Только четыре года и семь месяцев правил Тихон Воронежской паствою. Подвиги иноческие, которых Тихон не оставлял ни в какое время и ни в каких обстоятельствах, пастырские труды, заботы и огорчения, бывшие следствием различных препятствий к исполнению благих его намерений, расстроили здоровье его. Частая бессонница и тревоги начали беспокоить его и останавливать дела. Расстройство это поразило душу боголюбивого пастыря скорбью о том, что он не может уже с прежней деятельностью трудиться на пользу церкви Божией. Он ужасался, что с его болезнью необходимо связаны упущения по делам звания, что его немощь может быть причиной погибели душ христианских, что его самого может постигнуть то горе, которым он угрожал пастырям, если он не оставит своего служения. Еще в первый год своего служения в Воронеже святитель Тихон просил увольнения от служения архиерейского. «Как из Москвы выехал болен,— писал он в прошении Святейшему Синоду от 7 августа 1763 г.,— так и ныне в той же болезни нахожусь еще, и паче, которую как внутрь себя, так и в голове чувствую, из-за чего и литургии служить и прочих дел по должности и званию отправлять не в состоянии, ибо почасту, как кроме служения, так и в служении, обморок находит, о чем как служащие со мной, так и прочие засвидетельствовать могут. Того ради Вашему Святейшеству о сем донесши, всепокорнейше прошу, дабы соблаговолено было меня от епархии уволить, дабы мне в неотправлении должности своей как пред Богом, так и перед Вашим Святейшеством ответ не дать, а определить в келию поблизости в Троицкую Сергиеву Лавру, на какой Ваше Святейшество порции соблаговолите». Святейший Синод в ответ на эту просьбу советовал святителю Тихону обратиться к врачам за помощью в надежде, что его молодые годы помогут ему освободиться от болезни. 16 марта 1766 г. святитель послал второе прошение в Синод, в котором писал: «И доныне в той же болезни нахожусь и уже в крайнюю пришел слабость, так что по своей должности и отправлять дел, которых по здешней епархии много, и трудные, и мне, по немощи моей, несносные, и служить не могу». Поэтому просил он уволить его от епархии, а если этого не будет дозволено, то дозволить жить до излечения от болезни в городском Задонском монастыре. На эту вторичную просьбу не было никакого ответа. 23 августа 1767 г. святитель Тихон, чувствуя себя еще более слабым, послал просьбу об увольнении прямо на имя императрицы, прося вместе с тем до­зволить жить ему в каком-либо монастыре Воронеж­ской епархии и назначить какое-либо пособие для содержания. Вследствие троекратной просьбы Тихона, Святейший Синод сделал 15 октября доклад императрице об увольнении его от епархии, предоставляя ее милости назначение пенсиона. Государыня 17 декабря, изъявив согласие на увольнение Преосвященного Тихона, назначила выдавать ему ежегодно на содержание по 500 рублей, а поселиться дозволить ему в каком угодно из монастырей Воронежской епархии. 3 января 1768 г. получил Тихон указ Святейшего Синода, увольняющий его от должности, и 8 числа сдал уже все дела и вещи, принадлежавшие архиерейскому дому.

Глава IV.

Пребывание свт. Тихона на покое

Жизнь в Толшевском монастыре. — Переход в Задонский монастырь и борьба с духом уныния. — Подвиги иноческие. — Любовь к трудам.

Преосвященный Тихон избрал сначала для своего пребывания в Воронежской епархии заштатный Толшевский монастырь. Сия обитель, основанная в XVII веке, находится от Воронежа в 40 верстах к северо-востоку. Она расположена вдали от селений, отовсюду была окружена лесами, тогда почти непроходимыми; с восточной стороны ее протекает река Усмань. В это уединенное убежище удалился Тихон. Он надеялся здесь в свободе от дел, на чистом воздухе и при телесных трудах получить облегчение в своих немощах. Наступившие весну и лето он провел по-видимому с пользой, но осенью вредные испарения от окружающих болот, от самой густоты леса и от иловатой реки Усмани стали действовать вредно на его здоровье. К тому же настоятель сей обители заражен был расколом и роптал на водворение у себя пастыря, который усердно хотел обратить его. Посему святитель Тихон принужден был в следующем 1769 г. оставить сей монастырь. Он перешел в Задонский монастырь, расположенный на открытой полугоре близ реки Дон, в 90 верстах от Воронежа. Близ этой обители тогда было только небольшое селение, под названием слободы Тешевки, уже в 1772 г. переименованной в уездный город Задонск.

Два раза после, в 1771 г. и 1776 г., посещал он Толшевский монастырь и неоднократно говаривал: «Вот здесь на монастырь походит, самая монашеская и уединенная жизнь. Ах, когда бы не вода здесь гнилая, тогда я никогда и не подумал бы жить в другом монастыре». Он был как-то покойнее и веселее в Толшевском монастыре. Всякий день ходил в церковь, пел и читал на клиросе, ходил на трапезу с монахами, что он не делал в Задонском монастыре. Ночью ходил около церкви и перед всеми дверями совершал коленопреклонные молитвы, с горячими слезами читал Слава в вышних Богу или псалмы; долее останавливался перед западными дверями, где стоял иногда по получасу.

Климат Задонского монастыря был несравненно полезнее для здоровья Преосвященного Тихона. В Великий пост 1769 г. перешел он в сию обитель. Келия, где поместился святитель Тихон, была каменная, двухэтажная, нештукатуренная, но обеленная, прилегавшая с правой стороны к колокольне; она находилась на месте нынешних монастырских ворот [13]. Всю весну и лето занимался в саду монастырскими работами, от которых начал чувствовать уменьшение своих болезненных припадков, но при облегчении немощей телесных он почувствовал бремя скорби в душе своей. По мере возвращения здоровья, пламенная и деятельная душа его начинала тяготиться покоем и бездействием. Он скорбел о том, что мало потрудился для Церкви и желал снова подъять бремя монастыр­ского служения, под которым, как ему казалось, он ослабел слишком скоро и оставил много добрых намерений неисполненными, много добрых начинаний неоконченными; его смущало и то, что даром получает он пенсию. В этой грусти он признавался многим, к нему приезжавшим, и даже писал к первенствовавшему тогда в Синоде архиепископу Гавриилу. Гавриил предлагал ему Валдайский Иверский монастырь для жительства или какой-либо другой, с полным управлением оным. Тихон некоторое время склонялся на это предложение и уже приготовил просьбу о переводе его. Целый год боролся он с этими мыслями и всегда был очень скучен; иногда целые сутки не выходил из келии, запершись в ней. Живущие при нем слышали только голос его молитв или быстрые шаги по комнате. Но привыкнув не подчиняться своим мыслям и желаниям, а всего себя со всеми мыслями и желаниями подчинять воле Божией, он поставил свое душевное волнение наряду со всеми теми волнениями в мире и в душе человеческой, которые уносятся всеуносящим потоком времени, как сор водою. Однажды он лежал, обуреваемый своими мыслями, но вдруг, встав, сказал: «Хоть умру, но не поеду отсюда!» И с этого времени стал покойнее духом. В своих писаниях святитель Тихон оставил изображение своего волнения и своего успокоения: «Был я младенец,— писал он,— и миновало то. Был я отрок — и то прошло. Был я юноша, и то отошло от меня. Был я муж совершенный и крепкий — минуло и то. Ныне седеют власы мои, и от старости изнемогаю; но и то проходит, и к концу приближаюсь, и пойду в путь всея земли... Был я здоров и болен, и паки болен — и прошло то. Был я в благополучии и неблагополучии — прошло время, и со временем все миновало.. Где то время, в которое счастлив я был, в которое был здоров, весел, радостен, хвалим, почитаем? Прошло время, прошло и все с ним счастье мое и утешение мое. Где то время, когда я был несчастлив, был болен, печален, скорбен, хулим и поносим, укоряем и ругаем? Прошли те дни, прошло и то все несчастье мое. Пройдет и все, что ныне в сем времени случается, яко все с преходящим временем проходит» [14]. Среди своего колебания он искал, по-видимому, какого-либо указания Промысла и нашел его в слове простого старца. Был в Задонском монастыре монах Аарон, которого святитель Тихон уважал за его строгую и воздержную подвижническую жизнь. Однажды келейник Преосвященного Тихона, встретив Аарона у ворот монастырских, сказал ему, что Преосвященный имеет непременное намерение выехать отсюда в Новгородскую епархию. Аарон сказал на это: «Божия Матерь не велит ему выезжать отсюда». Когда келейник передал эти слова Тихону, святитель сказал: «Но я и не поеду отсюда»,— и разорвал приготовленную уже просьбу.

Успокоившись в своих мыслях решимостью остаться навсегда в Задонском монастыре, святитель Тихон нашел для себя возможность, и не занимая кафедры, служить Церкви Православной и ближним. Его дух, горевший благочестием, ум, обогащенный сведениями, и сердце, одушевленное стремлением ко всему доброму и к пользе ближних, давали ему сию возможность. После строгого уединения, в какое он сперва заключал себя, начал он чаще появляться, сделался снисходительнее ко всем окружающим.

Со всей строгостью предался он подвигам иноческой жизни. Продал все, что казалось ему излишним при его жизни на покое, — все свое лучшее платье, перину с подушками и единственные карманные серебряные часы, оставив одни стенные часы с кукушкой. Вместо перины употреблял он тюфяк из ковра, набитый соломой, и две подушки. Одеяла он не имел; вместо одеяла служила ему шуба, покрытая китайкою. Подпоясывался он ременным поясом; ряса у него была одна камлотовая. Обувался он в коты и толстые шерстяные чулки, которые подвязывал ремнями. Две зимы ходил в лаптях, но только в келии и приговаривал: «Вот как покойно ногам ходить в лаптях». Когда же ему нужно было идти к обедне или принимать гостей, то он снимал лапти и обувался в коты. Четки у него были простые, ременные. Не было у него ни сундука, ни мешка, но только кожаная сумка, и та ветхая. Когда случалось ему куда ехать, он брал ее с собой и клал в нее книги и гребень. Вот весь наряд его и украшения. Преосвященный Тихон III подарил ему шелковую штофную рясу. Долго отказывался от нее Задонский святитель, и принял только после убедительной просьбы. Он надевал ее, выходя в церковь. Когда келейник, по приходе его из церкви, станет бережно снимать с него и складывать шелковую рясу, то святитель, бросив ее на пол, говорил: «Это бредня, братец, давай на стол скорее, я есть хочу». Он боялся привязаться к какой-либо временной вещи. В келии его не было никакого убранства, кроме изображения страстей Спасителя. В баню с 1771 г. по самую кончину свою не ходил, изредка только сам мыл себе голову, не позволял себе прислуживать при одевании и раздевании. Только когда не в силах был уже, принимал услуги. Вместо курений благовонных любил запах дегтя. Скажет иногда келейнику: «Или ты не чувствуешь, что в келии смрад». «Не чувствую»,— скажет келейник. «Возьми, братец, дегтю и влей на пол». В минуты искушений и движения страстей, он, повергаясь крестообразно в затворенной келии, со слезами молил Господа об избавлении от искушений. С ним бывали и такие случаи из жития святых, когда опасности от огня нечистых внутренних движений предотвращались испытанием на теле мучительно жгучей силы вещественного огня, напоминающей искушаемому мучения в вечном огне.

Святитель Тихон всегда имел обычай проводить ночи в бдении и ложиться только на рассвете. Подкрепляясь не более, чем четырехчасовым сном, он утро проводил в молитве. Ходил почти к каждой службе церковной, а особенно в праздники. На ранней литургии в простые дни, когда немного было народу, становился на правый или на левый клирос, читал сам и пел благоговейно, чаще Киевским напевом; слезы нередко прерывали его пение; в прочие дни стоял в алтаре. «Пойте Богу нашему, пойте разумно»,— говаривал он, убеждая к благоговейному служению. Погруженный в размышление о любви Божией к роду человеческому, об искуплении его непостижимым таинством воплощения Сына Божия, о страдании Его и таинстве Евхаристии, святитель Тихон иногда предавался такому плачу, что слышны были громкие рыдания. Когда замечал он, что во время призывания Святого Духа священником на Святые Дары люди, стоящие в храме, не молятся во время пения: Тебе поем, он делал выговор, побуждал всех к должной молитве и молению. Неупустительно наблюдал он также, чтобы в праздники были произносимы изданные от Синода поучения, и своими замечаниями принуждал к сему настоятеля. В первые годы, в царские дни, облачась в архиерейскую мантию с омофором, выходил на молебствие, а в первый день Пасхи и Рождества Христова служивал утреню. Преемник Преосвященного Тихона Тихон II спрашивал Святейший Синод: дозволять ли уволенному епископу, если он пожелает, священнодействовать? Святейший Синод (29 мая 1769 года) признал излишним даже вопрос о сем, так как Тихон по собственному прошению уволен от должности, и приказал не только не препятствовать в священнослужении, но даже снабдить необходимой для служения ризницей. Но в следующие годы святитель сам перестал служить, а только в облачении часто причащался Святых Таин в алтаре, пред престолом. Если же в церкви не было его мантии или некому было облачить его, то надевал на себя священнические ризы и, стоя на орлеце, принимал Святые Тайны.

Во время обеда келейник всегда читал ему писания Ветхого Завета, особенно любил он книгу пророка Исаии. Иногда велит читать какую-нибудь главу, сам, положа ложку, начнет плакать. Почти всякий день, когда садился за стол, говорил: «Слава Богу! Вот какая хорошая у меня пища, а собратья мои: иной бедный в темнице сидит, иной без соли ест — горе мне, окаянному». Но трапеза его всегда была очень умеренная, даже скудная. После обеда он имел обычай около часа отдыхать. После отдыха читал жития святых и писания святых отцов. В летнее время он после отдыха прохаживался в монастырском саду и за монастырем, но никуда не выходил и не выезжал без Псалтиря малого формата, который носил за пазухой. Дорогой он читал Псалтирь, иногда и вслух, или заставлял читать келейника, если был с ним, и, останавливаясь на иных текстах, объяснял их. Все псалмы с молитвословиями он знал наизусть, и стоя, и ходя вне келии, читал псалмы.

Во время уединенных прогулок он любил погружаться в молитву и духовные созерцания; потому удалялся один в сад или за монастырь для прогулки и приказывал, в случае надобности, подходя к нему, покашлять. Так и делал келейник. Однажды, подходя к святителю, келейник много раз кашлял, но Тихон ничего не слышал. Он стоял на коленях, обратясь лицом на восток, подняв руки к небу. Подойдя ближе, келейник сказал: «Ваше Преосвященство!» Тихон вздрогнул и так испугался, что пот показался на нем. «Я тебе говорил, чтобы ты покашлял», — сказал он келейнику. «Я так делал», — отвечал тот. — «Ну, я не слыхал».