О лучезарная! тобой я не обманут:

Я всю тебя в пустыне увидал…

В моей душе те розы не завянут,

Куда бы ни умчал житейский вал.

Один лишь миг! Видение сокрылось —

И солнца шар всходил на небосклон

В пустыне тишина. Душа молилась,

И не смолкал в пей благовестный звон.

Дух бодр! Но всё ж не ел я двое суток,

И начинал тускнеть мой высший взгляд.

Увы! как ты ни будь душою чуток,

А голод ведь не тетка, говорят.

На запад солнца путь держал я к Нилу

И вечером пришел домой в Каир.

Улыбки розовой душа следы хранила,

На сапогах — виднелось много дыр.

Со стороны всё было очень глупо

(Я факты рассказал, виденье скрыв).

В молчанье генерал, поевши супа,

Так начал важно, взор в меня вперив:

«Конечно, ум дает права на глупость,

Но лучше сим не злоупотреблять:

Не мастерица ведь людская тупость

Виды безумья точно различать.

А потому, коль вам прослыть обидно

Помешанным иль просто дураком, —

Об этом происшествии постыдном

Не говорите больше ни при ком».

И много он острил, а предо мною

Уже лучился голубой туман

И, побежден таинственной красою,

Вдаль уходил житейский океан.

Еще невольник суетному миру,

Под грубою корою вещества

Так я прозрел нетленную порфиру

И ощутил сиянье божества.

Предчувствием над смертью торжествуя

И цепь времен мечтою одолев,

Подруга вечная, тебя не назову я,

А ты прости нетвердый мой напев!

26—29 сентября 1898

Примечание. Осенний вечер и глухой лес внушили мне воспроизвести в шутливых стихах самое значительное из того, что до сих пор случилось со мною в жизни Два дня воспоминания и созвучия неудержимо поднимались в моем сознании, и на третий день была готова эта маленькая автобиография, которая понравилась некоторым поэтам и некоторым дамам.