Он родился в столице Египта лет за 25 до нашей эры, а умер в 40-х годах I столетия [1]. Современник евангельских событий и апостола Павла, Овидия и Сенеки, Филон стоял на том перекрестке истории, где сходились иудаизм и христианство, культуры Европы, Азии и Африки. Вплоть до IX века, до Саадии Гаона, Израиль не знал мыслителя, равного Филону. Хотя катастрофа 70 года отодвинула в тень наследие философа и он как бы выпал из поля зрения единоверцев (его заново открыли лишь в эпоху Ренессанса), нельзя сказать, что труды Филона остались бесплодными. Несправедливо забытый мудрец, он являлся апостолом прозелитов; гностики, неоплатоники, христианское монашество так или иначе испытали на себе его влияние. Экзегеза и богословие Отцов Церкви — от св. Иустина до св. Григория Паламы — многим обязаны идеям Филона [2].

До него Израиль был чужд философии, но успех прозелитизма послужил стимулом к овладению классической античной мыслью. Прежде чем говорить с язычниками о Боге, Филон прошел школу Платона и стоиков. Так впоследствии будут поступать Климент, Ориген и каппадокийские святители.

Филон предпринял первый серьезный опыт решения той задачи, перед которой вскоре оказалось христианство: найти точки соприкосновения с греко-римским миром. Несмотря на свой вселенский характер, Библия все же оставалась книгой Востока. Поэтому евангельское благовестие остро нуждалось в универсальном языке эллинства. И тогда церковь обратилась к Филону.

Он открывал язычникам путь к Писанию, излагая его так, что мог найти понимание почти во всех цивилизованных странах. И не только иудаизм и античность легли в основу Филоновой системы, — в ней отразились идеи Египта, Персии и даже Индии. Это было самое смелое из философских дерзаний века.

К сожалению, не нашлось современника, который оставил бы нам биографию великого александрийца; не было у него и прямых последователей, способных развить идеи филонизма. Но зато сам писатель получил редкую возможность выразить свое миросозерцание во всей полноте.

Его долгая жизнь протекала, по-видимому, ровно, без житейских испытаний и невзгод. Ничто не отрывало его от спокойных дум и литературной работы. Только однажды — уже стариком — он принял участие в общественных делах, возглавив посольство к императору Калигуле, чтобы защитить иудеев от травли [3].

Филон принадлежал к одной из самых знатных и богатых фамилий города, которая гордилась своим происхождением от иерусалимского клира. Брат философа Александр, высокопоставленный имперский чиновник, владел огромным состоянием и, будучи набожным иудеем, часто отправлял в Храм щедрые дары. Племянник же Филона отказался от религии отцов. Позднее он стал префектом Александрии и сопровождал Тита в походе на Иерусалим [4].

Родным языком Филона был греческий, и владел он им в совершенстве. Как все мальчики в аристократических домах, он изучал риторику и философию, естествознание и математику, историю и музыку. Любимым его поэтом с детства был Гомер.

Естественно, что у Филона не найти и тени эллинофобии, свойственной многим законникам. Он преклонялся перед гением Греции. «Эллада, — писал он, — истинное дитя человеческое; она явила миру небесный росток и божественный побег, точную мысль, тесно связанную с наукой» [5].

При этом любовь к классике не отторгла Филона от библейской традиции. Он с благоговением относился к Закону и Иерусалиму. Отступники вызывали с его стороны решительное осуждение. Когда единственный раз ему довелось посетить святой город, он счел за честь, что ему — потомственному иерею — позволили принести жертву на алтаре.

Филон изучал труды александрийских раввинов и, хотя плохо знал еврейский язык, был осведомлен в палестинской галахе [6]. Эллин и иудей в одном лице, патриот и гражданин мира, человек веры, свободный от обскурантизма, Филон следовал заветам Торы, но не желал становиться фанатиком. Запад и Восток, которые то влеклись друг к другу, то отталкивались с ненавистью и презрением, обрели в его возвышенной душе полную гармонию. Он ценил все многообразие мира и призывал благодарить Бога не только за создание рода человеческого, но и «за мужчин и женщин, за эллинов и варваров, жителей материка и островитян» [7].

Книги Филона запечатлели мысль, свободную от узости. Даже ведя полемику, писатель, как правило, был сдержан и терпим. Доброжелательный и великодушный, он завоевал уважение сограждан и любовь близких. Если его жену спрашивали, почему она, богатая женщина, одевается так скромно, она отвечала, что лучшим украшением для нее служат добродетели мужа. Не случайно александрийская община обратилась к Филону, когда нужно было ехать с ходатайством в Рим.

Именно такой человек и такой характер более всего подходили для дела примирения и синтеза.

Однако внутренний мир и просветленность достались Филону нелегко. В юности он вел рассеянную жизнь, мало отличаясь от других богатых молодых людей. Его манили пиры, театры, ристалища. Но уже в те ранние годы серьезные умственные интересы и тяга к нравственной чистоте помогли ему прийти к выводу: страсть — это рабство. «Поистине, — писал он потом, — свободен тот, у кого нет иного повелителя, кроме Бога» [8].