Чистота сердца зависит от чистоты ума, – если не будет в уме дурных мыслей, то их не будет и в сердце. Святитель Феофан Затворник в письме к будущему старцу Феодосию Карульскому пишет: «Если внимать себе и исправлять мысли и чувства, отрывать и право восстановлять и держать, то все придет в порядок… Не допускай худых мыслей, – и навсегда заключишь тем дверь души твоей для сатаны» [189].

Если же непросвещенному сердцу дать бесконтрольную волю, то человек может «впасть в образы и мечтания», а это, по мнению отцов, есть «свойство неразумных животных, а не существ разумных» [190].

Мечтание (то есть воображение, фантазирование) подвижниками не допускалось – они считали это диавольским наветом, а самого диавола называли фантазером. «Реальность, – говорит преподобный Иустин (Попович), – по сути, не что иное, как логосность» [191]. В образах, которые использует любой мечтатель, содержание и форма объединены, причем содержание не имеет той ясности, которую оно имеет в понятиях-словах. Это смешение содержания и формы может привести к смещению, к сдвигу сознания (к «прелести») – воображаемая реальность может быть принята за реальность подлинную, что, собственно, и происходит во лжи. Поэтому воображать что-либо на молитве запрещалось. Слова молитвы, как имеющие ясное содержание, не давали подвижнику возможности впадать в образы. Отсюда советы вникать в смысл прошений, останавливаться на молитве, когда содержание молитвословий затемняется [192]. Молитва – это сознательная работа, не только эмоциональное общение. Это и ученическое делание, ведь девяносто процентов молитвенных текстов – это тексты учительные.

Воображение подвижники называли «свойством неразумных животных», то есть относили само воображение к душевно-телесному уровню, которым наделены и животные. «Воображение – способность формировать и удерживать образы – есть способность чернорабочая… самая низшая! – наставляет святитель Феофан Затворник. – Уж поэтому не след ему позволять являться со своими образами в высшую область, какова молитва… Если допустите образы, то есть опасность молиться мечте… Помнится одно, сказанное о старце, который образно представлял Бога. Когда ему растолковали, что так не следует, он сказал: “Вы отняли у меня Бога”… А у него отняли не Бога, а мечту его» [193]. Процесс же мышления неотделим от слов-понятий, – и это дает человеку возможность не уклониться в низшую сферу, а приобщиться к высшей, духовной, «ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные» (Евр. 4, 12).

Кто глубоко исследовал свое сердце, тот мог убедиться, что сердце его представляет собой джунгли – причудливые, экзотические заросли, куда не проникает свет, и где водятся тысячи диких животных. Возгревание такого сердца может привести к тому, что джунгли разрастутся и совсем перестанут пропускать свет, а в кромешной тьме расплодятся кровожадные хищники. Только «чистые сердцем… Бога узрят» (Мф. 5, 8) – бесчувственное, заросшее сердце не способно Его увидеть и познать Его волю. Доверие такому необузданному и «необрезанному» сердцу – есть доверие своим страстям. Вот почему необходимо отдавать наше сердце в послушание уму, который способен его просветить. «У кого ум боголюбив, тот просвещен сердцем и зрит Бога умом своим, – открывает тайну умозрения святой Афанасий Великий. – Как тело без души мертво, так душа без ума бездейственна (бесплодна) и Бога достоянием своим иметь не может».

Преподобный Исаак Сирин открывает и другую тайну ума, созерцания которого вводят «в область совершенной любви». Любовь «водворяется в чистоте души». Но чистота души приобретается в восхождении ума в созерцание. «Сие созерцание, – поучает он, – бывает пищею ума, пока не придет он в состояние принять созерцание высшее первого созерцания, потому что одно созерцание передает человека другому созерцанию, пока ум не будет введен в область совершенной любви» [194]. Святые отцы вообще приписывают уму вот эту высшую созерцательную способность. Митрополит Филарет (Дроздов) писал: «Надобно… чтобы мы никакую, даже в тайне сокровенную, премудрость не почитали для нас чуждой и до нас непринадлежащей, но со смирением устрояли ум свой к Божественному созерцанию» [195].

Само христианство, по слову святителя Григория Нисского, «есть уподобление Божеству» [196]. Христос называет Себя Истиной, поэтому уподобление Божеству – есть уподобление Истине, следование за Истиной. Но разве возможно такое уподобление в отказе от словесного, умного делания, ведь Бога нашего мы еще именуем Слово. Ум в таком уподоблении является главнейшим помощником. Можно сказать, что без ума нет христианства, потому что без ума невозможно уподобление Христу. Но это уподобление именно уму Христову, а не пользование плотским человеческим умом, который уподоблен уму бесовскому.

Христиане никогда не чуждались и знания о мире, не сторонились учености, а такое знание требовало напряженной работы ума. «Всякий имеющий ум, – поучает святитель Григорий Богослов, – признает ученость первым для нас благом. И не только благороднейшую и нашу ученость, которая… имеет своим предметом одно спасение и красоту умосозерцаемого, но и ученость внешнюю, которой многие христиане по невежеству гнушаются как ненадежной, опасной и удаляющей от Бога» [197]. В этом отношении святые отцы явили для нас пример разносторонних познаний. Блаженный Иероним говорит про них: «Не знаешь, чему более дивиться в них: глубокому ли постижению слова Божия, или светской учености» [198]. Святитель Филарет (Дроздов) очень точно определил отношение подлинной веры к знанию. «Вера Христова, – говорил он, – не во вражде с истинным знанием, потому что не в союзе с невежеством» [199].

В православной иконографии существует икона Богородицы «прибавление ума». Как связать духовную практику моления возле этой иконы с утверждением некоторых священнослужителей о его ненужности? Из житий преподобного Сергия Радонежского и святого праведного Иоанна Кронштадтского мы узнаем, что в отроческие годы, из-за отсутствия интеллектуальных способностей, они оба испытывали серьезные трудности в учебе. Если бы для святости ум был не нужен, то непонятно тогда: почему Бог не оставил их в блаженном неведении чистоты их сердца, а все-таки откликнулся на их молитву и дал им блестящие умственные способности?

Человек – есть образ и подобие Божества; он призван к совершенству, к такому совершенству, которым обладает Бог (см.: Мф. 5, 48). И мы бы рассуждали странно, если бы думали, что Бог не обладает совершенством ума. Поэтому человек, входя в Единое Тело Христа, – в Церковь, вовсе не должен отказываться от ума, а, наоборот, обязан его совершенствовать.

Приведенного материала вполне достаточно для доказательства того, что православное Предание не содержит в себе того негативного отношения к уму, которое явилось у нас в последнее время. Напротив, и в Священном Писании, и у святых отцов в аскетической практике все важнейшие духовные деяния, приближающие человека к Богу и ведущие его по пути спасения, однозначно связаны с умом [200]. Ум в деле спасения является инструментом нравственного совершенствования, возрастания личности и формирования духовности.

Причины появления