А теперь лишь блеснет лучезарная сеть, —

Жемчуг песен твоих расплывается в слезы,

Чтобы вместе с пучиной роптать и скорбеть.

Эту песню одну знает южное море,

Как и бурные волны холодных морей —

Про чужое, далекое, мертвое горе,

Что, как тень, неразлучно с душою моей.

Апрель 1898

Ответ на «Плач Ярославны»

К. К. Случевскому

Всё, изменяясь, изменило,

Везде могильные кресты,

Но будят душу с прежней силой

Заветы творческой мечты.

Безумье вечное поэта —

Как свежий ключ среди руин…

Времен не слушаясь запрета,

Он в смерти жизнь хранит один.

Пускай Пергам давно во прахе,

Пусть мирно дремлет тихий Дон:

Всё тот же ропот Андромахи,

И над Путивлем тот же стон.

Свое уж не вернется снова,

Немеют близкие слова, —

Но память дальнего былого

Слезой прозрачною жива.

19 июня 1898

На том же месте[599]

И помни весь путь, которым вел тебя Превечный, бог твой, по пустыне, вот уже сорок лег…

Он смирял тебя, томил тебя голодом и питал тебя манною…

Одежда твоя не ветшала на тебе, и нога не пухла, вот уже сорок лет…

(Второз., VIII. 2—4)

Ушли двенадцать лет отважных увлечений

И снов мучительных, и тягостных забот,

Осиливших на миг и павших искушений,

Похмелья горького и трезвенных работ.

Хвала превечному! Израиля одежды

В пустыне сорок лет он целыми хранил…

Не тронуты в душе все лучшие надежды,

И не иссякло в ней русло творящих сил!

Владычица–земля! С бывалым умиленьем

И с нежностью любви склоняюсь над тобой.