Глава 6. Достоевский революционер.

Юность Достоевского прошла под знаком романтического "мечтательства ", шиллеровского идеализма и французского утопического социализма. Под влиянием Жорж Занд и Бальзака, у него рано пробуждаются общественные интересы. Белинский восторженно приветствует автора "Бедных людей ", как создателя первого русского социального романа. Протест против социальной несправедливости и защита "униженных и оскорбленных "последовательно проводится во всех его ранних произведениях. В "Петербургской Летописи "мы уже встречаем призыв к общественной работе ( "обобщенные интереса, сочувствие к массе общества и к ее прямым, непосредственным требованиям "). Достоевский не только изучает французские социальные теории, но и пытается осуществить их в жизни. Зимой 1846 года он со своими друзьями, братьями Бекетовыми, делает опыт "ассоциации ".

"Бекетовы вылечили меня своим обществом, пишет он брату. Наконец, я предложил жить вместе. Нашлась квартира большая и все издержки по всем частям хозяйства — вс$ — не превышает 1.200 руб. ассиг. с человека в год. Так велики благодеяния ассоциации ". И дальше: "Видишь ли, что значит ассоциация? Работай мы врозь, упадем, оробеем, обнищаем духом. А двое вместе для одной цели — тут другое дело ". Переход от романтического идеализма к сощализму был вполне естественным. Молодой писатель жил в атмосфере мистических чаяний, веры в скорое наступление золотого века и в полное преображение жизни. Ему казалось, что новое христианское искусство (Виктор Гюго, Жорж Занд, Бальзак) призвано обновить мир и осчастливить человечество; он верил, что системы Сен Симона, Фурье и Прудона сдержат обещания романтизма, утолят его тоску по лучшей жизни. Для поколения 40–х годов социальный утопизм представлялся продолжением христианства, осуществлением евангельской правды. Он был переводом на современный "общественный "язык христианского Апокалипсиса.

Вспоминая о своей восторженной юности, Достоевский пишет в "Дневнике Писателя "(1873 г.): "Тогда понималось дело еще в самом розовом и райски–нравственном свете. Действительно правда, что зарождавшийся социализм сравнивался тогда, даже некоторыми из коноводов его, с христианством и принимался лишь за поправку и улучшение последнего, сообразно веку и цивилизации. Все тогдашние новые идеи нам в Петербурге ужасно нравились, казались в высшей степени святыми и нравственными и, главное, общечеловеческими, будущим законом всего без исключения человечества. Мы еще задолго до парижской революции 48–го года были охвачены обаятельным влиянием этих идей ".

В своем "объяснении "следственной комиссии Достоевский смело признается в увлечении утопическим социализмом. "Фурьеризм, пишет он, система мирная: она очаровывает душу своей изящностью, обольщает сердца тою любовью к человечеству, которая воодушевляла Фурье, когда он составлял свою систему, и удивляет ум своею стройностью. Привлекает к себе она не желчными нападками, а воодушевляя любовью к человечеству. В системе этой нет ненависти ".

От утопии преображения мира, от христианского социализма Достоевский никогда не отречется. Идея золотого века и мировой гармонии — самая заветная, самая "святая "его идея: она стоит в центре его мировоззрения и творчества.

Познакомившись с Петрашевским весной 1846 года, он берет в его библиотеке книги социально–христианского содержания: «Le nouveau Christianisme» Сен–Симона, «Le vrai Christianisme suivant Jesus‑Christ» Каб. э, «De la celebration du dimanche» Прудона.

В 1847 году он начинает посещать его кружок и встречает в нем много единомышленников: А. П. Милюков преклоняйся перед Ламенне и переводил на церковно–славянский язык «Paroles d'uncroyant»; К. И. Тимковский "обещался в одну из пятниц доказать путем чисто–научным божественность Иисуса Христа, необходимость пришествия Его в мир на дело спасения и рождение Его от Девы "; поэт А. Н. Плещеев писал:

Сижу ли окружен шумящею толпою

На пиршестве большом, мне слышен звук цепей;

И предстает вдали, как призрак предо мною

Распятый на кресте Великий Назорей.

Другой петрашевец, Европеус на следствии заявлял, что "характер теории Фурье есть религиозный, гармонический, научный и мирный, противоположный всяким насильственным переворотам, революциям и беспорядкам ". Так же смотрел на фурьеризм и петрашевец Дебу. "Теория Фурье, показал он, не заключает в себе ничего вредного для общества, напротив, она мирит людей всех классов и состояний, поддерживает религиозные чувства и побуждает к сохранению порядка ".

Пламенным христианским социалистом был также петрашевец Д. Ахшарумов, который на обеде в честь Фурье (7 апреля 1849 года) говорил: "И вот нашлись люди с горячей любовью ко всем людям, к целому человечеству, а также к Богу, которые посвятили всю свою жизнь на то, чтобы найти такое устройство общества, где все были бы богаты, счастливы и довольны, где бы самая жизнь наша, каждый день, час и минуты ее были бы благодарственным гимном Создателю, где не было бы ни слез, ни преступлений, и во главе их стоит величественный гений Фурье ". Великая цель петрашевцев: реставрировать образ человека во всем его величии и красоте… "покрыть всю землю нищую дворцами, плодами и разукрасить в цветах ". Эта речь прекрасно передает утопический дух нового движения, его религиозно–гуманистический пафос. Достоевский мог бы подписаться под каждым словом этого манифеста. Русские фурьеристы не имели политической программы, были против насильственных переворотов, признавали частную собственность в "ассоциации ", и иерархическую организацию труда. В этом смысле их нельзя назвать ни революционерами, ни даже социалистами. Больше всего им подходит имя человеколюбивых либералов.