- " А Вы знаете, почему программа концерта переменилась? - спросил я его, - хора игумена Матфея сегодня не будет".

- " Почему?" - удивился он.

- " Да потому что Фурцева запретила! "- сказал я.

Лицо Казен- Бека исказилось гримасой, и он полушепотом, но весьма энергично выругался по ее адресу.

Усевшийся рядом со мной митрополит Аксумский Мефодий, Александрийской Патриархии, тоже возмущался отсутствием монашеского хора.... и ругал Фурцеву. Я видел, как вошел в зал Куроедов и занял место в первом ряду налево от прохода. Концерт можно было начинать.

Мы вернулись в гостиницу уже поздно. Было уже около двенадцати часов ночи, когда, поужинав, я стал направляться к выходу из зала. За столиком у самого выхода из зала, сидела компания служащих "иностранного Отдела" Кудинкин, Казен-Бек, Буевский, Игнатьев ( прибывший на Собор из Болгарии). Я подошел к ним. Казан- Бек вскочил и начал нервно - возбужденно говорить. Видно было, что он слегка подвыпил, что с ним, как говорят, случается редко.

Он начал мне горько жаловаться, что его никуда не выпускают за границу:" Знаете, Владыко, не только в "настоящую заграницу", во Францию или Америку, но и в "братские" страны. Подал прошение поехать в Югославию. Отказали! А между тем мне нужно туда поехать для одной церковной исторической работы, которую я хочу написать. С трудом пустили только раз в Болгарию, да и то потому, что Патриарх Болгарский потребовал. А другие то постоянно ездят!"

Он весь кипел от возмущения, а Игнатьев пытался его остановить: " Успокойся, не говори так много".

Этот Игнатьев, уже пожилой человек, старый эмигрант, живущий в Болгарии. В прошлом он состоял в партии младороссов, во Франции. Как я потом узнал, он, пишет в ЖМП церковные статьи, преимущественно о жизни Болгарской Церкви. Пишет не плохо, но вполне в "лояльном" духе.

Сейчас воспользовавшись моментом, он прошептал мне: " Не думайте, что я Вам не сочувствую... я вполне согласен с Вашим заявлением на Соборе. Но мы не можем говорить, а Вы можете! Вот вся разница... и, пожалуйста, продолжайте говорить и писать".

Кудинкин перебил его и опять, в который раз задал мне вопрос. Он задавал его мне почти каждый день на протяжении всех этих дней в Москве и Лавре: " Как Вам нравиться Собор? Какие Ваши впечатления?"

По началу я ему отвечал: " Подождите, Собор еще не начался ",- а потом... " неплохо, удовлетворительно, ничего... ". Ему очень хотелось, чтобы я всецело восхвалял все происходящее на Соборе. Но этого по совести я не мог делать, а раскрыть ему все, что я думаю, считал не возможным.

Сейчас я ему сказал: " В общем, хорошо...".

В ответ на это Кудинкин разразился патриотической тирадой: " Мы русские, очень скромны, слишком скромны! Мы спасли Европу от татар, потом спасли ее от Наполеона, в последнюю войну от Гитлера. Все другие народы трубили бы об этом по всему миру, хвастались бы,... а мы замалчиваем или говорим.." удовлетворительно", " неплохо", " в общем, хорошо". А надо говорить- "прекрасно"!" Я позавидовал его патриотическому оптимизму.