Aesthetics. Literary criticism. Poems and prose
2
Прошли года. Доцентом и магистром
Я мчуся за границу в первый раз.
Берлин, Ганновер, Кельн — в движенье быстром
Мелькнули вдруг и скрылися из глаз.
Не света центр, Париж, не край испанский,
Не яркий блеск восточной пестроты, —
Моей мечтою был Музей Британский,
И он не обманул моей мечты.
Забуду ль вас, блаженные полгода?
Не призраки минутной красоты,
Не быт людей, не страсти, не природа —
Всей, всей душой одна владела ты.
Пусть там снуют людские мириады
Под грохот огнедышащих машин,
Пусть зиждутся бездушные громады, —
Святая тишина, я здесь один.
Ну, разумеется, cum grano salis:[601]
Я одинок был, но не мизантроп;
В уединении и люди попадались,
Из коих мне теперь назвать кого б?
Жаль, в свой размер вложить я не сумею
Их имена, не чуждые молвы…
Скажу: два–три британских чудодея
Да два иль три доцента из Москвы.
Всё ж больше я один в читальном зале;
И верьте иль не верьте, – видит бог,
Что тайные мне силы выбирали
Всё, что о ней читать я только мог.
Когда же прихоти греховные внушали
Мне книгу взять «из оперы другой»—
Такие тут истории бывали,
Что я в смущенье уходил домой.
И вот однажды — к осени то было —
Я ей сказал: «О божества расцвет!
Ты здесь, я чую, – что же не явила
Себя глазам моим ты с детских лет?»
И только я помыслил это слово, —
Вдруг золотой лазурью всё полно,
И предо мной она сияет снова —
Одно ее лицо — оно одно.
И то мгновенье долгим счастьем стало,