Вернулись они в Саров, опять поплакали на могилке о. Серафима и поехали домой. Подъезжая к воротам своей обители, они встретили экипаж, в котором сидели Н. А. Мотовилов с женой Еленой Ивановной, как известно, племянницей Прасковьи Семеновны, и с двумя дочерьми. Они ехали из Симбирского имения в Москву через г. Арзамас, чтобы определить дочь в институт, и по дороге близ Арзамаса сломалось колесо, так что явилась необходимость остановиться. В Арзамасе они узнали, что преосвященный Нектарий поедет в Дивеев — открыть монастырь. Это сообщила им Дивеевская казначея. Само Провидение распорядилось этим, дабы Н. А. Мотовилов сделался свидетелем происшедшей через три дня истории. Старицы повернули за экипажем Мотовиловых и вошли к ним в дом. Прасковья Семеновна, поразившая их своим тревожным видом, показала тотчас воду из батюшкина источника, благословила испить ее и сказала: «Ну, Елена, теперь вот уже и слушай, что буду тебе говорить!»

Эти же самые слова Прасковья Семеновна говорила Елене Ивановне семь лет тому назад, когда ей было видение в Саровской пустыни. Но в то время она никому не открыла из смирения о видении своем, боясь, не прелесть ли это. Видение продолжалось полтора часа в присутствии пришедшей с ней в Саров слепой сестры Анны Алексеевны, также дивной жизни. Анна Алексеевна только слышала ответы и рыдания Прасковьи Семеновны и благоухание. После этого видения Елена Ивановна неоднократно просила тетку Прасковью Семеновну рассказать ей, как, что и когда будет, но старица отвечала ей: «Когда придет время, тогда и слушай!» И вот через 7 лет пришло это время.

«Ты не забудь, — сказала Прасковья Семеновна, — что ты чудом сюда приехала!»

Елена Ивановна удивленно смотрела на нее, замечая странность речи. «Ты хотела прежде знать, теперь вот пришло это время и слушай!» — продолжала Прасковья Семеновна. Она рассказала о бывшем ей видении в Сарове. В ночь явилась ей Божия Матерь и батюшка Серафим просто, очевидно, ясно. Царица Небесная сказала: «Ты выправь дела Моей обители, настой в правде, обличи!..» Прасковья Семеновна упала на колени, зарыдала и ответила: «Матушка, Царица Небесная, прости меня, кто я, недостойная, грешная да и безграмотная! Есть умнее, просвещеннее и словеснее меня!» «Нет, тебе назначено это, иди за послушание старца!» — говорила Богоматерь, указывая на стоявшего за Ней батюшку о. Серафима. Но Прасковья Семеновна опять начала со слезами просить освободить ее от этого дела и послушания, считая себя немощной и негодной, но Матерь Божия до трех раз повторила ей Свое приказание. Рассказав это, старица опять произнесла, обращаясь к Елене Ивановне: «Чудо батюшка отец Серафим, угодник Божий, сделал, помни ты, ты чудом сюда приехала!.. Вот открытие монастыря и пострижение у нас в батюшкиной обители!..»

«Да и какое чудо, — сказала, перебивая, сестра Прасковья Степановна, — источник батюшки о. Серафима возмутился!»

Но Прасковья Семеновна остановила ее, говоря: «Нет, то другое, а вот батюшка о. Серафим здесь теперь!»

Она встала со свежим, веселым лицом, всплеснула руками и произнесла: «Батюшка Серафим, угодник Божий! Ты здесь, ты здесь явился, пришло то время, буди воля Господа и Матери Божией!» Потом она села и, помолчавши, сказала: «Мне бы домой в монастырь пора, я изнемогла!»

Мотовиловы упрашивали ее ночевать у них, но Прасковья Семеновна не соглашалась. «Мне нужно домой!» — говорила она. Это было 16 мая. Приехав в обитель и войдя в свою келью, Прасковья Семеновна начала юродствовать и воевать — во второй раз в жизни; первый раз с ней это было во время похорон дивной сестры Марии Семеновны, схимонахини Марфы. Она теперь надела балахончик батюшки о. Серафима, который у нее хранился, разложила все вещи его, бывшие у нее, и сказала послушнице Феодоре: «Собирайте и скорее прячьте все вещи, Владыка едет неверующий, он их все раскидает!» В эту же ночь она сделалась восторженная, слезы лились из ее глаз, и, воздевши руки к небу, она говорила: «Дражайший батюшка! Я не о том плачу, что ты меня благословил трудным жестоким путем, но плачу от радости теперь. Пасху пела бы, да на память не умею. Христос Воскресе, батюшка! Воистину Воскресе! Помнишь, батюшка, как ты меня своими ручками со стога снял?!»

По свидетельству Елены Ивановны Мотовиловой, однажды на работе, снимая Прасковью Семеновну со стога сена, батюшка Серафим сказал ей: «Ты, радость моя, превыше меня!» А сестрам открыл, что она будет юродствовать.

В ночь на 17 мая Прасковья Семеновна курила ладаном свою келью и говорила: «Не бойся, Феодора (послушница), меня одолели (враги), в окна лезут и в двери толкаются!»

Утром 17-го приехала к ней Елена Ивановна. Старица сказала ей: «Скажите старшим всем, будет теперь верх Иоасафовых, но они не смущались бы, начальницу на время сменят, и пострижение будет Иоасафово, а батюшки о. Серафима и наше пострижение будет после».

Потом говорила она: «Это возмущение попущено к смирению наших старших; если и начальница не будет хранить всей обители заповеди, Матери Божией и батюшкиной, то недолго продержится она в начальстве. А Николаю Александровичу скажи, дабы настаивал бы, чтоб переходов и мостов через канавку не было и строение было бы внутри канавки ставлено; и все, как угодник батюшка о. Серафим заповедовал им делать, так чтобы и исполняли!»

Много раз повторяла она в восторге: «А что будет еще в Дивееве, Боже мой!» Все пророчества о. Серафима о будущей славе Дивеева она предсказала опять. Предсказала она Елене Ивановне все, относящееся до ее семьи; дала ключик от своего шкафа и произнесла: «Не забывай, что говорю, а теперь поди и посмотри, что у меня осталось там!» Елене Ивановне сделалось страшно, но она не могла ослушаться, подошла к шкафу, горько и долго плакала, сама не зная о чем, потом принесла ключ и подала старице. «Ну, теперь простимся!» сказала Прасковья Семеновна. Елена Ивановна упала ей в ножки, говоря: «Прости меня во всем, матушка!» Старица простилась с ней как бы навсегда. «Ну, теперь пойди, — опять произнесла Прасковья Семеновна, — да не забудь же, что говорила я, это нужно тебе! Да вот и св. артос тебе, — сказала она, подавая мешочек. — Его возьми с собой». Елена Ивановна ответила ей: «Ведь мы едем в Москву ненадолго, а оттуда опять заедем сюда, тогда я и возьму мешочек домой!» Старица строго посмотрела на Елену Ивановну и сказала: «Вот я тебе, кажется, толком говорила и говорю, что все у меня теперь пересмотри и возьми сейчас же, а ты ничего не понимаешь!» Прасковья Семеновна положила ей в руку мешочек с артосом и отпустила в дом. Елена Ивановна и тут еще не поняла тогда ее предсказания о своей кончине. Николаю Александровичу старица прямо объявила, когда он пришел к ней проститься перед отъездом в Москву: «Ты не сказывай Елене — я скоро умру; она, узнавши это, не поедет в Москву, а вам нужно быть там, так с Богом поезжайте!»

В ночь на 18 мая Прасковья Семеновна начала читать Псалтирь. Прочитав две славы, говорит она: «Федорушка! Я было приуныла, а батюшка Серафим мне сказал: Что тебе, матушка, унывать, я сам тебе избрал истинную послушницу!» Затем старица приказала своей послушнице Федорушке сесть на пол и молиться, а сама начала ставить всем образам зажженные свечи. «Вот так горели свечи в келье батюшки Серафима, — сказала она, — он меня спросил: "Видишь ли ты, матушка, радость моя, как свечи горят?" Я ответила: "Вижу, батюшка!" Тут одна свеча упала. Он опять спрашивает: "А видишь ли ты, что свеча упала?" — "Вижу, батюшка". — "Вот так-то человек падает"».