Джон Р. Р. Толкин. Письма

Швеция. Вложенные материалы, полученные вами от «Альмквист» и т. д.[330] меня озадачили и разозлили. Письмо на шведском от fil.dr{262}. Оке Ольмаркса[331] и огромный список (9 стандартных писчих листов) имен и названий из «Властелина Колец», им переделанных. Надеюсь, что в силу моих скудных познаний в шведском — шведский я знаю ничуть не лучше нидерл., зато мой нидерландский словарь куда лучше! — я склонен слишком сгущать краски. Однако ж впечатление следующее: доктор Ольмаркс — самодовольный тип, еще менее компетентный, нежели милейший Макс Шухарт[332], хотя сам он о себе мнит весьма высоко. На протяжении всего письма он читает мне лекцию о характере шведского языка и о том, как этот язык органически не приемлет иностранных заимствований (замечание не по существу); причем рассуждения эти особенно нелепы в свете языка письма, более чем на №/і состоящего из «заимствований» из немецкого, французского и латыни: thriller-genre{263} — вот вам отличный образчик старого доброго чистого шведского!

Подобный подход изрядно меня озадачил, потому что и само письмо, и список не имеют никакого смысла, если автора не интересуют мое мнение и критические замечания. Но если цель ставилась именно такая, тогда я бы сказал, что момент выбран как непрактично, так и невежливо; под дулом пистолета объявляется: «Мы уже приступаем к набору». Равнокак и о моем удобстве никто не справился: письмо свалилось на меня, точно гром среди ясного неба, в разгар второй самой занятой учебной недели года. Мне пришлось просидеть до поздней ночи для того, чтобы хотя бы проглядеть список. Даже если предположить, что перевод уместен или необходим (а я так не считаю — разве что в очень умеренной степени), данный перевод, на мой взгляд, далеко не блестящий и содержит изрядное количество вопиющих ошибок{264}. Даже если, учитывая сложность материала, они простительны, все равно, на мой взгляд, это весьма удручает; ошибок вполне можно было избежать, проконсультировавшись со мною заранее. Мне представляется очевидным, что д-р О. просто продирался сквозь текст, решая проблемы по мере поступления и не особенно заботясь ни о будущем, ни о согласованности, и что Приложений{265} он не прочел вовсе, а ведь там он нашел бы немало ответов…..

От души надеюсь, что, если и когда начнутся переговоры о новых переводах, удастся устроить так, чтобы со мной консультировались на раннем этапе — не спугнув робкую пташку с гнезда. В конце концов, я же денег не требую и могу сэкономить переводчику массу времени, да и головы ломать не придется; а если со мной проконсультируются на раннем этапе, мои замечания будут куда меньше смахивать на сварливые придирки.

Теперь я вижу, что отсутствие «указателя имен и названий» — серьезная помеха в решении проблем такого рода. Будь у меня указатель имен (пусть даже только со ссылками на том и главу, а не на страницы), было бы сравнительно нетрудно сразу же пометить, какие названия подлежат переводу (будучи сами по себе, согласно авторскому вымыслу, «переводом» на английский) и добавить несколько примечаний по вопросам, на которых (как я теперь убедился) переводчики наверняка споткнутся…..

Данный «алфавитный список» окажется мне крайне полезен для будущих поправок и в составлении указателя (который, как мне кажется, должен заменить часть теперешних приложений); а также и в работе над «Сильмариллионом» (в который необходимо задним числом вписать кое-что из «В.К.», чтобы увязать эти две книги воедино). Нельзя ли что-нибудь с этим поделать?

205 Из письма к Кристоферу Толкину 21 февраля 1958

Кристофер Толкин, на тот момент университетский лектор, прочел доклад в научном обществе Сент-Эннз-Колледж под названием «Варвары и граждане», темой для которого послужили различные трактовки героев северных легенд в сочинениях германских поэтов и латинских авторов. На чтении доклада присутствовал его отец.

По-моему, выступил ты просто отлично. Я был просто в восторге: во-первых, потому, что доклад оказался ужасно интересный — после целого дня трудов и беготни (в моем случае) мне ни разу не захотелось закрыть глаза или мысленно отвлечься хоть на миг — причем повсюду вокруг я ощущал то же самое; а во-вторых, в силу родительской гордости. (Не то чтобы я считал, что чувство это на самом деле — из числа hwelpes of юе luin{266}: это вполне законное удовлетворение с наималейшей примесью эгоизма (совсем без него не обходится) при мысли о том, что отведенную тебе роль ты не вовсе провалил и выплатил будущему хотя бы часть того долга, который причитается прошлому.)

Доклад имел потрясающий успех; вот теперь я понимаю, чем ты подкупаешь аудиторию. Да, конечно, фразы твои искрятся жизнью и энергией, но излагаешь ты четко, как правило, бесстрастно, и, всего-то-навсего правильно распределив и оформив информацию, позволяешь материалу говорить самому за себя. И все равно я вдруг понял, что я — чистой воды филолог. Я люблю историю, она меня волнует, но лучшие моменты для меня — те, которые проливают свет на слова и имена! Несколько знакомых (и я с ними согласен) говорили мне о том, с каким искусством ты изобразил Аттилу с пронзительным взглядом на ложе, прямо как живого. Однако, как ни странно, меня лично больше всего волнует то, что ты упомянул лишь мимоходом: «atta, attila»[334]. Без этих слогов вся великая драма как истории, так и легенды для меня аромат утрачивает — или утратила бы.

Сам не знаю, что имею в виду, поскольку «эстетику» просто невозможно уловить в тенета слов. Никто мне не верит, когда я говорю, что моя большая книга — это попытка создать мир, в котором язык, отвечающий моим личным эстетическим предпочтениям, показался бы настоящим. Но это правда. Один любопытствующий (в числе многих других) желал знать, о чем вообще «В.К.» и не «аллегория» ли это. А я сказал, что это — попытка создать ситуацию, в которой самым обычным приветствием было бы «элен сила луменн' оментиэлмо»[335], и что фраза эта возникла задолго до книги. Больше ни о чем меня не спрашивали. Но сам я получил бездну удовольствия и спать ложусь по-настоящему счастливым. Со всей очевидностью в том, что касается всей сферы академического мира, мяч упал к твоим ногам. (Собственно говоря, мне он представляется исполненным благородного величия и значимости.)

206 Из письма к Рейнеру Анвину 8 апреля 1958