The priest went on to say that Christ had served us, had given all of Himself even to the point of the outpouring of blood, and now we must serve Him too. "But where will I find You, Lord?" the preacher said loudly and stopped. The temple froze and, holding its breath, waited for an answer.

"You're near," the preacher went on loudly. "You are in every neighbor of mine. If you're in the hospital, I can cover you with a blanket and sit at your bedside overnight. If you are undressed, I can give you my jacket or sweater. I can protect and heal, feed and comfort You, because everything I have done to my neighbor, You will take to Yourself personally."

Pavel Petrovich listened attentively. His head was empty, because his mind seemed to have left it and moved thirty centimeters lower. Stopping somewhere in the chest, the mind together with the heart absorbed the priest's words as dry earth absorbs water. The sermon ended with the priest calling blessed all the nurses, policemen, firefighters, cooks – all those who constantly teach, heal, feed and save people – in a word, serve Christ every day as they can serve.

The priest finished not so coherently and passionately. One after another, several babies cried in the arms of their mothers. The people fidgeted and whispered again. The priest said "Amen" and somehow sideways, awkwardly, returned to the altar. Soon the veil was pulled back, and communion began. And Petrovich went out into the formed passage and, crossing himself at the church, went home. He did not know, and could not know, that he was the only person who was imbued with the words of the sermon. All other parishioners will forget what they heard in the morning by the evening, and will sleep peacefully.

On that festive day, the Gospel net, thrown by an unknown priest in the Church of Peter and Paul, pulled only one fish from the depths to the shore. This fish was Pavel Petrovich Dronov, who celebrated his 50th birthday, a taxi driver with 30 years of experience, a man who was not distinguished by sentimentality.

The second night of reflection was already approaching dawn. "Not a surgeon, not an officer, not a teacher," Petrovich thought to himself, going through the list of professions based on philanthropy in his head.

"I'm a taxi driver!" Dronov suddenly said loudly, almost shouted, and sat down on the bed, quietly adding, "Damn it..."

"Huh?" A what? Pasha, what happened?

"It's okay, sleep.

Дронов пошел на кухню за сигаретами, закурил и вышел на балкон (курить в квартире категорически запрещала теща). Фонари уже погасли. Воздух становился серым, и первые машины уже то и дело пролетали мимо сонных девятиэтажек, шурша шинами и явно наслаждаясь пустотой дороги. Дронов глубоко затягивался и медленно повторял одну фразу:

— Я вожу Христа. я вожу Христа.

Смысловое ударение он делал на втором слове: не лечу, не защищаю, а именно вожу. Он начал представлять себе лица реальных и возможных пассажиров: спешащих на вокзал, не успевающих на работу, целующихся на заднем сидении. Всех тех, кто от привычки к комфорту или от страха опоздать стоит на тротуаре и, вытянув правую руку, с надеждой смотрит на приближающуюся машину Дронова. Они часто сжимают кулак, а большой палец отставляют так, будто стоят не на тротуаре, а на трибуне амфитеатра и дарят жизнь раненому гладиатору.

Дронов не любил пассажиров. Последнее время он заметил, что люди стали более наглыми и вместе с тем жадными. Он докурил и щелчком отбросил окурок далеко от балкона.

— Я вожу Христа — еще раз, как мантру, твердо произнес Петрович и ощутил смысл произнесенной фразы. Теперь смысл падал на последнее слово, на Имя. Тысячи людей, которых он до сих пор возил, по сути являлись одним Человеком. Только Дронов этого не знал, не думал об этом, а значит, прошлое не считается. Все эти лица способны составить огромный коллаж, они играли роль завесы, перегородки. Они отвлекали своим многообразием и прятали того Одного Пассажира, с помощью Которого все можно было собрать воедино и осмыслить. Собственно, Сам Христос играл с Дроновым в прятки. Он ежедневно клал Петровичу в багажник чемоданы и авоськи, торговался за сдачу, просил поторопиться, называл неправильные адреса и терпеливо ждал того момента, когда Петрович наконец поймет, Кого же он возит.