Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Память всех святых и память русских святых обращает нас к догмату о святости Церкви: там вспоминаются святые мученики за веру — здесь вспоминаются подвижники, пещеры, дремучие непроходимые леса, но всё это — единый дух подвига и служения Христу.

И думается, какое же великое милосердие Божие, какое утверждение веры, какая крепость духа должны быть у нас, верующих христиан, когда в нашей Церкви содержится вся та великая благодать, которая ниспосылала силы для всех этих подвигов и трудов, и как должен чувствовать себя верующий христианин не одиноким в миру, когда для него всё это, живущее в Церкви, живёт и поныне, когда в Церкви для него всё живое есть, когда весь этот сонм святых составляет часть той Церкви, к которой принадлежит и он.

Сколько должно быть постоянной радости в сердце верующего христианина, сознающего себя членом Церкви!

Но при этом возникают в сердце человеческом и искушения. Как всегда, враг подстерегает нас при самых хороших, при самых возвышенных чувствованиях, так и в этом чувстве нашем враг находит повод и возможность для соблазнения нас.

В нашей личной жизни этот враг, когда мы с благоговением рассматриваем высоту христианского учения, соблазняет мыслью, что мы живём совершенно не так, и потому всё то, чему мы учимся и что мы хотим назвать своей верой, — всё это где‑то далеко, отвлечённо для нас, а наша жизнь нисколько не исправляется.

И когда приходят на исповедь, с какой‑то безнадёжностью говорят:"Грехи всё те же".

И так ходят и год, и два, и три — грехи всё те же. И кажется человеку, что это какое‑то неисчерпаемое, бесконечное и ненужное дело — исповедь одних и тех же грехов. А в отношении Церкви и её святости, всех тех сокровищ благодати, которые в ней содержатся, эта же мысль претворяется в иную соблазнительную мысль: что Святая Церковь, в которой спасались угодники Божий, где‑то далеко от нас, а вот наша‑то Церковь — в ней вот что, вот что…

И как бы тускнеет образ истинной святости Церкви. Но всё это соблазн.

Да, грехи мы исповедуем до последнего нашего издыхания всё одни и те же. Если взять требник и по нему начать отвечать на вопросы о грехах, не много найдётся вопросов, на которые добросовестно и искренно отвечая, ответил бы христианин:"Нет, не грешен".

Но значит ли это, что он не двигается по пути совершенствования? И что значит совершенствоваться, что значит делать плодотворную работу?

Это опасно, когда человек сам начинает замечать своё совершенствование. Наше совершенствование прежде всего состоит в том, что мы по–новому начинаем относиться к греху, по–новому начинаем в нём каяться.

"Несть человек, иже не согрешит"(2 Пар. 6, 36). Но как разнообразно в нашей собственной жизни, в разные её моменты, наше покаяние и наше отношение ко греху. Сколько мы видим слёз на исповеди о грехах, содеянных 20–30, а иной раз и 50 лет тому назад. Вот какой путь прошла человеческая душа!

Через 50 лет жизни вдруг начинает делаться нестерпимо стыдно за какой‑то как будто давно забытый грех.