Но мне мучительно было даже допустить такой бессмысленный конец… И жуткий холод овладевал мною при одной мысли об этом! И тогда я почувствовал: почему люди кончают самоубийством от неверия! "Нечем жить", — писали иногда самоубийцы перед смертью.

И жизнь показывает, что многие самоубийцы кончали расчеты с жизнью именно от неверия и бессмыслицы жизни. И это делали не только мальчики и девочки в 15–20 лет, но сознавали и большие ученые. В России была переведена и издана в сокращении "Исповедь безбожника", члена французской "Академии бессмертных" (какая ирония!), Ле-Дантека. Там он с большой логичностью и откровенностью вскрывает эту бессмыслицу жизни неверующих. И утверждает, — ясно, это было и по уму, и по собственному опыту, — что самым умным для них было бы именно самоубийство. Если же, пишет он, мы не делаем этого, то вопреки всякому здравому смыслу, по тупому инстинкту и по трусости своей.

После в Париже мне пришлось слышать от одного профессора, будто бы тот закончил свою жизнь верой… Не знаю, насколько это верно; но при его воззрении — правдоподобно.

В русской жизни и литературе такой конец безбожия, как самоубийство, известен довольно широко.

В Дневнике своем Достоевский приводит несколько случаев самоубийства, по разным мотивам. Но никто из покончивших с собой не был верующим. Есть дневник Дьяконовой, где она подробно описывает свою жизнь, как она дошла до самоубийства.

И наоборот, вера спасает от самоубийства. Расскажу два случая из моего опыта.

Один бывший богатый человек, приехавший эмигрантом в Америку, рассказывал мне про себя следующее. Тяжелая жизнь в бедности, лишение богатства часто приводили его к мысли о смерти. Однажды вечером он направился к реке, чтобы потонуть. И вдруг он видит во тьме светящееся приглашение такого рода:

— Прежде самоубийства зайдите сюда!

Он зашел… Пастор стал беседовать с ним. И в результате — он остался жив и нашел себе место.

А вот другой случай.

За границей я был законоучителем и духовником в Донском кадетском корпусе. Пришел годичный срок смерти б. атамана К., застрелившего себя из револьвера. Назначена была всенощная, а завтра — литургия и военный парад. Да и самый корпус был назначен во имя самоубийцы атамана.

Я решительно отказался молиться церковно за него и служить службы. Директор обещался жаловаться на меня высшему духовному начальству моему. Я не возражал. Так служб и не было. Парад провели.

После обеда приходит ко мне высокого роста офицер (кажется, подполковник), в шинели нараспашку, и задает вопрос:

— Почему вы не служили ни вчера, ни ныне по нашем атамане?