Тереза не впадала в экстатические состояния, у нее не было видений и каких‑то особенных озарений, она просто жила, во всем, даже в своих неожиданных капризах, как‑то необъяснимо оставаясь сама собой. Именно поэтому написать ее икону трудно и, быть может, и невозможно: лучше просто взять ее фотографию и вчитаться в ее книгу. Тем более, что теперь она доступна не только в самиздате. Отец Жак Лев, рассказывая о монахе, назвавшем стиль"Истории одной души"буржуазно–провинциальным, добавляет, что затем он сказал:"За стилем барышни из пансиона вы увидите мужественную душу", и подчеркивает, что это была единственная книга, которую он ему порекомендовал.

* * *

Но только почему католическая святая стала молитвенницей за православную Россию? Наверное, не прав В. Н. Ильин, когда говорит, что французский народ и его культура"во всех смыслах далее всего отстояли от Земли Русской". В XVIII веке именно Россия приняла изгнанников из революционной Франции и стала для них родиной, после 1917 года настала очередь Франции, именно она приютила эмигрантов из умытой кровью России и тоже стала родиной для тысяч и тысяч семей. Россия в течение всего девятнадцатого века читала почти исключительно французскую литературу, включая кулинарные книги и руководства по кройке и шитью, а французская глубинка, в частности Бретань, где жила Тереза, была удивительно похожа на российскую провинцию. Если же представить себе ту атмосферу, что царила здесь в деревенских церквях, то нетрудно будет понять, что бретонское благочестие сродни нашему, православному.

Есть между разными народами какие‑то невидимые связи, обычно незаметные, но стоит в одном из них родиться святому, и они обнажаются до предела ясно — именно это произошло с нами, русскими и французами, благодаря маленькой Терезе Младенца Иисуса.

2 октября, 1997 г., газета"Русская мысль", N4191

http://onechurch. narod. ru/txt/tch_ter. htm

Мученичество как феномен

“Начинался не календарный – настоящий – двадцатый век”, – говорит Анна Ахматова в “Поэме без героя”. Одна из дат, с которой можно связать это его “настоящее” начало, – 1 декабря 1916 года, когда в Алжире был убит брат Шарль де Фуко, французский монах, живший в пустыне в полной нищете и одиночестве среди туарегов, изучавший их язык и в полной тишине молитвенно читавший Евангелие. Был убит вовсе не потому, что был христианином, но только из‑за того, что его убийцы предполагали, что в своей хижине он прячет оружие.

Можно ли назвать его смерть мученической? Ведь у мучеников первых веков всегда был выбор. Каждый из них был волен остаться в живых при условии, что он отречется от своей веры, или же не отречься и именно поэтому умереть. У брата Шарля этого выбора не было. Как ясно и то, что двадцатый век начался либо с 1914 года, с началом Первой мировой войны, либо с октября 17–го года. О Шарле де Фуко вспоминается потому, что это был человек особенный, из “рода нашего”, как, по преданию, сказала Богородица, указав на преподобного Серафима Саровского кому‑то из его учеников.

Именно о брате Шарле задумываешься по той причине, что это был человек Евангелия, настоящий “ученик”, если вспомнить, что первое самоназвание христиан, о котором говорится в “Деяниях Апостолов”, звучит именно так – ученики. Таковым и был французский офицер, ставший монахом и ушедший в пустыню не в переносном, но в самом прямом смысле этого слова.

Один из главных моментов в миросозерцании и в духовности Шарля де Фуко был связан с Назаретом – городом, где Иисус провел свое детство. Брат Шарль считал, что мы должны в Иисусе увидеть Младенца, в лице которого Бог вручил человечеству Себя Самого, как Младенца, беспомощного и беззащитного, Младенца, которого может обидеть, или убить, или просто отнять у Матери, оставить без еды и уморить любой из нас. Не только мы, люди, нуждаемся в той защите, которую мы ждем от Бога, но и Он Сам также нуждается в нас и в нашей защите. Бог не только всемогущ, но и беспомощен. И эта Его всебеспомощность (onnimpotenza) – это такая же неотъемлемая Его характеристика, как и всемогущество (onnipotenza). По–итальянски вся разница между этими двумя словами заключается в одной букве “m”, что как‑то очень наглядно показывает суть этого необычайного парадокса. Впрочем, об этом впервые заговорил еще апостол Павел, когда написал, что Сам Бог сказал ему, что сила Божья совершается в немощи (2Кор 12: 9).

Осень 2001 года и, конечно же, “не календарный, а настоящий” XXI век и новое вообще тысячелетие началось 11 сентября 2001 года, когда в двух благополучнейших городах планеты – Нью–Йорке и Вашингтоне – за какие‑то несколько минут погибли тысячи людей. Одна или две женщины успели позвонить мужьям по телефону, чтобы сказать, что любят их. И всё. Запись одного из таких звонков, сохранившуюся на автоответчике, услышал весь мир, о другом мне просто рассказал муж погибшей. Казалось, что такое не может быть правдой. А ведь кто‑то продумал, организовывая эти теракты, абсолютно всё, всё до мельчайших подробностей.

Такое под силу не горстке бандитов, не пятерым озверевшим террористам, но только серьезнейшей, блестяще функционирующей и, скорее всего, государственной структуре. Увы, но это именно так. И стоит организация такого теракта бешеных денег. Бюджет обычного хорошо развитого европейского государства такого бы не потянул. Но там, где есть деньги, что рождаются из ничего – от торговли нефтью и “наркотою”, там оказывается возможным всё.

Как не хотелось, чтобы бомбы падали на Кабул! Но почему тогда талибы отказываются выдать бен Ладена мировому сообществу? Да и не в одном этом человеке дело, потому что их, действительно, много, но при этом, и это особенно страшно, мир их не знает ни в лицо, ни по именам. Это не нацисты, о которых нам было известно абсолютно все, а какие‑то невидимки, анонимно действующие и поставившие себя вне мирового сообщества. И вот перед лицом этой опасности мир начал объединяться. Россия и Америка, христиане разных исповеданий, иудеи и мусульмане, буддисты, индуисты и так далее, верующие и неверующие, консерваторы и социал–демократы – все мы оказались в одной лодке.