Чудно приходит к праведникам посреди их бедствий мысль благодарения Богу [3] . Она исторгает сердца их из печали и мрака, возносит к Богу, в область света и уте­шения. Бог всегда спасает прибегающих к Нему с про­стотою и верою.

Возвращался святой патриарх Иаков из Месопота­мии в землю Ханаанскую, в землю рождения своего, в предопределенное Богом свое наследие (Быт. гл. 32). Внезапно пришла к нему весть, что гневный Исав, брат его, идет к нему навстречу, что при нем четыреста вооруженных мужей. Еще в лета юношества Исав, волнуемый зави­стью, покушался на жизнь Иакова. Чтоб избегнуть преж­девременной насильственной смерти, Иаков удалился в Месопотамию. Он пробыл там двадцать лет. Время могло бы исцелить уязвленное злобою сердце Исава... нет, он идет навстречу брату с вооруженною дружиной. Многочисленность толпы, воинственный вид ее обли­чали злонамеренный умысел. Время не исцелило нена­висти в Исаве: возмужал он, возмужала в нем и нена­висть к брату. Испугался Иаков: не знал, что делать: он решился разделить имение свое, состоявшее из домо­чадцев и многочисленных стад, на два полка. «Если разъяренный Исав, — рассуждал он, — изрубит один полк, — может быть, истощится гнев его, и он не при­коснется к другому полку». За двумя полками стояли жены и дети Иакова; позади всех стояла вторая супруга его Рахиль, с единственным сыном своим Иосифом, юнейшим из сыновей Иакова. Они заняли последнее место как младшие, но это место дала им также особен­ная предусмотрительная любовь супруга и отца как безопаснейшее. Глаз любви сметлив; сметлив и глаз ревно­сти. Сделав такое распоряжение, праведник спешит в обычное пристанище праведников, спешит встать пред Богом в благоговейной молитве. «Довлеет ми, — испове­дуется он Богу, — от всея правды, от всея истины, юже сотворил еси рабу Твоему: с жезлом бо сим преидох Иор­дан сей: ныне же бех в два полка» (Быт.33:10). Отвсюду окружен­ный напастью, праведник изливает сердце свое пред Богом, сводит расчет свой с судьбою, находит себя впол­не удовлетворенным, находит, что Бог, заповедовавший ему путешествие в Месопотамию и возвращение из нее, сделал все по обетованию Своему. «Довлеет ми от всея правды, от всея истины, юже сотворил еси рабу Твоему». Глубокое, истинное смирение! Оно одно достойно пред­стоять Богу; оно одно достойно беседовать с Богом: ни­когда оно не оставляется Богом. Ему внимает милостиво Бог, изливая обильные щедроты на молящегося со сми­рением. Изменилось, по мановению Божию, сердце Иса­ва: доселе оно пылало враждою, теперь внезапно запы­лало любовью к брату. Исав кидает меч, бежит в объятия брата, — и плачут два брата в объятиях друг у друга (Быт. гл. 33). Вот Иаков уже давно — в Ханаанской земле. Уже скончалась его любимая супруга, Рахиль, родами второ­го сына, Вениамина. Уже много скорбей испытал Иаков от буйных сыновей, которые вели себя в обетованной земле как бы в земле приобретенной завоеванием (Быт. гл. 34,35). В окрестностях кущи его, раскинутой близ Хеврона, они пасли многочисленные стада свои, иногда уходя и довольно далеко, на другие, более тучные пастбища. Иаков пребывал постоянно дома, где удерживали его и лета, и духовное преуспеяние. Оно привлекало ум и сер­дце старца к Богу, и потому полюбил он уединение в куще. Некогда и несродно такому человеку вдаваться в житейские попечения. Неотлучно при нем был — его утешение — любимый сын, прекрасный душою и телом, Иосиф. Услуга старцу-отцу и внимание глубокому, свято­му учению отца-Боговидца составляли все занятие, все наслаждение юноши. В душу его падало слово благочес­тия, как падает семя на тучную землю, и скоро принес­ло плод: засияла в душе Иосифа святая чистота. В чис­тоте сердца начинает отражаться Бог, как в зеркале ти­хих, прозрачных вод отражается солнце. Добродетель Иосифа возбудила в братьях не соревнование, а за­висть: так, по несчастию, всего чаще случается в человеческом обществе. Братья изобрели и взнесли злую клевету на Иосифа — какую именно, умалчивает Писа­ние. Но проницательный и благодатный Иаков не был обманут хитросплетенною выдумкою, он продолжал любить — любить Иосифа и в знак особенной любви подарил сыну пеструю одежду. Яркость и разнообразие цветов особенно уважались и доныне уважаются на ко­чевом востоке. Не была ли одежда эта символом испещ­ренной противоположными обстоятельствами жизни, предстоявшей юноше? Вдохновение внушило прозорли­вому старцу изобразить пророчество не словом — символом: пестрою одеждою. Отсюда начинаются стран­ные приключения Иосифа. Он служит преобразовани­ем, дальнею библейскою тению Господа нашего Иисуса Христа, а для деятельной жизни является примером благочестивого и добродетельного человека, подверга­ющегося разнообразным, странным бедствиям, во вре­мя которых сохраняет он верность к благочестию и доб­родетели, никогда и нигде не оставляется Богом, повсю­ду храним и наконец прославляется дивно. Послушаем, послушаем любопытное сказание о чудных и настави­тельных приключениях облеченного пророком-отцом в пеструю одежду.

Братья Иосифа (Быт. гл. 37), увидев, что отец их любит его бо­лее всех других сынов, возненавидели его: при каждом слове с ним, при каждом взгляде на него закипало в них мрачное смущение. А он не понимал объявшего их не­дуга: чистая душа его видела всех чистыми, благонаме­ренными. С доверчивостью открывал он пред ними сердце. Это незлобивое сердце уже избрано Богом в со­суд таинственных откровений. Благодать Святаго Духа, сообразно юношеским летам Иосифа, начала являть свое присутствие и действие в знаменательных снови­дениях. Живо рисовались таинственною рукою странные сновидения в девственном воображении. Иосифу было семнадцать лет, когда приснился ему первый про­рочественный сон. С откровенностью, не подозреваю­щею никакого зла, он пересказывает его братьям: вид­но, сон оставил в душе юноши необычайное впечатле­ние, которое нуждалось в объяснении. Он хотел выз­вать, услышать это объяснение из уст старших братьев. «Привиделось мне, — говорил он им, будто все мы вя­жем снопы на поле; мой сноп вдруг поднялся и встал прямо, а ваши снопы обратились к снопу моему и по­клонились ему». Братья отвечали: «Неужели ты будешь в самом деле царствовать над нами или сделаешься гос­подином нашим?» И удвоили братья ненависть к нему за благодатный сон, за уязвившую их, перетолкованную, искаженную ими святую откровенность его. Иосиф ви­дит новый сон. С детскою невинностью, как бы в оправ­дание первого сна и в доказательство, что знаменатель­ные сны приходят к нему невольно, независимо от него, рассказывает он сон отцу и братьям: «Видел я, — гово­рит он, — будто солнце, луна и одиннадцать звезд покло­нились мне». Отец, услышав рассказ сына, остановил юношу. «Что — сон, виденный тобою? — сказал он ему. — Неужели я, мать твоя и братья твои поклонимся тебе до земли?» Опытный и духовный отец остановил сына не потому, что признал сон его суетным мечтанием, собственным произведением души, недугующей высоко­умием, но чтоб предохранить юную душу от впадения в высокоумие и вместе строгим замечанием сколько-ни­будь погасить зависть и ненависть в братьях.

Так христианские аскетические наставники запове­дуют не обращать особенного внимания на все вообще явления, представляющиеся чувствам душевным и теле­сным: заповедуют соблюдать при всех вообще явлениях благоразумную холодность, спасительную осторож­ность [4] . Бывают сновидения от Бога, чему служат при­мером и доказательством сны Иосифа, но состояние видящего сны и видения опасно, очень близко к само­обольщению. Зрение недостатков наших — вот безопас­ное видение! Зрение падения и искупления нашего — вот нужнейшее видение! Дух сокрушен и смирен (Пс.1:19) — вот со­стояние существенно полезное, чуждое самообольще­ния, состояние, о котором благоволит Бог! Рассужде­ние, способное постигать, расценивать и объяснять видения, свойственно одним преуспевшим в духовном подвиге: оно приобретается долгим временем, оно — дар Божий. Имел этот Божий дар святой Иаков: он ос­тановил сына, рассказывавшего пророчественное сно­видение, а сам — свидетельствует Писание — соблюдал в памяти слова его, носившие на себе помазание Духа.

Не такое действие произвел новый сон на братьев Иосифа: он только умножил в них ненависть и зависть к нему. Однажды они угнали стада в Сихем. Иаков ска­зал Иосифу: «Братья твои в Сихеме; хочу послать тебя к ним». Иосиф отвечал: «Я готов». — «Поди, — продолжал Иаков, — посмотри, здоровы ли твои братья и здоровы ли наши овцы. Потом воротись и скажи мне».

Легко иногда расстаются люди; расставаясь, они как бы не расстаются; прощаясь, почти не прощаются. А та­кое прощание бывает часто прощанием навсегда; часто следует за ним продолжительная, исполненная горестей разлука. Не знал старец, отпуская Иосифа, что он долго-долго не увидит любимого сына! Мог ли он думать, что, посылая Иосифа к братьям, посылает его к убийцам? Ему была известна ненависть их к юноше; но могла ли ему прийти мысль, чтоб эта ненависть возросла до замысла, до заговора, до решимости совершить братоубийство? Незлобие старца было незлобие опытное — не то детское незлобие, которого исполнен был Иосиф, шедший пря­мо на нож, как агнец. Мудрый Иаков, при всем духовном преуспеянии своем, при всей опытности, накопленной в многолетнюю страдальческую жизнь, не мог предста­вить себе, чтоб буйные сыновья его были способны к ужасному преступлению братоубийства. Свойственно святыне не мыслить зла о ближних; ей свойственно са­мых явных, открытых злодеев считать менее злыми, не­жели каковы они на самом деле. И видим мы многих свя­тых людей, не обманутых явным грехом, обманутых мно­гою любовью своею, своею доверчивостью к ближним. Старец! Надолго ты расстаешься с любимым твоим сы­ном Иосифом! Ты имеешь дар и пророчества и прозор­ливости; но на это время Бог, непостижимо устрояющий участь человека, закрыл от тебя будущее непроницаемою завесою. Ты отпустил Иосифа на несколько дней — уви­дишь его после многих скорбных годов. А он увидит зем­лю Ханаанскую, то место, где раскинута куща твоя, когда настанут дни погребения твоего и только на короткие дни этого погребения! Сюда принесутся кости его; сюда возвратится с ними многочисленное потомство его и во­оруженною рукою вступит во владение наследием праот­ца своего — теперь юноши Иосифа.

Пошел Иосиф из дома отцовского, из Хеврона, при­шел в Сихем. Там уже не было его братьев. Он не знал, где найти их, — и начал искать и расспрашивать. Вне­запно встретился с ним незнакомый человек, который спросил его, кого он ищет. Иосиф отвечал ему: «Ищу братьев моих; скажи мне, не знаешь ли, где они со ста­дами своими?» Незнакомец отвечал: «Ушли отсюда; я слышал, они говорили между собою: пойдем в Дофа­им». По словам этого человека, которого как будто судь­ба нарочно привела навстречу Иосифу, чтоб направить его к его предопределению, юноша начинает снова искать братьев — жертва жрецов своих — и находит их в Дофаиме. Издали узнали они его, — начали сговари­ваться об убийстве. Раздались в собрании братьев ужас­ные слова о брате: «Вот идет сновидец. Убьем его и ска­жем: его съел хищный зверь. Посмотрим, что будет тог­да с его снами!» Вслед за ужасными словами поднялись и преступные руки. Но Рувим, старший сын Иакова, от­нял его у них. «Не будем убивать его, — сказал он им, — собственными руками! Спустите его в один из здешних рвов; рук же ваших не возлагайте на него!» И помыш­лял смягчившийся Рувим возвратить старцу-отцу люби­мого сына. Они сняли с Иосифа пеструю одежду и бро­сили его в глубокий, сухой колодезь — живого в ужас­ную могилу. Во рву Иосиф, в челюстях смерти!.. Святой юноша, тяжким опытом начинается твоя духовная опыт­ность! Чудная твердость души твоей, перенесшая такую лютую скорбь! Твердость в бедствиях дается непороч­ною, безукоризненною совестью. Научи нас стяжать и чистоту твою, и твердость — могучие опоры для сердца в превратностях жизни.

Иосиф во рву. Что делают братья? Они сели есть... Созревшая ненависть!.. Когда какая-нибудь страсть со­зреет в душе, — душа уже не чувствует своего смертного недуга. Страшнее быть сердцем в этой глубине злобы, чем телом, при душе ангельской, во рву глубоком. Сыны Иакова совершили злодеяние, как бы исполнили долг: столько природнилась им ненависть к брату. И седоша ясти хлеб (Быт.37:25), говорит Писание.

Когда совершалась эта трапеза, конечно, на ней не присутствовало ничего доброго. Буйно совершалась она. Как иначе могли обедать убийцы? Громкий хохот прерывал страшное молчание: то был хохот души, ко­торая сбросила с себя одежду стыдливости, наслажда­ется усвоившеюся, насытившеюся злобою. Выскакива­ли по временам адские слова — как бы из темной пропа­сти — из сердец, решившихся на братоубийство. Мрач­ны, зверовидны были лица обедающих. Зрение и слух их угрюмо, дико блуждали всюду. Не управляло уже здесь благоразумие. Какое благоразумие! Когда страсти овладеют человеком, тогда ум, лишенный своего влады­чества, служит угодливым и изобретательным слугою страстям для удовлетворения их лукавых, прихотливых, преступных требований.

Пируют сыновья Иакова над могилой с живым мерт­вецом, и вот мечущиеся взоры их внезапно усматривают путешественников. То были измаильтяне, купцы. Они показались от Галаада, на дороге к Египту. Их верблюды были обильно навьючены стираксою, бальзамом и лада­ном: эти товары везли они для продажи в Египет. На бешеной трапезе услышался голос: «Что нам пользы, если убьем брата и скроем кровь его? Продадим его этим из­маильтянам! Руки же наши да не будут на нем: ведь он брат нам и плоть наша!» Голос этот был голос Иуды, чет­вертого в сынах Иакова; Иуда предложил продажу брата-праведника. Чрез многие столетия явится другой Иуда; он скажет о другом Праведнике, о самом Богочеловеке: «Что ми хощете дати, и аз вам предам Его?» (Мф.26:15)

Зазвенели златницы... уже вытащен из колодца Иосиф и поспешно продан аравитянам. Ни одного спор­ного слова ни о цене, ни о пленнике не произнесено ни с той, ни с другой стороны. Не умолчало бы Писа­ние о достойном памяти слове, если бы оно было сказа­но. Писание в этой повести передает и те слова, кото­рые сколько-нибудь стоят замечания. Звучат златницы... их было двадцать. Как схож звон этот со звоном тридца­ти сребреников!.. Блаженный юноша, проданный за двадцать златниц! Ты удостоился быть преобразовани­ем Проданного за тридцать сребреников!

Рувима не было за обедом. Не был он участником в умысле и заговоре преступном; не был и на пиру, на котором праздновалось удавшееся злодейство. Тайно приходит он ко рву и зовет погребенного. Нет ответа. Опять зовет... нет ответа! В отчаянии он рвет на себе одежду, прибегает к братьям, говорит им: «Нет юноши во рву! Куда теперь денусь я?..» В ответ зазвучали злат­ницы. Их было двадцать: девять братьев, присутствовав­шие при продаже, доказали, что они не забыли отсут­ствовавшего десятого.

Между тем сыновья Иакова придумывали, как скрыть от старца-отца поступок свой с Иосифом. Они закололи козленка, в крови его обагрили пеструю одеж­ду и послали ее отцу с жестким вопросом: «Мы нашли это; узнавай — одежда ли это сына твоего или нет?» Он узнал ее; он сказал: «Это — одежда сына моего: зверь лютый съел его? Лютый зверь похитил Иосифа!» Рас­терзал Иаков на себе одежды, надел на себя вретище и многие дни оплакивал сына. Собрались к нему сыновья и дочери; они утешали старца. Но он не хотел утешить­ся, говорил: «Сойду с стенанием к сыну моему в ад». Долго повторял он эти слова и долго плакал.