– Я-то допускаю, а вот вы допускать этого не имеете права. Раз я его передал вам, значит, он точно виноват. Вот как вы должны думать. И еще: кто посидел на нашем стульчике, тому уж никогда не сидеть на другом – это два. И третье – раз вы работаете здесь, то вы не можете допускать мысли об ошибке.

– А вы для себя допускаете такую мысль?

– Безусловно, – улыбнулся он и снова стал добрым и простым, – а как же иначе? Как же иначе я могу проверять вашу работу, девочка? Как я буду знать, кто у меня сколько стоит? Куда кого передвинуть? Без таких сомнений я и шагу ступить не могу. Я должен знать все. Все, как оно есть на самом деле.

– Все? – спросила она. И вдруг ей показалось, что Гуляев пьян. «Неужели?» – подумала она, вглядываясь в его чистые, ясные глаза. Он поймал ее взгляд и засмеялся.

– Все, все, девочка, все! – сказал он веселой скороговоркой. – На то я и начальник. А начальство – оно ведь все знает. А вот и чай принесли. Берите свой стакан, посидим, поговорим и подумаем. Вы кончили на его признании. Знаете? Давайте-ка попробуем вот как…

– …Ну вот, – сказала она, – мы кончили на вашем признании. Значит, так: закон от седьмого восьмого. Десять лет без применения амнистии, – он молчал и глядел на нее, – так? Смотрите. – Она вынула из папки протокол, аккуратно сложила его вдвое, потом вчетверо и медленно (он смотрел) со вкусом разорвала над пепельницей. – А теперь я вас спрошу, – продолжала она, – не хватит ли, а? Не хватит ли считать, что все вокруг дурачки и только вы один умник? А? А вот я возьму да, как обещала, действительно и отправлю вас в карцер. За издевательство над следствием. Вот прямо сейчас. Как вы на это смотрите?

– Прямо сейчас? – спросил он, что-то соображая.

– Да, прямехонько с этого вот стула. Так суток на пять.

– На пять? – опять спросил он. – Ну что ж. Хоть отосплюсь там.

– За пять-то суток? Конечно, поспите, подумаете, а если ничего не придумаете, то мы продолжим еще на пять и еще на пять…

– Значит, получается уже на пятнадцать, – подытожил он, – полмесяца. Да, это впечатляет, но разрешите один вопрос: меня в карцер, а вас куда?

– То есть как? – удивилась она. – Я останусь тут.

– В этом самом кабинете? Вот это уж навряд ли. Что же вы в нем будете делать-то? Книги читать? Ведь положение-то вот какое: у каждого из вас только один зек. Только один! На большее вас не хватит. Вы и он почти одно существо. Вы сидите на нем и выдавливаете из него душу по каплям. Месяц, два, три! И двух взять на себя никак не можете. Это была бы уже работа в пол лошадиной силы. А двух лошадок вы через ваш конвейер никак не протащите. Не та это машинка. Положим, первые пять суток у вас пройдут легко, начальник вам все подпишет, а вот когда начнутся следующие пять, то вызовет он вас да и скажет ласково: «Вы что же, девочка, гулять к нам пришли? Зек в карцере, а вы сидите, романы расчитываете? Зачем же мы тогда Хрипушина-то сняли? Он хоть работал, а вы что?» Вот и конец вашей следовательской карьере, лейтенант Долидзе.