Французские норманны занимали первое место в ряду иностранных наемников Византии; вербовка их была весьма удобна: Италия была передаточным местом, из которого эти беспокойные искатели приключений прибывали в Византию. Византийцы называли их франками. Впервые французские норманны стали поступать на византийскую службу при Константине Мономахе, — указал им дорогу в Византию знаменитый Маниак. Уже во время первого пребывания Маниака в Италии и Сицилии, при Михаиле Пафлагоне, норманны имели возможность познакомиться с ним: трехсотенный отряд норманнов, состоявший до тех пор на службе Салернского князя Ваймара, разделял с Маниаком экспедицию в Сицилию и участвовал в битвах с сарацинами. Маниак своими физическими данными не мог не произвести сильного впечатления на норманнов, и хотя во второй раз, при Михаиле Калафате, он явился уже для борьбы с норманнами, однако ему, как скоро он пожелал, нетрудно было найти между норманнами почитателей, готовых идти за ним и разделять опасности, — в войске Маниака, высадившемся в феме Диррахии, в 1043 г., находились союзные франки. После поражения Маниака многие из них возвратились назад в Италию, но были и такие, которые предпочли остаться на службе византийского императора и стали именоваться маниакатами.[2196] Затем много раз встречаемся с франками и франкскими отрядами. При Мономахе во время осады Византии Торником, в 1047 г., франки находились в городе и вместе с Аргиром защищали его от осаждавших.[2197] В 1049 г. франки были отправлены против печенегов и в 1050 г. отданы под (главное) начальство патриция Никифора Вриенния, для противодействия набегам печенегов.[2198] В 1053 г. франки, расположенные на квартирах в Халдии или Иверии, были собраны аколуфом Михаилом для войны с турецким султаном;[2199] при осаде Манцикерта султаном один франк показал свою удаль тем, что подъехал на лошади к стенобитной машине, поставленной турками, бросил в нее «мидийский огонь» и сжег.[2200] В 1057 г. две тагмы франков, привлеченные Катакалоном Кекавменом на сторону Исаака Комнина,[2201] участвовали в восстании этого последнего.[2202] Франки участвовали в походе Диогена 1068 г.[2203] и были отправлены императором в Мелитину с наказом действовать против турок;[2204] они участвовали также в походе 1069 г. и раз собственными силами отразили турок, сделавших нападение на греческий лагерь;[2205] были они и в походе 1071 г., из Феодосиополя отправлены были Диогеном в Келат,[2206] по освобождении Диогена из турецкого плена многие прибыли к нему в Докию, между тем как другие сражались за Парапинака против Диогена.[2207] При Михаиле Парапинаке, во время болгарского восстания, франки под главной командой Саронита отправлены были против Бодина Сербского, явившегося на помощь болгарам,[2208] затем бунтовали против Парапинака в Малой Азии, причем численность их доходила до 3000 человек,[2209] а во время восстания Никифора Вриенния приняли сторону этого последнего;[2210] однако же и Алексей Комнин, отправленный против Вриенния Вотаниатом, имел в своем распоряжении франков из Италии.[2211] Поднявший оружие против законного правительства Никифор Василакий нанял франков в Италии.[2212] Не излишне припомнить, что и во всех известных нам грамотах, перечисляющих роды войск, упомянуты франки. Норманны служили Византии под непосредственным начальством какого-нибудь вождя из своих соотечественников.

Знаменитейшими предводителями норманнских дружин были: Эрве,[2213] Роберт Криспин[2214] и Урсель Бальйоль.[2215]

Позже французских норманнов стали поступать на византийскую службу немцы. Первое упоминание о немецких наемниках встречаем при Романе Диогене во время похода 1069 г., когда какой-то знатный немец наушничал императору на Роберта Криспина. Очевидно, в походе участвовал немецкий отряд, в состав которого входил и этот немец. В рассказе о походе 1071 г. есть эпизод, из которого можно сделать некоторые заключения о значении немецкого отряда. Когда Роман Диоген стоял лагерем у источника Крии, между Кесарией и Севастией, наемные иноземцы беспощадно разорили окрестности и выпасли посевы скотом. Император по этому поводу сурово обошелся с некоторыми из немцев. Те воспламенились гневом и с варварским безумием дерзко поднялись на защиту своих прав, сели на лошадей и приготовились выступить против царской палатки и самого царя. Когда намерение их сделалось известно, в лагере произошла тревога и царь отдал приказ о войне (с немцами). Когда он сел на лошадь и двинулся строем, готовый к битве, это устрашило иноземцев. Заключив с ними договор, царь отвел им крайнее место, взамен прежней близости и службы в телохранителях, полагая в этом единственное наказание за их преступление.[2216] Последние слова показывают, что немцы начали службу в рядах византийской армии в качестве не простых союзников, но лейб-гвардии, были телохранителями. Свое положение они удерживали недолго: за возмущение 1071 г. они были лишены звания телохранителей и низведены в разряд обыкновенных наемников. Как простых наемников, видим их и после Диогена. Немцы (’Αλαμάνοι) участвовали в усмирении болгарского восстания при Михаиле Парапинаке, ознаменовав свое участие тем, что, вместе с норманнами, разрушили дворец болгарских царей в Преспе и разграбили находившийся здесь храм св. Ахилла.[2217] При осаде Константинополя Алексеем Комнином немцы охраняли башню над Харсийскими воротами и, польстившись на золото Комнина, изменили Вотаниату.[2218]

Из азиатских народов Византия, кроме арабов, которые, как выше упомянуто, служили в варягах, но могли также находиться и в числе простых наемников,[2219] изредка обращалась к содействию грузин, чаще — к содействию турок. Грузины упоминаются Ибн-ал-Атиром[2220] в числе войск, бывших в армии Романа Диогена во время похода его против турок. При Парапинаке был отправлен в Грузию Михаил Палеолог для найма войска против Урселя. Палеолог собрал около шести тысяч, но медлил с уплатой им жалованья; грузины долго настаивали, чтобы деньги были им заплачены, но не получив желаемого, разошлись по домам, — остались только немногие.[2221] Турки, как показывает пример Амертика,[2222] еще при Михаиле Стратиотике стали поступать на византийскую службу, но особенно усердно византийское правительство пользовалось их услугами, начиная с Михаила Парапинака.[2223]

На правах союзных народов несли военную службу и некоторые народности, жившие на землях Византийской империи, а именно: армяне, павликиане, печенеги с узами и албанцы.[2224] Великоармянские владетели, получившие в Малой Армении земли, в обмен на уступленные ими Византии города и области, должны были поставлять вспомогательное войско и главным образом снабжали пехотой, которая славилась выдержкой, нередко отличалась в делах,[2225] нередко также проявляла непостоянство и строптивость.[2226] Павликиане, выведенные из Армении Константином Копронимом и Иоанном Цимисхием и поселенные около Филиппополя, несли военную службу и участвовали в походах греков, например, в Сицилию и Италию (1041 г.), где действовали против сарацин и норманнов, возбуждая в последних удивление своим обычаем полагать знамение креста на челе одним перстом.[2227] Печенеги поселены были в пределах Империи при Константине Мономахе, в 1048-1049 гг., сначала в придунайской, потом в Болгарской феме,[2228] оба раза десятками тысяч человек, с обязательством поставлять вспомогательное союзное войско. Первый опыт службы печенегов как союзников, в 1049 г., был крайне неудачен. Печенеги, отправленные в числе 15000 против турок-сельджуков, взбунтовались, возвратились назад с азиатского берега Босфора и подали сигнал своим сородичам оставить поля Болгарской фемы для более привольной кочевой жизни за Балканами. Новое поселение на казенных византийских землях, уже в Македонской феме, произведено при Константине Дуке, в 1064 г., — поселены были главным образом узы, хотя и родственные узам печенеги получили на свою долю часть казенных земель; те и другие приняли обязательство поставлять союзное войско.[2229] Родство узов и печенегов, их соседство и совместная служба в рядах византийской армии побуждают византийских историков называть их безразлично то печенегами (Атталиот), то узами (Скилица). Узо-печенеги участвовали во всех трех походах Романа Диогена. Отправляясь в первый поход, Диоген призвал их,[2230] около Халеба посылал на фуражировку;[2231] во втором походе, когда турки были разбиты под Лариссой и обращены в бегство, узо-печенеги гнались за ними впереди других воинов, посланных для преследования;[2232] во время третьего похода на фуражировку из Феодосиополя высланы были они же,[2233] а незадолго перед сражением, окончившимся пленом Диогена, часть узо-печенегов перебежала к туркам, и это вынудило императора принять меры предосторожности относительно оставшихся и взять с них присягу на верность.[2234] Вообще, узо-печенеги исполняли роль «летучего» войска и были пускаемы в дело, когда требовалось добыть припасы, нагнать неприятеля и т. п. Они представляли собой ненадежное войско. Измена в 1071 г. могла бы еще быть оправдана родственным тяготением к туркам; но известно, что и в других случаях узо-печенеги не отличались преданностью Империи и готовы были подать руку помощи всякому претенденту, от которого можно было ожидать наживы. Ни одно возмущение в европейских фемах не обходилось без участия печенегов из-за Балкан, или узо-печенегов, живших по эту сторону Балкан.[2235] Албанцы, жившие в горах фемы Диррахия и впервые[2236] выступающие на сцену в XI в., служили, в качестве союзников Византийской империи, еще при Михаиле Пафлагоне. В конце царствования Михаила Пафлагона, при италийском дуке Михаиле Докиане, мы встречаем албанцев в Италии. Из Италии они прибыли вместе с Маниаком, сторону которого держали.[2237] Василакий считал албанцев в числе своих приверженцев.[2238]

Наемное иноземное войско сражалось под командой своих предводителей, которые не обязаны были занимаемыми ими местами византийскому правительству и держали себя с самостоятельностью и независимостью, доходившими до своеволия, во всем, что касалось внутреннего управления войском. Тем не менее византийская централизация желала наложить свою печать и на этот элемент армии, по самой природе не мирившийся с централизационной тенденцией. Разумеется, дело могло и не выходить из сферы желания, ограничиваясь существованием в административной иерархии титула, указывавшего на звание начальствовавшего войсками народов, — мы имеем в виду титул этнарха, с которым соединялось представление об управлении союзным войском έξ έθνών (из иноземцев). Иногда лицу, облеченному этим званием, вручалось фактическое командование отрядами разных народов: например, патриций Никифор Вриенний получил в 1050 г. главное начальство над отрядами франков, варягов, конных стрелков из фемы Телуха, с горы Мавра и Каркаря и отправлен был с этим сборным войском, числом около 20000, против печенегов, в звании этнарха (εθνάρχης).[2239] Но чаще это звание имел кто-нибудь из приближенных царя, никогда не выходивший из стен Византии, чтобы предводительствовать отрядами народов. Между прочим, звание этнарха носил приближенный императора Вотаниата, славянин Борилл.[2240]

В Византии была должность, которая действительно собирала в одно целое разнородный состав византийской армии, объединяла все роды войск. Это должность стратига-автократора, с которой соединены были полномочия главнокомандующего войск и которая в известном отношении аналогична с диктаторской властью древнего Рима. Полномочия стратига-автократора имели временное значение и оканчивались вместе с окончанием похода, но в пределах определенного времени они были весьма широки. Стратиг-автократор как бы заменял императора в походе, на что указывало и само его название (автократор). Случалось, что сам император отправлялся в поход во главе войска. Это соединено было с известной церемонией: раскидывалась царская палатка, оповещавшая жителей столицы об отбытии царя в поход,[2241] царские кони украшались пурпуровыми попонами, вызолоченной сбруей, седлами, напоминавшими императорский престол (δίφρον), коней окружали скороходы с большими саблями в руках.[2242] В тех случаях, когда император участвовал в походе, никогда не было назначаемо особого стратига-автократора, по той причине, что постоянный автократор был налицо. Стратиг-автократор назначался только тогда, когда император участия в походе не принимал; он временно отдавал тогда свои права над армией другому, который, занимая какую-нибудь постоянную должность, на время делался главнокомандующим. Стратиг-автократор имел главную команду над всеми войсками, из которых в данный момент слагалась армия, и над ромейскими тагмами, и над флотом, и над этериями, и над войсками народов, все командующие частями войск должны были повиноваться ему. Из стратигов-автократоров известны следующие лица: при Романе III великий этериарх, протоспафарий Феоктист, с войсками ромеев и народов отправленный в Сирию;[2243] при Михаиле Пафлагоне патриций Георгий Маниак, посланный в Италию с сухопутным войском и флотом;[2244] при Константине Мономахе Стефан Севастофор, высланный против Маниака,[2245] доместик схол Николай, ходивший против тевинского эмира,[2246] сменивший его после неудачи великий этериарх Константин,[2247] ректор Никифор, действовавший против печенегов,[2248] опять этериарх Константин — против печенегов,[2249] аколуф, патриций Михаил, — сначала против печенегов, затем (с западными стратиотами, франками и варягами) против турок, наконец (с войсками Востока и Запада) опять против печенегов;[2250] при Михаиле Стратиотике стратиг Каппадокии Вриенний, поставленный стратигом-автократором македонских тагм против турок,[2251] и доместик Востока Феодор — против восставшего Комнина;[2252] при Романе Диогене Мануил Комнин[2253] — против турок (в 1070 г., когда император оставался в столице); при Парапинаке Исаак Комнин[2254] и кесарь Иоанн[2255] — против турок.

В заключение обзора составных частей византийской армии приведем описание триумфа, в котором по принятому обычаю участвовали войска всех родов, бывшие в деле, притом в порядке, по возможности воспроизводившем боевой строй. В ряду византийских церемоний триумфы занимали далеко не последнее место. Приготовления к ним делались ранее, чем выиграна была битва, победные венки (άριστείοι στέφανοι) заготовлялись перед отправлением в поход.[2256] Победа, подчас даже сомнительного свойства, праздновалась триумфом. Роман III въехал в Антиохию (после неудачного дела с арабами) с пышностью, напоминавшей скорее театральное представление;[2257] после победы над болгарами Михаил Пафлагон блистательно отпраздновал подвиги конницы и пехоты и торжественно въехал в столицу, в сопровождении значительнейших пленников;[2258] при Мономахе были триумфы по поводу победы над Маниаком, Торником и над россами;[2259] при Исааке Комнине — по поводу победы над печенегами.[2260] Триумф, устроенный после победы над Маниаком, историк описывает следующим образом. Прежде чем войско возвратилось, послана была к императору голова тирана. Как бы освободившись от какой тяжести, император вздохнул свободно, возблагодарил Бога, а голову повесил на возвышенном месте в Великом театре, дабы все издали могли ее видеть. Когда затем возвратилось войско, причем многие воины были украшены венками доблести, и остановилось перед городом, неподалеку от стен, император признал нужным, чтобы был устроен триумф (θρίαμβος έπί τοις τροπαίοις (триумф по случаю трофея)). Торжественное шествие расположено было сообразно с порядком, соблюдавшимся в лагере и в боях. Впереди шел скученно и в беспорядке легковооруженный строй (τό ψιλόν), с щитами, луками и копьями, за ним следовали всадники, одетые в броню с тяжелым вооружением, возбуждавшие страх как своим видом, так и боевым порядком. Далее войско тирана, без всякого строя, в дурной одежде, восседавшее на ослах, с лицом, обращенным к хвосту; за этим войском совершала свой вторичный въезд голова тирана, а за нею кое-что из его одеяния. Потом некоторые меченосцы и равдухи, равно и носящие секиры на правом плече, великое их множество предшествовало главнокомандующему войск, а за всеми ими сам главнокомандующий, выдававшийся как своей лошадью, так и облачением, за ним же вся свита телохранителей. В то время как шествие двигалось в таком порядке, император во всем блеске восседал на балконе башни в Халке (Χάλκης Φυλακής), находящейся при Божьем храме, построенном великим царем Иоанном (Цимисхием), преемником Никифора Фоки. По обеим сторонам его сидели царицы и смотрели на триумф. По окончании торжества венценосец (император), сопутствуемый хвалебными славословиями, удалился во дворец.

Глава восьмая

Со стороны судебной организации XI век представляет продолжение порядков, господствовавших в предшествующее время, при императорах Македонской династии и ранее; лишь в немногих частных пунктах заметны особенности и нововведения. В источниках отличаются суды духовные и светские (εκκλησιαστικά — κοσμικά κριτήρια, δικαστήρια), светские распадаются на гражданские и военные (πολιτικά — στρατιωτικά κριτήρια) и гражданские в частности на столичные и областные (πολιτικά, θεματικά); на вершине всего стоит императорский суд (τό αύτοκρατορικόν δικαστήριον, τό βήμα τής βασιλείας).

Император, как источник закона и правды, был верховный судья в государстве. Его судилище, по характеру и составу членов, было, собственно говоря, высочайшим выходом (внутренним), на котором находило себе выражение одно из проявлений императорской власти. На заседаниях (σελέντιον) этого судилища присутствовали собиравшиеся по императорскому приглашению отборнейшие сенаторы и сановники. В Πείρα перечислены следующие: друнгарий, эпарх, квестор, протоасикрит, хранитель каниклия, магистр, вест, патриции, протоспафарии, экзактор и столичные судьи. Но, понятно, в Πείρα не названы некоторые чины (например, протопроедр, вестарх) и должности (например, ό έπϊ των κρίσεων (начальник судов)), которые установлены в XI в., после того как записан этот юридический памятник. Заседания проходили под председательством императора, в отсутствие же императора председательствовал сначала эпарх, потом друнгарий виглы. Друнгарий виглы, уже в Πείρα выступающий на передний план,[2261] в XI в., по-видимому, вполне занял место эпарха, как председатель верховного суда в отсутствие императора.[2262] В тех случаях, когда император не присутствовал на заседании, решение суда представлялось ему на утверждение.[2263]

В верховном императорском суде разбирались дела, имевшие особенно важное, государственное значение, и дела о преступлениях высших должностных лиц. Поэтому, например, в нем рассматривались дела о заговорах при Константине Мономахе,[2264] и Роман Диоген за свой замысел был судим первейшими членами синклита, под председательством императрицы Евдокии.[2265] Кроме того, в верховный суд поступало множество дел по реляциям, апелляциям и суппликациям. С реляциями (αναφορά, ύπόμνησις) обращались чиновники, спрашивавшие императорского решения (λύσις) в сомнительных случаях. Несмотря на то, что по судебным делам реляции были воспрещены законом, они тем не менее практиковались весьма часто,[2266] и императоры давали λύσις или сами лично, или поручали дать кому-нибудь другому. Апелляция (έκχλητος) дозволялась во всех случаях и на решения как светских, так и духовных судей, исключая такие случаи, которые раз и навсегда были подчинены известным инстанциям окончательно. Через суппликацию (δέησις) каждый подданный мог,[2267] минуя обычные суды, перенести свое дело на решение императора, и хотя в этой области закон налагал такое же ограничение, как и относительно реляций, судья уполномочивался даже не обращать внимания[2268] на императорское определение (όριστής), однако же, само собой разумеется, такое идеальное полномочие не могло устоять против императорского всевластия и прошения на высочайшее имя подавались во множестве. Для принятия этих прошений и заведования ими существовало целое учреждение с министром во главе (ό έπί τών δεήσεων).[2269] Прошениям, если только они принимались и проситель не был отсылаем к соответствующему ординарному суду, давалось двоякое направление: а) решение полагалось лично императором или верховным императорским судом, в последней инстанции, б) дело передавалось на рассмотрение одному или многим чиновникам по императорскому указанию (πρόσταξις, αντιγραφή βασιλική) и решалось ими, с правом апелляции на решение к верховному суду или к императору. Дать то или другое направление прошению зависело от императора и обусловливалось большей или меньшей склонностью его к судебным делам. Такой император, как Константин Дука, который был охочь до судов,[2270] любил заниматься судопроизводством и других поощрял,[2271] содействовал тому, что верховный суд был завален суппликациями; но императоры, не питавшие подобной слабости, без сожаления уполномочивали других разбирать дела. Еще император Юстиниан специально для этой цели назначил 12 императорских судей (θείοι δικασταί), которые имели свое пребывание в столице и получали определенное жалованье; обыкновенно одному или нескольким из них давалось императором поручение разобрать то или другое дело. Эти судьи продолжали существовать и при преемниках Юстиниана, имея свои камеры (κελλία) на константинопольском ипподроме.[2272] В XI в. они стали называться судьями вила на ипподроме (κριταί τοΰ βήλου καί έπί τοΰ ίπποδρόμου).[2273] Им обыкновенно и давались императорами поручения разобрать дело. Впрочем, императоры не стеснялись этой комиссией судей, давали также поручения и разным другим чиновникам.[2274]

На положение столичных гражданских судов в XI в. проливает свет следующее место в Πείρα: «Одни из людей состоят при (царских) дверях и подлежат суду этериархов и протовестиария; другие плавают по морю и подлежат парафаласситу; моряки — друнгарию (флотов); ремесленники — эпарху; имеющие дела о завещаниях — квестору. Если бы кто, имея дело о завещании в том смысле, что завещание неправильно, привлек своего соперника к суду эпарха, а эпарх принял бы к своему рассмотрению и постановил решение, то решение не имело бы силы. Равным образом если бы кто, возбудив дело о запрещенных тканях или по поводу какого другого ремесла, привлек ответчика на суд парафалассита, то решение парафалассита не имело бы тут никакой силы. То же правило имеет значение и по отношению к остальным (ведомствам)».[2275] Из этого отрывка убеждаемся, что в византийском государстве, в XI в., поддерживалась неотделимость управления от суда: лица, стоявшие во главе управления учреждениями придворного ведомства (протовестиарий, этериархи) и заведовавшие флотом (друнгарий), были вместе с тем судьями. Заключительные слова, кроме того, удостоверяют, что и во всех других ведомствах господствовал тот же порядок. Следовательно, логофет дрома имел судебную власть над служащими в его секрете, а так как внешние сношения подлежали его ведению (как своего рода министру иностранных дел), то и спорные дела между иностранцами и подданными византийского государства стали поступать на его рассмотрение. Протоасикрит и логофеты: военный, общих и приватных дел и др., пользовались такой же властью в сфере своих секретов. Можно думать, что суд всех этих лиц имел характер суда чрезвычайного, что начальники тех или других ведомств, тех или других учреждений пользовались дисциплинарной властью над своими подчиненными. О существовании постоянных судебных инстанций, состоявших под председательством названных сановников, не упоминается; дикастирия протоасикрита выступает лишь в позднейшее время, при Мануиле Комнине.[2276]