Вспоминает он, как маленьким мальчиком впервые увидел отца: его нарядили в хорошенький синий сюртучок и повезли в барский дом, где остановился Версилов. Тот стоял перед зеркалом с тетрадью в руке и репетировал последний монолог Чацкого. Красота его и изящество поразили ребенка. Потом Аркадия напомадили, завили и повезли в карете на любительский спектакль к одной знатной даме. «Когда вы вышли, Андрей Петрович, — продолжает подросток, — я был в восторге до слез, почему, из‑за чего — сам не понимал… Всю ночь я был в бреду, а на другой день, в десять часов, уже стоял у кабинета». Но мальчика не пустили, отец укатил из Москвы, и он больше его не видел. «Тем и кончилось, что свезли меня в пансион к Тушару, в вас влюбленного и невинного, Андрей Петрович». Начинается печальная жизнь ребенка у «французика парижского происхождения, разумеется, из сапожников». Тушар преследует его, попрекает незаконным происхождением, дает пощечины и, наконец, превращает в своего лакея. Мальчик решает бежать к отцу, но в последнюю минуту его охватывает отчаянье, и он остается. Исповедь свою Аркадий кончает словами: «Вот с самой этой минуты, когда я сознал, что я, сверх того, что лакей, вдобавок и трус, и началось настоящее, правильное мое развитие!»

В «Записках из подполья» Достоевский гениально анализировал болезнь сознания и открыл неведомый дотоле мир подпольной психологии. Неутоленная и оскорбленная жажда красоты «мечтателя» превращается в бессильную злобу и цинизм подпольного человека. Идея Ротшильда — подполье подростка; образ красоты мелькнул перед ним на миг в лице отца, и после светлого видения мрак действительности стал еще темнее. Отец обманул любовь сына — он оказался только актером, играющим роль Чацкого. Но Тушар не обманул; в его школе мальчик узнал правду о себе: он лакей и трус. Версилов и Тушар — символы раздвоения Аркадия. С раздвоения начинается болезнь сознания: в душе человека открывается смрадное подполье.

***

Исповедь кончается резким разрывом с отцом: подросток мстит за свое признание в любви, он бросает Версилову в лицо жестокие и несправедливые обвинения. «Я вас не люблю, Версилов, — кричит он ему и угрожает: — Берегитесь, Версилов, не делайте меня врагом вашим». На следующий день он переезжает на другую квартиру. Это — высшая точка раздвоения: люблюненавижу, любимый отец и злейший враг, между этими крайностями мечется его обезумевшее от боли сознание.

Аркадий подозревает отца в позорных и низких поступках; ходят слухи, что у него была связь с покойной дочерью генерала Ахмакова, что он скрывает своего незаконного ребенка, что князь Сокольский дал ему за это пощечину. Версилов помогает бедной девушке Оле, и та обвиняет его в гнусных намерениях; сын склонен верить этому обвинению. Чтобы окончательно; убедиться в нравственном падении отца, Аркадий возвращает ему письмо, касающееся выигранного процесса о наследстве. И вот начинается эффектное раскрытие i тайн Версилова: оказывается, дочь Ахмако-3 ва соблазнил не он, а князь Сокольский. Версилов из сострадания к обиженной хотел на ней жениться и заботится о воспитании ребенка князя; на пощечину Сокольского он отвечает благородным вызовом на дуэль; Оле он хотел бескорыстно помочь и был наказан за доброе дело; узнав из письма, что права его на наследство не вполне бесспорны, он отказывается даже от своей законной части. Внезапно он вырастает на наших глазах: это не промотавшийся и опустившийся авантюрист, а человек высокой души и прямого благородства. Аркадий от ненависти к отцу сразу переходит к исступленному обожанию. Он задыхается от восторга, бросается на шею Васину и восклицает: «Я обнимаю вас и целую, Васин!» — «С радости?» — спрашивает тот. «С большой радости, — отвечает Аркадий. — Ибо сей человек «был мертв и ожил, пропадал и нашелся!» Так опрокидывается смысл евангельской притчи: не блудный сын возвращается к отцу, а «блудный» отец, оторвавшийся от родной земли и семейного корня, возвращается к сыну. Суд сына над отцом кончен: отец оправдан, образ его открылся как идеал человеческого благородства. Первая часть заканчивается гимном жизни и любви. Аркадий встречает на улице свою сестру Лизу. «Что‑то ужасно веселое, а на капельку и лукавое было в ее сияющем взгляде». Он в радостном волнении говорит ей: «Я тебя ужасно люблю, Лиза! Ах, Лиза! Пусть приходит, когда надо, смерть, а пока жить, жить! О той несчастной (самоубийце Оле) пожалеем, а жизнь все‑таки благословим, так ли? Ли за, ты ведь знаешь, что Версилов отказался от наследства? Ты не знаешь души моей, Лиза, ты не знаешь, что значил для меня человек этот». Эта удивительная сцена на улице залита светом. Обретение отца означает для подростка возвращение к жизни, к счастью, к вере. Он дышит полной грудью, как будто в первый раз вышел на Божий свет. Кончено «уединение и могущество», кончена идея Вотшильда, кончено затхлое одполье. Молодая жизнь побеждает болезнь мечтательства. Аркадий воскресает.

Во второй части изображается<<мятеж страстей» подростка. Проходит два месяца — он неузнаваем: одет щегольски, швыряет деньгами, обедает в лучших ресторанах, ездит на собственном лихаче. Возобновляет он свой рассказ таким предисловием: «Я начинаю теперь историю моего стыда и позора». Идея оставлена. Юноша опьянен жизнью и соблазнен свободой. Его заблуждения и падения от не опытности, доверчивости и великодушия. Опыт свободы покупается дорогой ценой. Сестре своей, Анне Андреевне, Аркадий говорит: «Мы пережили татарское нашествие, потом двухвековое рабство и уж, конечно, потому, что то и другое нам пришлось по вкусу. Теперь дана свобода и надо свободу перенеспги. сумеем ли? Так же ли по вкусу нам свобода окажется? — вот вопрос». Простодушный мечтатель верит, что трагедия человеческого общения для него кончена: отец его любит, с сестрами он живет в дружбе, приятели окружают его нежней шей заботливостью. Одним словом, для него уже наступил рай на земле. Действительность наносит этой утопии жестокий удар. Аркадий живет у князя Сергея Сокольского и пользуется его деньгами, как своими. «Увы, все это делалось во имя любви, великодушия, чести, — пишет он, — а потом оказалось безобразным, нахальным, бесчестным». Дружба с князем обрывается катастрофой: подросток резко объясняется с оскорбившим его другом и тот бросает ему в лицо: «Посмеете ли вы сказать, что, брав мои деньги весь месяц, вы не знали, что ваша сестра (Лиза) от меня беременна?» Такое же горькое разочарование, переживает он в любви: Катерина Николаевна Ахмакова признается, что завлекала его, рассчитывая на его «пылкость» и надеясь узнать у него о компрометирующем ее документе. Но всего мучительнее для него отношения с отцом. Версилов часто приходит к нему, доверчиво делится с ним мыслями, убеждениями, посвящает его в свою интимную жизнь, а между тем настоящей близости между отцом и сыном не создается. Подросток чувствует, что у отца есть какая‑то тайна, и проникнуть в нее не может. Версилов видит нравственное падение сына и не делает ничего, чтоб открыть ему глаза и спасти от позора. Он не желает «вторгаться на чужой счет в чужую совесть». Когда сын упрекает его в равнодушии, он заявляет: «Повторяю тебе: я достаточно в оное время вскакивал в совесть других — самый неудобный маневр!» Нет, это — не безразличие изверившегося в добро человека, а глубокое уважение к чужой личности и охранение ее нравственной свободы.

Вторая часть кончается для Аркадия двойной катастрофой: из записки Версилова к Ахмаковой он вдруг догадывается о трагической страсти отца к женщине, в которую он сам влюблен; после выигрыша в рулетку у него крадут деньги, обвиняют в воровстве и с позором выгоняют из игорного дома. Он заболевает горячкой и девять дней лежит в беспамятстве.

В третьей части юноша целиком захвачен вихрем происходящих вокруг него событий, вовлечен в трагедию отца; из героя превращается в свидетеля и хроникера. Горький опыт падений и страстей не проходит даром для пылкого юноши; из подростка он становится взрослым и осознает раздвоение своей натуры. Да, в душе его уживаются жажда красоты и низменное вожделение к Ахмаковой. «Это оттого, — пишет он, — что во мне была душа паука… И это у того, который хотел уйти от них и от всего света во имя «благообразия!» Жажда благообразия была в высшей мере и уж, конечно, так, но каким образом она могла сочетаться с другими, уж Бог знает какими жаждами — это для меня тайна. Да и всегда было тайной, и я тысячу раз дивился на эту способность человека (и, кажется, русского человека по преимуществу) лелеять в душе своей высочайший идеал рядом с величайшей подлостью, и все совершенно искренне. Широкость ли это особенная в русском человеке, которая его далеко поведет, или простая подлость — вот вопрос!»

Самознание подростка завершается роковым вопросом. Двойственность, антиномичность души — последняя правда о нем и о Версилове. Но они не исключение, а правило. Всякое человеческое сознание внутренне противоречиво. Об этой «подпольной истине» говорит все творчество Достоевского. Она резюмируется в незабываемых словах Мити Карамазова о борьбе Бога с дьяволом в душе человеческой.

Идею «семейной хроники» и смысл жизненной драмы героя выражает Версилов. «Видишь, друг мой, — говорит он сыну, — я давно уже знал, что у нас есть дети, уже с детства задумывающиеся над своей семьей, оскорбленные неблагообразием отцов своих и среды своей. Я всегда воображал тебя одним из этих маленьких, но сознающих свою даровитость и уединяющихся существ… Я тоже, как и ты, никогда не любил товарищей. Беда этим существам, оставленным на одни свои силы и грезы и со страстной, слишком ранней и почти мстительной жаждой благообразия».

Так идея «Подростка» естественно связывается с идеей «Бесов». Современный кризис есть кризис эстетического сознания. Идеал красоты помутился, но человечество не может жить без красоты. Достоевский решительно утверждает, что «без хлеба прожить можно, а без красоты совсем невозможно». Молодое поколение оскорблено «неблагообразием» отцов. В основе общественной смуты — распад семьи. В ее неблагополучии отражается мировой кризис, переживаемый человечеством. Идея «семейной трагедии» «Братьев Карамазовых» вырастает из семейной хроники «Подростка». «Случайное семейство» Версилова в процессе своего разложения должно породить семейство Карамазовых.

***

Но исповедь подростка — только «история его первых шагов». «Мятеж страстей» и испытание свободы — это его education sentimentale. В заключение к своим запискам он пишет: «Дописав последнюю строчку, я вдруг почувствовал, что перевоспитал себя самого. Старая жизнь отошла совсем, а новая едва начинается». Аркадий посылает автобиографию своему старому воспитателю Николаю Семеновичу и тот отвечает ему: «Да, Аркадий Макарович, вы член случайного семейства… О, когда минет злоба дня и настанет будущее, тогда будущий художник отыщет прекрасные формы даже для изображения минувшего беспорядка и хаоса!»

«Бесы» кончаются всеобщей гибелью; Россия представляется писателю больным, одержимым бесами; беспросветная ночь озарена пожаром смуты. «Подросток» завершается верой в новую жизнь, в новый идеал красоты. Достоевский мечтает найти «прекрасные формы» и создать искусство для изображения современного хаоса. «Беспорядок» — только этап развития; Аркадий не погиб в хаосе: опыт перевоспитал его и закалил для новой жизни. После ада («Бесы») и чистилища («Подросток») писатель задумывает поэму о рае («Братья Карамазовы»). Смерть прерывает его восхожденье в самом начале.