Мистики-боговеды – это те, кому открываются смыслы бытия – реальные логосы, образующие видимое бытие. Поэтому мистическое познание – это познание подлинной реальности бытия – духовный реализм. Современный человек лишен этого объективного способа познания основ бытия, ибо познание это совершается исключительно верой, – уверенностью в невидимом, опытом приобщения, а не технологиями и разработанными технологиями. Сегодня даже верующий человек мыслит в парадигме технологичности, поэтому и в религии он ищет не столько опыта пребывания в Духе, сколько технологии якобы Его стяжания. Современный верующий человек в достаточной степени находится под влиянием нового культурного воздействия, которым его мировоззрение и мышление подвергаются соответствующей технологической обработке. Через этот «культурный» мост легко всегда из религии сделать понятную и приемлемую технологию, уводящую человека на самом деле далеко от Бога. Таким образом оккультизм отвоевывает у религии извечно принадлежавшие ей территории. Но в оккультизме происходит подмена духовной реальности виртуальной реальностью – фантазмами, переведенными в технологии.

Вера возникает из сознания своей испорченности и неспособности самостоятельно познать духовную реальность – она опирается на изменение человека, ибо познание происходит через смирение и преображение. А гностическое оккультное знание – из уверенности в том, что все можно познать своими собственными силами, из ощущения собственной невинности и чистоты, из уверенности в своем могуществе, а это не предполагает изменения, потому что неиспорченному и могущественному изменения не требуется. Посвящение для оккультиста – это мистерия, в которой ему открывается знание без существенного изменения, но это не открытие невидимой реальности, а попытка сделать эту реальность осязаемой, видимой и познаваемой через свою фантазию или самоинспирированный опыт.

В этом заключено самое существенное различие между верой и гностицизмом. Гностицизм, однако, внешне очень сходен с верой – и для духовно неопытного человека он может стать камнем преткновения. Собственно, все Евангелие и, особенно, апостольские послания – это полемика не с иудейской, мусульманской и даже языческой верой, а с гностицизмом, именно потому – что он очень похож на веру, но не является ей.

История и культура

Особенно устойчивые стереотипы мышления у нас сложились в подходе к истории. Нас приучили смотреть на нее как на политическую борьбу классов, смену формаций, развитие и угасание цивилизаций, государств и религий. Все это в истории, учили нас, происходит по определенным законам. Мы изучали историю и верили, что она движима этими объективными законами. Однако в центре истории всегда стоит человек, а он обращен в бесконечность – и потому его жизнь не объясняется исключительно историей и ее законами, – он, хотя и живет в истории, но как бы выходит за ее рамки. Поэтому история – есть прежде всего история становления личности. Духовное влияние неуловимо, ибо Дух «дышит, где хочет» (Ин. 3, 8). Однако Он дышит, все-таки, не где попало и не как попало, а по некоторым законам, которые установлены Им в бытии. Дух не нарушает эти законы, но Он и не детерминирует историю, а только ее корректирует. Здесь делается попытка постичь эти законы коррекции.

Культура связана с историей – культурные деяния человек совершает в истории. История – это поле культурной деятельности. В истории на поле культуры Бог встречается с человеком, на этом же поле диавол борется с Богом и человеком. Сотворяя в культурном творчестве историю, человек соработничает Богу, осуществляющему через историю Свой Промысл, и культурным творчеством борется с диаволом. Поэтому невозможно понять смысл культурной деятельности в отрыве от смысла истории, а смысл истории без понимания смысла культурной деятельности и действия Промысла Божия. Выяснение этих смыслов и установление между ними связи позволяет выстроить целостную картину истории и теодицеи – история в этом свете приобретает оптимистический смысл. В постижении истории необходим христоцентризм, потому что Христос наполняет историю подлинным оптимистическим смыслом, заключенном в преображении и спасении мира.

Подлинная историческая наука есть не столько постижение софийности твари, сколько постижение замысла Божия о мире. Воплощение Бога Слова, – Логоса – это центральный момент истории. Догмат – есть выражение на человеческом языке откровения о Логосе. Поэтому и постижение смысла истории невозможно без догматики. Догматика вскрывает подлинный смысл истории через борьбу двух тенденций: устремлений к Царствию Небесному и царствию земному. Поэтому в книгу помещена глава, посвященная догматике, но догматика изложена в конкретном приложении к культурной деятельности человека. В культуре невозможно ничего понять, не поняв борьбу в области догматики. Догматика же есть только результат невидимой мистической брани.

Несколько слов по поводу

содержания книги

В книге три основных раздела, посвященных влиянию религии в области искусства, науки, политики. В эти разделы включены отдельные главы, в которых раскрываются принципиально новые концептуальные подходы к данным отраслям культуры. Задачи широкого плана преломляются в рассмотрение творчества некоторых представителей русской культуры. В отношении к их творчеству сложились определенные стереотипы. Например, в отношении к творчеству Пушкина. Для многих православных Пушкин – язычник, восхвалявший Вакха и Киприду, богохульник, написавший кощунственную «Гавриилиаду» (хотя он и автор «Отцов пустынников»). Но мало кто из православных знает, что Пушкин, испытав сильнейшее потрясение, признал, что это произведение написано им в состоянии одержания, то есть фактически не им. Он принес покаяние, и последующая его жизнь была трудным возвращением ко Христу.

«Кажется, я переродился» [14], – пишет Пушкин своему другу Петру Плетневу. Перерождение было началом нового творческого периода. Даже и до перерождения Пушкин писал такими светлыми красками, что его поэзию этого периода можно без всякого преувеличения назвать гимном жизни. После же перерождения эта светопись приобретает такую глубину проникновения, что его уже никак нельзя именовать, как только поэтом света. И это светлое, световое качество его поэзии с одной стороны является свойством, принадлежащим ему лично, с другой, – рождается под воздействием его культурной среды. Но среда эта формировалась все-таки под воздействием Православия. А живой очаг Православия всегда формировался в среде аскетов-подвижников. Для них важнейшим качеством новой жизни во Христе было пребывание в Духе, а внешним выражением Его присутствия являлось стяжание Божественного Света. Поэтому светописную поэзию Пушкина невозможно по-настоящему понять и оценить, не учитывая того, что и сам Пушкин, и культурная среда вокруг него формировались под воздействием этой аскетической традиции. Рождение подобной поэзии возможно было только в православной стране.