Но вполне понятно, что во Владимирскую Русь переместились отнюдь не только князья и их ближайшее окружение. Дело шло о самом широком, поистине народном переселении. Это с полной очевидностью выразилось, например, в переносе во Владимирскую Русь целого ряда названий городов и даже рек (что является своего рода исключительным фактом в истории и свидетельствует с несомненностью о «массовом» переселении). Едва ли не первым осмыслил эти явления В. О. Ключевский. Приведя дошедшие до нас гордые слова Андрея Боголюбского о Владимирской Руси, которую он «городами и селами великими населил и многолюдной учинил», Ключевский ставит вопрос о том, «откуда шло население, напол-нявшее эти новые суздальские (то есть, иначе говоря, владимир-ские.—В. К.) города и великие села», и говорит следующее:

«Надобно вслушаться в названия новых суздальских городов: Переславль, Звенигород, Стародуб, Вышгород, Галич,— все это южнорусские названия, которые мелькают чуть ли не на каждой странице старой киевской летописи... Имена киевских речек Лыбеди и Почайны встречаются в Рязани, во Владимире-на-Клязьме, в Нижнем Новгороде. Известна речка Ирпень в Киевской .земле... Ирпенью называется и приток Клязьмы во Владимирском уезде... В древней Руси известны были три Переславля: Южный, или Русский... Переславль-Рязанский (нынешняя Рязань) и Переславль-Залесский... Каждый из этих трех одноименных городов стоит на реке Трубеже. Это перенесение южнорусской географической номенклатуры на отдаленный суздальский Север было делом переселенцев, приходивших сюда с Киевского Юга... Наконец, встречаем еще одно указание на то же направление колонизации... в народной русской поэзии. Известно, что цикл былин о могучих богатырях Владимирова времени сложился на юге, но теперь там не помнят этих былин и давно позабыли о Владимировых богатырях. Зато богатырские былины с удивительной свежестью сохранились на далеком севере. О Владимировых богатырях помнят и в цент-ральной Великороссии... Как могло случиться, что народный исто-рический эпос расцвел там, где не был посеян, и пропал там, где вырос? Очевидно... эти поэтические сказания перешли вместе с тем самым населением, которое их сложило...» В. О. Ключевский обращает внимание и на тот факт, что уже «Юрий Долгорукий, начав строить новые города в своей Суздальской волости, заселял их, собирая людей отовсюду и давая км «немалую ссуду»...»^16д.

Нельзя усомниться и в том, что во Владимирскую Русь пере-селялись из Киевской люди наиболее деятельные и, пользуясь современным определением, культурные. Об этом безусловно свидетельствуют уже хотя бы те великолепные храмы, которые были воздвигнуты за краткий срок, начиная с середины XII века, во Владимире и рядом на Нерли, в Переславле-Новом (как его нередко в те времена называли), Юрьеве--Польском (город, основанный в честь своего небесного покровителя Юрием Долгоруким), Суздале и т.д.

Но вернемся к вопросу о причинах этого перемещения центра Руси во Владимир. Как уже было сказано, оно реально совершилось именно тогда, когда набеги степняков на южную Русь почти полностью прекратились (и возобновились, и нарастали именно по мере того, как основные силы Руси перетекали во Владимирскую землю). Вообще (об этом также шла речь выше) к 1120-м годам половцы оказались совершенно бессильными в борьбе с Киевской Русью, и значительная часть их даже удалилась на Кавказ. В содержательной работе А. И. Попова отмечено «несомненно верное указание летописи на то, что в первой четверти XII в. половцы были почти пол-ностью вытеснены русскими за пределы этих (южнорусских.—В.К.) степей»^17д. Речь идет при этом о «воинственных» половцах; «мирная» же их часть, в сущности, вошла тогда в состав Руси. Поэтому популярное, как это ни странно, и до сих пор объяснение «переноса» столицы Руси на север половецкой опасностью лишено сколько-нибудь серьезных оснований.

Есть и гораздо более масштабное истолкование «ухода» Руси подальше от степи: «предчувствие» монгольского нашествия, которое началось через сто тридцать лет после того, как Владимир Мономах приступил к закладке фундамента Владимирской Руси, и спустя восемьдесят лет после того, как Андрей Боголюбский перенес центр Руси из Киева во Владимир. И хотя приход неведомых до того монголов был, как известно из многих источников, полнейшей неожиданностью для современников, в этом толковании, пусть даже не лишенном мистического оттенка, есть свой смысл,— но смысл, раскрывающийся только во всей целостности истории Руси. Исходя из знаменитого шлегелевского определения историка как пророка, обращенного вспять, есть все основания утверждать, что если бы главная мощь Руси осталась ко времени монгольского нашествия вблизи Степи, судьба государства и культуры была бы, без сомнения, существенно иной и, возможно, вообще не создалась бы великая держава по имени Россия...

Говоря об этом, я отнюдь не присоединяюсь к столь модным ныне «альтернативным» рассуждениям об истории. Никакой «альтернативы» не было и не могло быть, так как, начиная еще с Владимира Мономаха, шло последовательное и неуклонное перемещение Руси на север. Это явно был единственный исторический путь страны. Но те, кому это интересно, вправе видеть в движении Руси на север судьбоносный смысл, связанный с грядущим нашествием монголов.

На мой же взгляд, важнее и плодотворнее другой аспект проблемы: в начальной истории Руси ее «центр» находился близко к южной границе (от Киева до притока Днепра реки Рось, которая так или иначе была пограничной, всего лишь полтораста верст); на границе располагался и другой, северный «центр» Руси — Ладога. Днепр выводил Русь в Черное море, а Ладожское озеро и вытекающая из него Нева — в Балтийское. И в этом заключалось глубокое и богатое историческое содержание: для созидающейся великой государственности и культуры необходима была эта прямая открытость в мир. Само собой напрашивается естественное сопоставление: Петр Великий в 1703 году перенес столицу из глубины страны на морскую границу с Западом. А в XII веке осуществился как раз обратный исторический ход: перенос центра в глубь страны, в ее условный «центр».

Этот перенос, это поистине великое переселение было, без сомнения, чрезвычайно нелегким делом: ведь даже по прямой линии Владимир отстоит от Киева на тысячу километров; к тому же на водных, речных путях приходилось преодолевать тяжкие волоки, а по дорогам через могучие девственные леса (напомню, что Владимирская земля называлась и «Залесской») нужно было не только проезжать, но и в прямом смысле прокладывать путь. И тем не менее переселение свершилось.

Как отмечает современный украинский историк, из южной Руси во Владимирскую «шли в плодородные районы ополий* земледельцы, градостроители, ремесленники, художники-иконописцы, зодчие, книгописцы»^18д.

Стоит упомянуть еще об одной точке зрения, присущей русской историографии: Киев, мол, потерял первенствующее значение потому, что половцы и другие степные племена перерезали столь важные для этого города торговые пути на юг и юго-восток; именно потому Киев и «захирел». Но это умозаключение имеет заведомо поверхностный характер. Во-первых, как показал еще выдающийся востоковед А. Я. Якубовский (1886—1953) в своей работе «Дешт-и-Кыпчак (Половецкая степь) в XI—XIII вв. до прихода монголов», «было бы глубочайшим заблуждением считать, что между русски-ми... и кочевой половецкой степью отношения сводились только к постоянной вражде... отношения между русскими князьями и поло-вецкими ханами не мешали нормальному ходу торговли. Купцы со своими товарами свободно проходили с одной стороны на другую, нисколько не рискуя подвергнуться нападению... Ипатьевская лето-пись под... 1184 г. сообщает... «Едущим же им и устретоста гости, идущь... ис Половець, и поведома им, яко Половци стоять на Хоро-ле». Приведенный факт — не случайное явление. Свобода прохода караванов через враждебные лагери весьма характерна»^19д.

Во-вторых, совершенно верно говорится в очерке Р. М. Мавродиной «Киевская Русь и кочевники» (здесь дан обзор изучения проблемы, начиная с XVIII века) по поводу сокращения торговли Киева с югом в XII веке: «...во времена господства половцев в Причерноморье торговые пути уже не играли такой большой политической роли... иначе в Русском государстве нашлись бы силы для защиты этих путей, как было, например, в X—XI вв.»^20д.

* Ополья — особый тип ландшафта с плодоносными серыми («получерно-земными») почвами, характерный как для северных областей Киевской, так и для Владимирской земель.