Буона-Парте (Buona-Parte) – очень старый и благородный тосканский род из Тревизо и Флоренции, чье родословное древо возводят, может быть, слишком усердные генеалоги до начала X века. Один из Буона-Парте участвовал будто бы в первом Крестовом походе. Во второй половине XIII века флорентийский патриций, Гульельмо Буонапарте, принимавший участие в борьбе Гвельфов и Гибеллинов, объявлен был мятежником и навсегда изгнан из Флорентийской республики. Он переселился в Сарцану, захолустный городок Генуэзской республики, где изгнанный род, в течение двух с половиной веков, влачил довольно жалкое существование, занимая должности синдиков, нотариев и членов Совета старейшин. Наконец в 1529 году последний отпрыск сарцанской ветви Буонапарте, Франческо, переселился на Корсику, в Айяччио. Здесь, продолжая сохранять именитое звание флорентийских патрициев, но захудав окончательно, жили потомки этого рода, по дворянскому обычаю, праздно, благородно и скаредно, на скудные доходы с небольших участков земли, оливковых рощ, виноградников да овечьих и козьих стад.

Наполеон, по своей наследственности,– запоздавший кондотьер XV века, вроде Малатесты, Сфорца, Коллеоне,– «гениальный разбойник»: эта гипотеза Тэна – доныне общее место. [480] Но ни одного кондотьера в роду Буонапарте не было; был зато «блаженный» отец Бонавентура. [481] Стоит вспомнить о нем, чтобы тэновская гипотеза пала: почему, в самом деле, кровь несуществующего «разбойника» в жилах Наполеона оказалась сильнее, чем кровь действительного святого?

Шарль Бонапарт, младший потомок рода, отец Наполеона, был красавец, стройный, очень высокого роста, «настоящий Мюрат», вспоминает впоследствии вдова его [482]; совершенный кавалер, дамский любезник, весельчак, итальянский краснобай-адвокат; вольтерьянец, сочинитель вольнодумных стишков и мадригалов; ловкий ходок по судебным делам, неугомонный и настойчивый проситель, обиватель порогов у сильных мира сего; человек неглупый, но слабый и легкомысленный; «слишком большой друг удовольствий, чтобы думать о детях своих», по отзыву Наполеона [483]; сам полудитя, баловник и заступник их перед строгою матерью.

Изучив правоведение в Пизанском университете, он получил место асессора во французском Королевском суде в Айяччио.

Кажется, Наполеон ничего от отца не унаследовал, кроме фамильного имени, красивого овала лица, голубовато-серого цвета глаз и страшного недуга – рака в желудке. Вот еще один убийственный удар по кондотьеровской гипотезе Тэна: для Наполеона не имеет почти никакого значения Бонапартова наследственность: сын в мать, а не в отца.

В 1764 году Шарль посватался за дочь айяччского главного инспектора путей сообщения Марию-Летицию Рамолино, из рода Пьетра-Санта, тоже захудалого, но очень древнего, происходившего будто бы от владетельных князей Ломбардии. Жениху было восемнадцать лет, а невесте четырнадцать: бедные корсиканские дворяне торопились сбывать дочерей с рук, чтобы избавиться от лишней обузы в доме.

Синьора Летиция славилась красотой даже на Корсике, где красавиц множество. Сохранился ее портрет в молодости. [484] Прелесть этого лица, с таинственно-нежной и строгой улыбкой, напоминает Мону Лизу Джиоконду, или родственных ей, так же, как она, улыбающихся этрусских богинь, чьи изваяния находятся в незапамятно древних могилах Тосканы – Этрурии. Как будто из той же темной древности светит нам и эта улыбка второй Джиоконды, этрусской Сибиллы,– Наполеоновой матери.

Antiquam exquirite matrem. Матери древней ищите.

«Род человеческий обладает двумя великими добродетелями, которые следует уважать бесконечно: мужеством мужчин и целомудрием женщин»,– говорит Наполеон, думая, конечно, о своей матери. [485] Знает, что мужественный рождается от целомудренной.

«Сельская Корнелия, Cornelie rustique»,– назвал ее корсиканский герой, Паоли. До конца своих дней мать императора, как все даже знатные женщины Корсики, мало чем отличалась от простой поселянки. Грамота, письмо да первые правила арифметики – вот все, что она знала. Даже говорить по-французски не научилась как следует: коверкала слова грубо и смешно, на итальянский лад. На пышных тюльерийских выходах являлась в простом, почти бедном, платье: бережлива была до скупости. «Люди говорят, что я скаредна, vilaine; пусть говорят... Может быть, когда-нибудь дети мои будут мне благодарны, что я для них берегла». Все копила – coumoulait, на черный день, а когда он пришел, готова была для Наполеона продать все до последней рубашки.

«Моя превосходная мать – женщина с умом и сердцем,– говаривал он. – Нрав у нее мужественный, гордый и благородный. Ей обязан я всем моим счастьем, всем, что сделал доброго... Я убежден, что все добро и зло в человеке зависит от матери». [486]

Мать знала, кто ее сын. «Вы чудо, вы феномен, вы то, чего и сказать нельзя!» – говорила ему в глаза простодушно. – «Синьора Летиция, вы мне льстите, как все!» – «Я вам льщу? Нет, сын мой, вы несправедливы к вашей матери. Мать сыну не льстит. Вы знаете, государь: я оказываю вам всяческое уважение на людях, потому что я ваша подданная, но наедине я ваша мать, а вы мой сын. Когда вы говорите: „хочу“, я говорю: „не хочу“, потому что у меня тоже гордый характер». [487]

Умирая, он вспоминал «уроки гордости, которые получил в детстве от матери и сохранил на всю жизнь». [488] Когда во время террора на Корсике, в 1793 году, ей предлагали изменить побежденным друзьям, чтобы спасти свое имущество, а может быть, и жизнь свою и детей своих, она ответила, как настоящая Корнелия, мать Гракхов: «У меня и у моих детей не две веры, а одна: долг и честь!» [489] «Вы ко мне очень привязаны,– говорил Наполеон доктору Антоммарки незадолго до смерти. – Вы себя не жалеете, чтобы облегчить мои страдания. А все же это не ласка матери. Ах, мама Летиция, мама Летиция!..» И он закрывал лицо руками». [490]

За год до рождения Наполеона вспыхнуло на Корсике восстание против французов, которым продали остров генуэзцы, его вековые угнетатели. Старый корсиканский Батько, Babbo, Пасквале Паоли, сделался вождем повстанцев. Шарль Бонапарт присоединился к нему. Восемнадцатилетняя синьора Летиция, беременная по шестому месяцу вторым сыном Наполеоном,– первым был Иосиф,– сопровождала мужа в этой трудной и опасной войне. «Потери, лишения, усталость – все перенесла она, шла на все. Это была голова мужчины на теле женщины»,– вспоминает Наполеон. [491]