Tomsky is the personified lower generic principle in man. His very surname contains a certain sentimental motif – the motif of love (clan) longing. Sentimentalism was what distinguished the nobility from other estates at that time. This sentimentalism was born of idleness and spiritual disorder. Manifestations of the lower clan energy were masked in such legalized forms as courtship and red tape. Tomsky resembles such a red tape – he easily finds a common language with the female sex, even with the old countess he conducts a conversation very naturally in the tempo and rhythm of the mazurka. And he talks to Lizaveta Ivanovna at the ball very coquettishly and playfully. He, as a lower principle, tries to compromise Hermann in the eyes of Heavenly Wisdom. "He has the profile of Napoleon, and the soul of Mephistopheles," Tomsky characterizes Hermann. "I think that he is responsible for at least three villainies" (286). This characterization sounds from the lips of Tomsky, but it also contains a lot of the author's attitude to Hermann as an image of the nobility [106].

The lower generic principle in man must be sublimated, and therefore it must aspire to the higher. In Tomsky, the interest in the higher is playful, not serious – he is focused on the earthly: he wastes his life in the pleasure of the flesh, drunkenness and playing cards. But he somehow feels in his gut who he is talking to, so he talks about Mephistopheles. This is also the justification of his own life, because it is connected with the life of Hermann – it is actually one and the same life. It is not for nothing that the last line of the story is dedicated to Tomsky: "Tomsky is promoted to captain and marries Princess Polina" (294). This mention of Tomsky becomes understandable only in the context of a connection with the inner picture of a person. Hermann's madness seems to freeze in him the process of spontaneous disintegration as a result of the arousal of passion. The disintegration has been stopped, but at the same time the passions have faded. Therefore, Tomsky calmed down and settled down - he received a promotion and got married. Here lies the bitter irony of Pushkin: the nobility suffers a spiritual and moral catastrophe – the only thing it remains capable of is generic activity and stupid army service. That which the nobility was so proud of (its ancestral origin) turns out to be only a clan inferior ability. The lineage returns again to the lineage. This is a vicious circle of the devil.

Аспект посвящения

Германн хочет войти в общество игроков. Игра, как создание некоего искусственного мира, связана с посвящением. Игра – это образ посвящения. Й. Хейзинг в книге

«Человек Играющий» пишет: «На каждой странице истории культурной жизни XVIII века мы встречаемся с наивным духом честолюбивого соперничества, создания клубов и таинственности… в склонности к тайным союзам, к разным кружкам и религиозным сектам, – и в подоплеке всего этого лежит игровое поведение» [107]. Германна интересует не просто игра, – его интересует тайна этой игры. Он хочет знать ее самую главную тайну – тайну трех карт.

Одна исследовательница творчества Пушкина посчитала, что в «Пиковой даме» конкретно упоминается 12 игроков. Форстер Бейли пишет о масонской символике числа двенадцать: «Во всех мистериях, как и в библейской символике, часто повторяется число двенадцать. Оно фигурирует и в масонстве в таком символе, как двенадцать колен израилевых в градусе Царского Ковчега и двенадцать патриархов, действующих в третьем градусе. Имеем также двенадцать сыновей Иакова в Ветхом Завете и двенадцать учеников Христа в Новом Завете. Имеются двенадцать месяцев в году и уйма иных примеров в мировых писаниях. С чем же все они соотносятся? Какой символизм стоит за этим, неизменно повторяющимся, числом? Да просто круговое движение солнца (символа Божества) по небу, которое регулярно проходит двенадцать знаков Зодиака в ходе ежегодного двенадцатимесячного движения или большого цикла, занимающего приблизительно каждые двадцать пять тысяч лет. Такова базовая истина, вновь и вновь высвечивающаяся в масонских ритуалах» [108].

У Пушкина нет случайных подробностей, – все, даже самые мельчайшие, едва заметные подробности, спрятавшиеся в каком-нибудь придаточном предложении, несут смысловую нагрузку, – и этот смысл работает на весь миф. Поэтому вхождение в число двенадцати для Германна имеет много значений (частично об этом уже говорилось), но главное значение – это вхождение в число «апостолов», то есть новых апостолов, – апостолов Нового времени, тех, кто зачинает новую оккультную культуру, несет новую религию, – универсальную, объединяющую все религии мира. «В мире появится организация, – пророчествует о будущем масон Фостер Бейли, – стоящая на фундаменте такой широты видения и терпимости, что она предоставит не только универсальную платформу для мыслителей всех школ мысли, но и универсальную религию и форму правления, могущие служить примером для мечущихся народов мира» [109]. Игроки, выражаясь языком оккультистов, это «новая раса», владеющая старыми сокровенными знаниями единой древней религии.

Но такая организация пока создается в рамках масонства. «Книга Закона», – пишет Форстер Бейли, – является неотъемлемой частью обстановки всякой ложи. Я умышленно выражаюсь «Книга Закона», потому что повсеместное употребление Ветхого и Нового Заветов – не абсолютное требование. «Книга Закона» – то, что, как полагают в соответствии с религией страны, содержит в себе выраженную волю Великого Архитектора Вселенной. Стало быть, во всех ложах христианских стран «Книга Закона» состоит из Ветхого и Нового Заветов; в странах, где господствующее вероисповедание – иудаизм, достаточно только Ветхого Завета; в исламских странах и среди масонов-мусульман употребляется Коран. Масонство не пытается вмешиваться в религиозные убеждения своих учеников, разве лишь в той мере, в какой дело касается веры в существование Бога и того, что из неё необходимо вытекает» [110].

Главнейший аспект мифа – это, конечно, аспект посвящения, – на него как на стержень нанизаны все другие аспекты. Поэтому рассказ о посвящении – это основа всего повествования, ведь Пушкин отвечает масонам – он показывает цену их посвящения. Образы, в которых он рассказывает об этом, знакомы каждому масону. Германн вступает в дом графини в полночь. Полночь считалась лучшим временем для посвящения. В масонской энциклопедии раскрывается причина: «Считалось, что в полночь невидимые миры находятся близко к земной сфере и что души в этот час проскальзывают в материальное существование. По этой причине многие из элевсинских церемоний совершались ночью. (…) Некоторые из тех спящих духов, которые не смогли разбудить свою природу во время земной жизни и обитают в невидимых мирах, окруженные темнотой (…), временами соскальзывают на землю в этот час и принимают форму различных созданий» [111].

Знания о посвящении в первые три степени: ученика, подмастерья и мастера, – были доступны всем масонам, потому что это были реально достижимые и основные степени в классическом масонстве. «Человек, человечество, приступает к поиску света, потом к поиску знания, а по достижении последнего – к поиску Слова Мастера» – так Фостер Бейли формулирует смысл посвящения в первые три градуса [112].

Германн вступает в дом графини из тьмы в «ярко освещенные сени» (281). Но выход из тьмы в свет – это символ посвящения в ученики (первый градус). Он проникает туда тайно, когда засыпает сторож, но и ложу охраняет привратник. Ровно в полночь Германн оказывается в «темном кабинете». «Основное посвящение профана, – разъясняет смысл «темного кабинета» одна посвященная в масонство, – начинается после пребывания в черной келье – очищения землей – и проводится в самом Храме (…) Надо умереть для своей прошлой жизни, чтобы воскреснуть к жизни посвящения» [113]. В черной келье посвящаемый должен взирать на череп, который должен напомнить ему о «бренности всего сущего». Германн взирает на раздевающуюся графиню как на труп, – она кажется ему «ужасной» и «безобразной» (283). Пушкин описывает графиню, как бы взирая на нее глазами Германна: «Графиня сидела вся желтая, шевеля отвислыми губами, качаясь направо и налево. В мутных глазах ее изображалось совершенное отсутствие мысли; смотря на нее, можно было подумать, что качание страшной старухи происходило не от ее воли, но по действию скрытого гальванизма» (283). Читатели, наверное, еще помнят как на сеансах Кашпировского те, над кем он проводил свои эксперименты, раскачивались из стороны в сторону целыми рядами. Такое механическое раскачивание в психиатрии является признаком психического заболевания, но во времена Пушкина, да и многими сейчас, психическая болезнь рассматривалась как одержание злым духом. И такое объяснение представляется более разумным, потому что как же объяснить тогда массовое раскачивание на сеансах Кашпировского? Что же все одновременно заболели? Пушкин намекает именно на одержание, говоря, «что качание …происходило не от ее воли». Это очень важное место для понимания того, что же произошло в дальнейшем с Германном.