Игра – это стремление избежать встречи с бытием, ибо встреча с ним предполагает ответственность и требует труда, – духовного подвига. Встреча с бытием – это всегда преодоление трудностей, – возрастание в человеческом достоинстве, в борьбе с этими трудностями. Игра же избавляет от этих трудностей, но, избавляя от них, она тем самым ведет человека к небытию. Игра уводит в мир фантазии, в мир воображаемый, или, как принято нынче выражаться, – в мир виртуальный. Культура наступающей эпохи – это культура виртуальная, культура, которая приучает человека избегать трудностей, – как бы преодолевать их, преодолевать их виртуально. Это культура, воспитывающая сверхчеловека, – человека, который, оставаясь падшим, как бы преодолевает свою падшесть, забывает о ней, убегает от нее в воображаемый мир, – как бы преображенный мир, в котором уже не замечает своего греха.

Новая эпоха – это эпоха игровая, ее называют еще эпохой постхристианской. Но характерная особенность этой эпохи состоит в том, что она создает мир воображаемый, искусственный. Эпоха эта возникает не вдруг – она вскармливалась еще в недрах язычества. Христианство победило эту культуру. Но с разделением Церквей в западном христианстве произошел постепенный переворот в сознании, – возврат к языческим ценностям. Начался этот возврат с простой игры воображения (святые отцы предупреждали о духовных опасностях, содержащихся в воображательной способности души). Самое удивительное состоит в том, что эта игра возникла в лоне католической Церкви. Основатель ордена иезуитов Игнатий Лойола разработал целую медитационную систему, развивающую воображение. С этой аскетической тенденции началось падение Запада. Германн есть типичный представитель западной культуры воображения. Он, по словам Пушкина, «имел огненное воображение» (277). Пушкин почувствовал эту основную тенденцию западной культуры и всей новейшей истории. Он выразил эту тенденцию, воспользовавшись образом карточной игры. Поэтому тема, которую он поднял в «Пиковой даме», является поистине эпохальной, потому что в ней поднимаются самые сокровенные вопросы бытия, – вопросы жизни и смерти.

Кроме того, Пушкин показал, каким образом совершается падение человека: обращение к низу (Афродите Пандемос) раскрепощает страсти, пробуждает низкие влечения и корыстолюбие. Здесь Пушкин предвосхитил тему, которая потом стала предметом философского обсуждения у Лосева и Бахтина (об этом далее).

Но пророческий дар Пушкина нашел свое отражение не только в художественных интуициях. Содержание его философических тетрадей, хранившихся много лет потомками атамана Войска Донского Дмитрия Ефимовича Кутейникова, которому эти материалы передал якобы сам Пушкин – стало известно широкому читателю через публикации в специальном выпуске журнала «МИГ» в Таганроге в 1993 году, а также посредством серии статей на тему предсказаний Пушкина в журнале «Юность». О существовании «философских таблиц», считают те, кто являлся хранителями этих документов, Пушкин сообщает в 7-й главе романа в стихах «Евгений Онегин»:

Когда к благому просвещенью

Отдвинем более границ,

Со временем (по расчисленью

Философических таблиц,

Лет чрез пятьсот) дороги, верно,

У нас изменятся безмерно...

Достоверно пока не установлено, на самом ли деле автором Философических таблиц является Пушкин, но циклы развития, изложенные в этих таблицах поражают, во-первых, своею простотой и совпадением их с датами многих исторических событий, а, во-вторых, поистине вселенским масштабом и охватом всей жизни человечества. Александр Сергеевич был разносторонним человеком – он был даже членом Российской Академии Наук. Живо интересовался современными открытиями, изобретениями, изучал научные труды, но к самой науке относился критически – считал, что ее отчужденность от этики и стремление к прогрессу ради прогресса – может привести к масштабным катастрофам и к изменению самого человека.

Пушкина сегодня пытаются сделать пророком новой цивилизации, а нам внушить, что Пушкин разочаровался в христианстве и эзоповым языком поведал об этом в «Домике в Коломне», где вывел обветшавшее христианство в образе Феклы. Эта версия развивается одним из авторов «Концепции общественной безопасности» Сироткиным. Но подобные версии опровергаются простым фактом – Пушкин перед смертью исповедался и причастился, а священник, который его причащал, рассказал близким, что в своем служении не встречал человека, который бы так искренне каялся и так благоговейно принимал Святые Дары [121]. Пушкин известен как человек, не способный к лицемерию, тем более, по таким важнейшим вопросам жизни. Если уж он разочаровался в христианстве, то ничто не заставило бы его пойти на лицемерие перед лицом смерти. Но в том-то и дело – его жизнь последнего периода свидетельствует о том, что он искренне покаялся и возвратился к христианству – приобщался к силе таинства, питающего его творчество и преображающего его жизнь.

«Концепция общественной безопасности», в которой нет места таинству, не охраняет общественную безопасность, а подрывает ее, потому что там, где нет питающей жизнь тайны, общество быстро деградирует и разлагается. Тайна Церкви и состоит в мистическом соединении в единое тело. Только такое единство способно сохранить общество от разложения и вражды.