Во всякой культуре, после расцвета, усложнения и утончения, начинается иссякание творческих сил, удаление и угашение духа, убыль духа. Меняется все направление культуры. Она направля­ется к практическому осуществлению могущества, к практической организации жизни в сторону все большего ее расширения по по­верхности земли. Цветение “наук и искусств”, углубленность и утонченность мысли, высшие подъемы художественного твор­чества, созерцание святых и гениев — все это перестает ощу­щаться как подлинная, реальная “жизнь”, все это уже не вдохнов­ляет. Рождается напряженная воля к самой “жизни”, к практике “жизни”, к могуществу “жизни”, к наслаждению “жизнью”, к господству над “жизнью”. И эта, слишком напряженная воля к “жизни” губит культуру, несет за собой смерть культуры... Слишком хотят “жить”, строить “жизнь”, организовать “жизнь” в эпоху культурного заката. Эпоха культурного расцвета предпо­лагает ограничение воли к “жизни”, жертвенное преодоление жадности к жизни. Когда в массах человеческих слишком рас­пространяется жадность к “жизни”, тогда цель перестает пола­гаться в высшей духовной культуре, которая всегда аристокра­тична, всегда в качествах, а не в количествах. Цель начинают полагать в самой “жизни”, в ее практике, в ее силе и счастье. Культура перестает быть самоценной, и потому умирает воля к куль­туре. Нет более воли к гениальности, не рождаются более гении. Не хотят уже незаинтересованного созерцания, познания и твор­чества. Культура не может оставаться на высоте, она неизбежно должна спускаться вниз, должна падать. Она бессильна удержать свою высшую качественность. Начало количественное должно ее одолеть. Происходит социальная энтропия, рассеяние творческой энергии культуры. Культура срывается и падает, она не может вечно развиваться потому, что не осуществляет целей и задач, зародившихся в духе творцов ее.

Культура не есть осуществление новой жизни, нового бытия, у она есть осуществление, новых ценностей. Все достижения куль­туры символичны, а не реалистичны. Культура не есть осущест­вление, реализация истины жизни, добра жизни, красоты жизни, могущества жизни, божественности жизни. Она осуществляет лишь истину в познании, в философских и научных книгах; добро — в нравах, бытии и общественных установлениях; кра­соту — в книгах стихов и картинах, в статуях и архитектурных памятниках, в концертах и театральных представлениях; божест­венное — лишь в культе и религиозной символике. Творческий акт притягивается в культуре вниз и отяжелевает. Новая жизнь, выс­шее бытие дается лишь в подобиях, образах, символах. Творче­ский акт познания создает научную книгу; творческий художест­венный акт создает нравы и общественные учреждения; твор­ческий религиозный акт создает культ, догматы и символический церковный строй, в котором дано лишь подобие небесной иерархии. Где же самая “жизнь”? Реальное преображение как будто бы не достигается в культуре. И динамическое движение внутри культуры с ее кристаллизованными формами неотвратимо влечет к выходу за пределы культуры, к “жизни”, к практике, к силе. На этих путях совершается переход культуры к цивилизации.

Высший подъем и высшее цветение культуры мы видим в Германии конца XVIII и начала XIX века, когда Германия стала прославленной страной “поэтов и философов”. Трудно встретить эпоху, в которой была бы осуществлена такая воля к гениаль­ности. На протяжении нескольких десятилетий мир увидел Лессинга и Гердера, Гёте и Шиллера, Канта и Фихте, Гегеля и Шел-линга, Шлейермахера и Шопенгауэра, Новалиса и всех романти­ков. Последующие эпохи с завистью будут вспоминать об этой ве­ликой эпохе. Виндельбанд, философ эпохи культурного заката, вспоминает об этом времени духовной цельности и духовной гени­альности, как об утерянном рае. Но была ли подлинная высшая “жизнь” в эпоху Гёте и Канта, Гегеля и Новалиса? Все люди той замечательной эпохи свидетельствуют, что тогда в Германии “жизнь” была бедной, мещанской, сдавленной. Германское го­сударство .было слабым, жалким, раздробленным на мелкие части, ни в чем и нигде не было осуществлено могущество “жиз­ни”, культурное цветение было лишь на самых вершинах герман­ского народа, который пребывал в довольно низком состоянии.

А эпоха Ренессанса, эпоха небывалого творческого подъема,— была ли в ней действительно высшая, подлинная “жизнь”? Пусть романтик Ницше, окруженный ненавистной ему цивилизацией, влюбленно влечется к эпохе Ренессанса, как к подлинной, могущественной “жизни” — этой “жизни” там не было; “жизнь” там была ужасной, злой жизнью, в ней никогда не была осуществлена красота в земном ее совершенстве. Жизнь Леонардо и Микеланджело была сплошной трагедией и мукой. И так всегда, все­гда бывало. Культура всегда бывала великой неудачей жизни. Существует как бы противоположность между культурой и “жизнью”. Цивилизация пытается осущест­влять “жизнь”. Она создает могущественное германское госу­дарство, могущественный капитализм и связанный с ним социа­лизм; она осуществляет волю к мировому могуществу и мировой организации. Но в этой могущественной Германии, империалис­тической и социалистической, не будет уже Гёте, не будет великих германских идеалистов, не будет великих романтиков, не будет великой философии и великого искусства — все станет в ней тех­ническим, технической будет и философская мысль (в гносеологических течениях). Метод завоевания во всем возобладает над интуитивно-целостным проникновением в бытие. Невозможен уже Шекспир и Байрон в могущественной цивилизации Британской империи. В Италии, где создан раздавивший Рим памятник Вик­тора Эммануила, в Италии социалистического движения, невозможен уже Данте и Микеланджело. В этом — трагедия культуры и трагедия цивилизации.

3.

Во всякой культуре, на известной ступени ее развития, начинают обнаруживаться начала, которые подрывают духовные основы культуры. Культура связана с культом, она из религиозного культа развивается, она есть результат дифференциации культа, разворачивания его содержания в разные стороны. Философская мысль, научное познание, архитектура, живопись, скульптура, музыка, поэзия, мораль—все заключено органически целостно в церковном культе, в форме еще не развернутой и не дифференци­рованной. Древнейшая из культур — культура Египта, началась в храме, и первыми ее творцами были жрецы. Культура связана с культом предков, с преданием и традицией. Она полна священ­ной символики, в ней даны знаки и подобия иной, духовной дей­ствительности. Всякая культура (даже материальная культура) есть культура духа; всякая культура имеет духовную основу— она есть продукт творческой работы духа над природными сти­хиями. Но в самой культуре обнаруживается тенденция к раз­ложению своих религиозных и духовных основ, к низвержению своей символики. И культура античная и культура западноевро­пейская переходит чрез процесс “просвещения”, которое порывает с религиозными истинами культуры и разлагает символику куль­туры. В этом обнаруживается роковая диалектика культуры.

Культуре свойственно, на известной стадии своего пути, как бы сомневаться в своих основах и разлагать эти основы. Она сама готовит себе гибель, отделяясь от своих жизненных истоков. Куль­тура духовно истощает себя, рассеивает свою энергию. Из стадии “органической” она переходит в стадию “критическую”.

Чтобы понять судьбу культуры, нужно рассматривать ее ди­намически и проникнуть в ее роковую диалектику. Культура есть живой процесс, живая судьба народов. И вот обнаруживается, что культура не может удержаться на той серединной высоте, которой она достигнет в период своего цветения, ее устойчивость не вечна. Во всяком сложившемся историческом типе культуры обнаруживается срыв, спуск, неотвратимый переход в такое состо­яние, которое не может уже быть наименовано “культурой”. Внутри культуры обнаруживается слишком большая воля к новой “жизни”, к власти и мощи, к практике, к счастью и наслаждению. Воля к могуществу, во что бы то ни стало, есть цивилизаторская тенденция в культуре. Культура бескорыстна в своих высших достижениях, цивилизация же всегда заинтересована. Когда “просвещенный” разум сметает духовные препятствия для исполь­зования “жизни” и наслаждения “жизнью”, когда воля к могу­ществу и организованному овладению жизнью достигает высшего напряжения, тогда кончается культура и начинается цивилиза­ция. Цивилизация есть переход от культуры, от созерцания, от творчества ценностей к самой “жизни”, искание “жизни”, отдание себя ее стремительному потоку, организация “жизни”, упоение силой жизни. В культуре обнаруживается практически утилитарный, “реалистический”, т. е. цивилизаторский, уклон. Большая философия и большое искусство, как и религиозная символика, не нужны более, не представляются “жизнью”. Проис­ходит изобличение того, что представлялось высшим в культуре, верховным ее достижением. Разнообразными путями вскрывают не священный и не символический характер культуры. Перед судом реальнейшей “жизни” в эпоху цивилизации духовная куль­тура признается иллюзией, самообманом еще неосвобожденного, зависимого сознания, призрачным плодом социальной неорганизо­ванности. Организованная техника жизни должна окончательно освободить человечество от иллюзии и обманов культуры; она должна создать вполне “реальную” цивилизацию. Духовные ил­люзии культуры поражены были неорганизованностью жизни, сла­бостью ее техники. Эти духовные иллюзии исчезают, преодолева­ются, когда цивилизация овладевает техникой и организует жизнь. Экономический материализм — очень характерная и типич­ная философия эпохи цивилизации. Это учение выдает тайну цивилизации, обнаруживает внутренний ее пафос. Не экономиче­ский материализм выдумал господство экономизма, не учение это виновно в принижении духовной жизни. В самой действительности обнаружилось господство экономизма, в ней вся духовная куль­тура превратилась в “надстройку”, и разложились все духовные реальности раньше, чем экономический материализм отразил это в своем учении. Сама идеология экономического материализма имеет лишь рефлекторный характер по отношению к действи­тельности. Это — характерная идеология эпохи цивилизации, наи­более радикальная идеология этой цивилизации. В цивилизации неизбежно господствует экономизм; цивилизация по природе своей технична, в цивилизации всякая идеология, всякая духовная культура есть лишь надстройка, иллюзия, не реальность. Призрач­ный характер всякой идеологии и всякой духовности изобличен. Цивилизация переходит к “жизни”, к организации могущества, к технике, как подлинному осуществлению этой “жизни”. Цивилизация, в противоположность культуре, не религиозна уже по своей основе, в ней побеждает разум “просвещения”, но разум этот уже не отвлеченный, а прагматический разум. Цивилизация, в противоположность культуре, не символична, не иерархична, не органична. Она — реалистична, демократична, механична. Она хочет не символических, а “реалистических” достижений жизни, хочет самой реальной жизни, а не подобий и знаков, не символов иных миров. В цивилизации, и в капитализме, как и в социализме, коллективный труд вытесняет индивидуальное творчество. Циви­лизация обезличивает. Освобождение личности, которое как будто бы цивилизация должна нести с собой, смертельно для личной оригинальности. Личное начало раскрывалось лишь в культуре. Воля к мощи “жизни” уничтожает личность. Таков парадокс истории.

4.