Исторический очерк Церковной унии. Ее происхождение и характер
ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ПРЕДПОЛАГАВШЕМУСЯ СОБОРУ ВСЕЛЕНСКОМУ
Католическая Церковь в настоящее время сильно опирается на постановления Флорентийского Собора, утверждая, что уже на этом Соборе, т.е. в начале XV в., Восточная Церковь непринужденно разрешила вопрос унии с Римом в угодном Риму смысле, не только признав папу главой Вселенской Церкви, но и все догматы Римской Церкви.
Но прежде чем излагать сам ход соборных деяний, проследим обстоятельства, этому Собору предшествовавшие, ибо только при свете данных обстоятельств можно будет уяснить, почему именно такой желанный для Рима характер приняли постановления Флорентийского Собора, касающиеся унии.
Вопрос же о посланнике со стороны Российской Церкви разрешался сам собой, так как Митрополитом всея Руси был в то время ставленник папы иллирийский монах Исидор, оказавшийся самым преданным сторонником папы и изменником православию. В Ватиканской библиотеке имеется рукопись, которая проливает некоторый свет на происки папы в деле возведения Исидора в Митрополиты всея Руси. Она гласит следующее: «В 1435 г., по кончине Киевского митрополита Фотия, избран был епископами и всем причтом церковным также западных земель русских и Литовского Княжества на митрополию Киевскую человек добрый, набожный, тихий, скромный и ученый — епископ Рязанский Иона. После избрания он был отправлен в Константинополь к императору Иоанну и Патриарху Иосифу, чтобы принять посвящение от последнего. Но еще до Ионы прибыл в Константинополь из Рима с грамотой от папы некий Исидор, словак, из краев западных, человек уклончивый, хитрый, снаружи льстивый, внутри превратный. Ласковыми словами, покорными просьбами, грамотой папы он склонил императора и Патриарха на то, чтобы вручить ему митрополию Русскую, грамота же папы была следующего содержания: «Евгений, слуга слуг Божиих, епископ Римский, высокой столицы нового Рима, честному Патриарху Иосифу, брату нашему во Христе наимилейшему, покоя и утехи. За побожным и чести годным и просвещенным мужем именем Исидор покорность наша желает, дабы его незамедлительно на архиепископство русской столицы посвятили и с полномочием своим послали» (Правда Всел. Церкви о Рим. и проч. патр. кафедрах. С. 231). За Исидора папа просил и императора Иоанна. Не зная тайных замыслов папы, Патриарх Иосиф, по просьбе последнего и по ходатайству императора, а более для того чтобы Церковь Христова в великом народе русском не оставалась долго без пастыря и старшего строителя, посвятил Исидора на митрополию и отпустил его с грамотами на Русь. Вскоре после его отбытия приехал в Константинополь Иона с грамотами из Москвы. Патриарх раскаялся в том, что уступил просьбам Исидора, и, созвав на совет духовенство, по совещании объявил Ионе: «Сын наимилейший Иона! Благословение на митрополию Киевскую хитростью и лестью у меня уже выманено: я посвятил и отпустил туда уже Исидора. Но когда Богу угодно будет или смертью, или каким-либо другим случаем удалить Исидора от митрополии, тогда я тебе, избранному от всех святителю, даю благословение мое воспринять престол митрополии русской». Слова Патриарха Иосифа оказались пророческими: Исидор был отрешен от митрополичьей кафедры, и ее занял впоследствии Иона.
Пообещав Ионе Киевскую митрополию после Исидора, Патриарх отпустил его. Приезд Исидора на место назначения поразил всех неожиданностью, однако он был принят с почестями и стал править митрополией. Пробыв на митрополии четыре месяца, он объявил, что в Италии готовится Восьмой Вселенский Собор для соединения Церквей, на котором необходимо быть и ему, и стал собираться в путь. Великий князь Василий Васильевич и некоторые из епископов старались отклонить его от этой поездки, но он упорно стоял на своем намерении. Тогда великий князь сказал ему: «Если ты уже непременно желаешь идти на Восьмой Собор, то принеси нам оттуда древнее православие, которое мы приняли от предка нашего Владимира, а нового и чужого не приноси нам, мы его не примем». Исидор дал клятву стоять за древнее православие, но на Флорентийском Соборе ее не сдержал. Взяв с собой немалое число духовных лиц, Исидор отправился в Феррару и уже на пути стал обнаруживать свою измену православию. Случилось ему прибыть в одно место, населенное как православными, так и латинянами, и те и другие вышли навстречу ему с крестами. Он миновал православных, даже не поклонившись кресту, и подошел к последним. Сопутствовавший ему епископ Суздальский Авраамий, видя такой поступок, удивился и с горечью сказал: «Видно, не пастыря, а волка, овчей одеждой прикрытого, имеем мы». Латиняне приняли его с великой радостью, угощали и проводили далее. Вот как с первых же шагов стала обнаруживаться личность митрополита Исидора, принявшего на себя обязанность защищать православие.
Но продолжим далее историю подготовки восточных епископов к Собору.
Грамотами своими, данными их заместителям, они, однако, связали последних обязательством, чтобы те не дерзали ничего утверждать на Соборе или определять кроме того, что будет согласно с правилами Вселенских Соборов и св. отцов, и дабы отнюдь не было никакого изменения или прибавления в Символе Веры (Скиропул. Кн. III, гл. 3). Когда Патриарх узнал, что легаты на Собор избраны по царскому приказу, без его одобрения, он огорчился за столь неуместную тайну. Еще более смутился прибывший в Константинополь от лица Базельского Собора легат, когда прочитал патриаршие грамоты, которые связывали патриарших местоблюстителей. Он убедил императора послать Патриархам для подписи другие доверительные грамоты, в которых было исключено все, что могло препятствовать соединению, под тем именно предлогом, что это необходимо для чести царя и Собора. Посылая эти грамоты, император писал Патриархам: «Знайте, что мы ничего не хотим творить кроме того, о чем вы сами к нам писали, и не хотим изменить что-либо вопреки уставам вселенским и отеческим, ничего не убавляя и ничего не прибавляя к доселе верованному нами и укрепленному соборно. Итак, отложите всякое подозрение и, изменив грамоты ваши, пребывайте спокойны, что ни в чем не отступим от заповедей ваших». Время показало, что император не выполнил своего обещания, и неудивительно, что восточные Патриархи не признали впоследствии флорентийских постановлений.
После получения от Патриархов вторичных грамот император известил папу через хранителя печати Мануила, что готов с наступлением осени прибыть на Собор, а через другого посланника, Иоанна, потребовал от отцов базельских, чтобы те прислали за ним в условленное время галеры. Он же должен был условиться с ними и об издержках в пути, но на деле оказалось другое. Посланник императора Иоанн, непонятно по каким причинам, вступил в переговоры относительно денег и судов с самим папой, что показалось весьма подозрительным отцам базельским (Скиропул. Кн. III, гл. 5).
Осенью прибыли в Константинополь папские галеры с легатами и тремя западными епископами. И легаты, и епископы стали убеждать императора и Патриарха немедленно тронуться в путь и прибыть в Феррару, уверяя, что папа примирился с отцами Базельского Собора. Но не прошло и двух недель, как в Константинополь прибыли галеры, посланные отцами Собора. Легаты соборные обличили коварство папы и принесли условленные деньги на путевые издержки. Легаты папские, со своей стороны, не щадили денег и обещаний, чтобы склонить императора на сторону папы. Напрасно епископы базельские уверяли, что папа враждует против Собора и предлагали ему приостановить свою поездку, пока он не убедится в этом, снесясь с Собором. Император отверг эту предосторожность. Не послушался он и германского императора Сигизмунда, в пределах империи которого действовал Базельский Собор, советовавшего ему не ехать в Италию, пока не утихнет внутренний раздор в Западной Церкви; не послушался он и здравого голоса восточных святителей, и совета турецкого султана Амурата не надеяться на дружбу с латинянами. Какое-то странное ослепление овладело его умом, и он, отвергнув предложение отцов базельских, вместе с 12 епископами и многочисленным клиром отплыл в Италию, чтобы там испить заслуженную им чашу горестей и позора.
С чрезвычайной честью встречен был император в Венеции, куда прибыл и кардинал Иулиан, председательствовавший на Базельском Соборе и перешедший на сторону папы. Прибыв затем в Феррару, он был принят с великими почестями папой и после переговоров с ним послал гонца к Патриарху Иосифу, предупреждая, что папа требует от него при встрече земного поклона и целования туфли. Ужаснулся Патриарх и по прибытии в Феррару заявил встретившим его епископам, что он согласен только на целование братское и не сойдет с галеры и не позволит выйти никому из своих епископов, пока папа не откажется от своего безумного требования, противного церковным уставам. Папа Евгений вынужден был уступить, но принял Патриарха не всенародно, а в своих покоях, и хотя встретил его стоя и поцеловал по-братски, однако не упустил показать его подчиненность, посадив его с кардиналами на низкое седалище подле своего возвышенного престола. Так произошла унизительная встреча двух представителей Церквей Востока и Запада после долговременного между Церквами разрыва, показавшего воочию, какого можно было ожидать от Рима братского единства. Это свое величие папа подчеркивал и в дальнейших своих действиях, последовавших при открытии Феррарского Собора.
Глава IX
СОБОР В ФЕРРАРЕ
Не успел Собор приступить к деяниям, как уже начались недоразумения по поводу распределения мест для присутствующих на Соборе. Папа высказывал пожелания восседать на престоле, император же и Патриарх на это не соглашались. После долгих споров решено было поставить посередине аналой с Евангелием и подле него по правую сторону троны для папы и германского императора, а по левую — для греческого императора и Патриарха, а затем седалища для остальных членов Собора так, чтобы Западная Церковь восседала справа, а Восточная— слева, но и тут возвышение и убранство папского трона возбудили жалобы Патриарха, и император с негодованием воскликнул, что он видит в соборных приготовлениях только житейскую гордость, чуждую всякого духовного приличия (Скиропул. Кн. IV, гл. 26).
Когда коснулось дело выдачи обещанных папой средств на содержание императора и восточных участников Собора, не обошлось без споров и нареканий, ибо папа выдавал деньги только как милость, большей частью тогда, когда соглашались с его предложениями, и этой мерой держал греков в порабощении. Доходило до того, что некоторые епископы вынуждены были продавать свои одежды.