand, as a sail capable of encompassing the breath of the spirit and carrying the ship where it belongs. This is where weakness can become a help and not a defeat, this is the kind of weakness we must learn: this surrender or, if you prefer, this transparency, according to the words of St. Gregory Palamas, who says of us that we are all thick and opaque, and that the calling of man is gradually to be so purified as to become, like crystal, pure, so that the Divine light pours through man unhindered and, thanks to his faceting, shines in all directions and pours out on all the creatures around him.

 On the Sacraments [29]

I have been asked to say a few words about the sacraments. Very often, even in the Orthodox environment, people perceive the sacraments as rites, as part of piety, and do not grasp the connection of necessity that exists between the sacraments on the one hand, and the mystery of the Church on the other hand; between the eternal life that God offers us and those actions that we call sacraments. And so I would like to try to explain this connection and say something about the nature of the various sacraments.

The calling of man, as it is revealed in the Old Testament and with striking force and beauty in the New Testament, can be expressed in the following way: we are called to unite with Christ in such a way as to become really particles, members of His body, just as really (to use the image that the Saviour Himself used: John 15:5), as a twig is united with a vine, as a part of a tree is one with the tree itself (this is an image, which we find in the Apostle Paul: Rom. 11:17-21), that is, to be one with Him not only spiritually, not only in some figurative sense, but with our whole being, the entire reality of our being. That's one thing.

Мы призваны также (я только перечисляю разные аспекты нашего призвания, которое мы находим в Новом Завете) быть храмом Святого Духа, местом Его вселения, и больше чем местом Его вселения, потому что храм — как бы обрамление, храм — как бы сосуд, в котором находится нечто, а мы призваны так соединиться с Богом, чтобы все наше вещество было Им пронизано, чтобы ничего не было в нас — ни в духе, ни в душе, ни даже в плоти нашей, что не было бы охвачено этим присутствием, пронизано им; мы призваны, в конечном итоге, гореть, как купина неопалимая, которая горела и не сгорала. Мы призваны — и это слово апостола Петра, которое как бы суммирует то, что я сказал — стать причастниками Божественной природы (2 Пет. 1, 4). Опять-таки, не то что быть облагодетельствованными Богом, не то что благодатью Его, милостью Его, действием Его как бы держаться на высоте или на глубине, которая иначе нам недостижима, но стать по приобщению тем, что Бог есть по природе. И наконец, последнее, самое, может быть, таинственное, хотя оно кажется более простым: мы призваны стать сынами и дочерьми, чадами Бога и Отца... Это просто, если мы думаем о нашем отношении с Ним в порядке нравственного союза, взаимной любви, Его заботы о нас, думаем о том, что Он является причиной и первоисточником нашего бытия, о том, что Он нас любит, хранит; все это так, но то, о чем говорит Евангелие, Священное Писание Нового Завета, гораздо больше. Речь идет о таком сыновстве, которое является сущностным, а не нравственным только, о настоящем, подлинном сыновстве. И это разъясняет очень дерзновенно, еще на грани первого и второго века, святой Ириней Лионский, ученик Поликарпа [30]  (который сам был учеником Иоанна Богослова, то есть Ириней через одно лицо касался апостольского времени). Святой Ириней говорит нам о том, что если действительно мы призваны так быть соединенными со Христом, как ветвь соединена с лозой, войти в такое единство со Святым Духом, чтобы быть Им пронизанными, как огонь пронизывает железо, то в конечном итоге мы должны в нашем единении со Христом и нашем соединении с Духом Святым стать сынами, дочерьми Божиими, так же, как Христос — Его Сын. Ириней Лионский говорит, что если мы действительно являемся членами Его тела, если действительно в нас течет, бьет ключом эта жизнь вечная, божественная, то все человечество призвано, в каждом его члене и в совокупности всех, стать тем, что он называет, после Игнатия Богоносца, всецелым Христом (то есть всеродным Адамом, как говориться в церковной песне на Пасху, — все человечество как одно человечество, как целое человечество), и во Христе стать единородным сыном Отца.

Если мы задумаемся над этими разными элементами нашего призвания, разве не ясно, что ничего из этого человек достичь своими силами не может. Мы не можем ни своим желанием, ни своими усилиями стать частицей этого тела Христова, мы не можем своими силами соединиться с Духом Святым; мы не можем стать участниками Божественной природы; мы не можем стать, как бы мы ни верили и ни тосковали по этому, подлинно детьми Бога Живого; это может быть нам дано, но это не может быть нами осуществлено. Разумеется, это не может случиться без нашего участия; Бог не относится к нам как к пассивным предметам; но то, что должно быть достигнуто, не может вырасти от земли, оно должно сойти с неба, оно должно быть даром, который нами принят, но не может быть чем-то, что мы сами создаем или до чего мы вырастаем. Образ вавилонской башни об этом же говорит: от земли к небу не построишь башню, благодать может к нам сойти — земля не может вырасти до неба.

И способ, которым это может случиться, — это таинства Церкви. Я сейчас дам определение таинств, которое не является катехизическим и, может быть, даже богословски исчерпывающим, но которое просто удобно и говорит о том, что они собой представляют. Таинства являются действиями Божиими, совершаемыми в пределах Церкви, в которых Бог Свою благодать дает нам посредством того вещественного мира, в котором мы находимся, который нами предан в рабство, изуродован, сделан порой таким страшным, но который только несет на себе последствия человеческого греха,— сам он не грешен. Святой Феодор Студит [31] в одном из своих поучений говорит, что мироздание, в котором мы живем, как бы оно ни потеряло свой путь, — не выбрало ложного пути, а было направлено по этому пути человеком, оторвавшимся от Бога. И он дает такой образ: мироздание в его одичании подобно коню, который скачет, разъяренный, потерявший всякое понятие о том, куда ему скакать и что делать, потому что всадник пьян... Мы опьянели грехом; и тот мир, который мы были призваны вести к его полноте, уже не может ее найти, потому что мы опьянели — не потому, что мир грешен или уродлив.

И это можно так просто себе представить. Мы говорим о грехах плоти; и так часто, так легко упрекаем нашу плоть во всех слабостях, забывая слово одного из отцов ранних столетий, который говорит: то, что мы называем грехами плоти — это грехи, которые человеческий дух совершает над человеческой плотью; плоть — жертва. Вот пример простой, который можно развить очень далеко. Человек жаждет, его плоть просит влаги, воды; лишь наше воображение подсказывает, что вкуснее выпить чая или пива. Плоть изнурена, она просит пищи; но только наше воображение нас обращает в сторону лакомства или жадности... Таким образом, плоть просит всегда о том, что естественно, просто и здраво; человеческое воображение, душевность ее направляет и выбирает иное.

В таинствах Церкви Бог доводит до нас благодать, которую мы неспособны стяжать иначе, даже великим порой подвигом, — доводит ее до нас, как дар, через вещество этого мира: воды Крещения, хлеб и вино Евхаристии, миро Миропомазания; и если расширить круг наших понятий о таинствах за пределы, которые Церковь сейчас исповедует, куда доходила Церковь древности, когда она говорила о трех, о пяти, о семи, о двадцати двух таинствах, то веществом таинства может быть животворное слово Божие; может быть и иное: когда мы благословляем колокол, мы молимся о том, чтобы его звук — потому что этот колокол богопосвященный и благословенный — имел силу возбуждать жизнь духа в человеке, который его услышит...