Не боясь Бога, не стыдясь человеков, он воздвиг страшные и срамные хуления на эту святую молитву, на ее ревните­лей и делателей, хуления, невыносимые для целомуд­ренного слуха человеческого. Сверх того, он воздвиг такое величайшее гонение на ревнителей этой молит­вы, что некоторые из них, оставив все, перебежали в нашу страну и проводят в ней богоугодно пустынное житие. Другие же, будучи слабоумны, дошли до такого безумия от растленных слов философа, что и имевшие­ся у них отеческие книги потопили, как мы слышали, в реке, привязав их к кирпичу. Так возмогли его хуления, что некоторые старцы воспретили чтение отеческих книг при угрозе лишить благословения за чтение. Фи­лософ, не довольствуясь устным хулением, вознамерил­ся изложить эти хуления письменно: тогда, поражен­ный наказанием Божиим он ослеп, чем и было пресечено его богоборное предприятие». Вообще, плотский и душевный разум, как бы ни был богат премудростью мира, смотрит очень дико и недоброжелательно на ум­ную молитву. Она средство единения духа человеческого с духом Божиим, и потому особенно странна и ненавис­тна для тех, которые благоволят пребыванию своего духа в сонме духов падших, отверженных, враждебных Богу, несознающих своего падения, провозглашающих и пре­возносящих состояние падения, как бы состояние высше­го преуспеяния. Слово крестное, возвещаемое устами апос­толов всем человекам, погибающим юродство есть, оно пребывает юродством, когда возвещается умом сердцу и всему существу ветхого человека молитвою; но для спа­саемых оно сила Божия есть (1Кор.1:18). Еллины, не познавшие христианства, и еллины, возвратившиеся от христиан­ства к еллинству, ищут сообразной настроению своему премудрости в умной молитве и находят безумие, но истин­ные христиане немощным и малозначащим по наружности подвигом умной молитвы обретают Христа, Бо­жию силу и Божию премудрость. Зане буее Божие премудрее человек есть, и немощное Божие крепчае человек есть (1Кор.1:22-25). Не­мудрено, что и наши ученые, не имея понятия о умной молитве по преданию Православной Церкви, а прочи­тав о ней только в сочинениях западных писателей, по­вторили хуления и нелепости этих писателей [133] . Духов­ный друг старца Паисия Величковского упоминает и о других, современных ему, иноках, которые отвергали упражнение Иисусовою молитвою по трем причинам: во-первых, признавая это упражнение свойственным для одних святых и бесстрастных мужей; во-вторых, по причине совершенного оскудения наставников этому деланию; в-третьих, по причине последующей иногда умному подвигу прелести. Неосновательность этих доводов рассмотрена нами в своем месте [134] . Здесь доста­точно сказать, что отвергающие, по этим причинам, упражнение умною молитвою занимаются исключитель­но молитвою устною, не достигая и в ней должного пре­успеяния. Они, отвергая опытное познание умной молит­вы, не могут стяжать и в устной молитве должного вни­мания, доставляемого преимущественно умною молит­вою. Псалмопение, совершаемое гласно и устно, без внимания, при значительном развлечении, неотступном от телесных делателей, небрегущих о уме, действует на душу очень слабо, поверхностно, доставляет плоды, сообраз­ные действию. Весьма часто, когда оно совершается не­упустительно и в большом количестве, порождает само­мнение с его последствиями. «Многие, — говорит схи­монах Василий, — не зная опытно-умного делания, по­грешительно судят, что умное делание приличествует одним бесстрастным и святым мужам. По этой причи­не, держась, по внешнему обычаю, одного псалмопе­ния, тропарей и канонов, препочивают в этом одном своем внешнем молении. Они не понимают того, что такое песненное моление предано нам отцами на вре­мя, по немощи и младенчеству ума нашего, чтоб мы, обучаясь мало-помалу, восходили на степень умного де­лания, а не до кончины нашей пребывали в псалмопе­нии. Что младенчественнее этого, когда мы, прочитав устами наше внешнее моление, увлекаемся радостным мнением, думая о себе, что делаем нечто великое, потешая себя одним количеством и этим питая внутреннего фарисея!» (Предисловие к книге прп. Григория Синаита)

Да отступит от неправды всяк, именуяй имя Господне (2Тим.2:19), завещавает апостол. Это завещание, относясь ко всем христианам, в особенности относится к вознамерив­шимся упражняться непрестанным молением именем Господа Иисуса.

Откажемся от мечтательности и суетных помышлений, возникающих в нас по причине нашего неверия, по причине безрассудной попечительности, по причине тщеславия, памятозлобия, раздражительности и других страстей наших. С полнотою веры возложим все на Господа и многомыслие наше, наши пустые меч­ты заменим непрерывающеюся молитвою ко Господу Иисусу. Если мы окружены еще врагами, то будем вопи­ять с сильным плачем и воплем к Царю царей, как во­пиют обиженные и угнетенные из толпы народной; если же мы допущены во внутренний чертог Царя, то будем приносить Ему жалобу и просить Его милости с величайшею тихостью и смирением, из самой глубины душевной. Такая молитва — особенно сильна: она — вполне духовна, произносится непосредственно к само­му слуху Царя, к Его сердцу.

Необходимое, существенное условие преуспеяния в молитве Иисусовой есть пребывание в заповедях Госпо­да Иисуса. Будите в любви Моей (Ин.15:9), сказал Он ученикам Своим. Что значит пребывать в любви ко Господу? Зна­чит: непрестанно памятовать о Нем, непрестанно пребы­вать в единении с Ним по духу. Первое без последнего мертво и даже не может осуществиться. Аще заповеди Моя соблюдете, пребудете в любви Моей (Ин.15:10); если будем посто­янно соблюдать заповеди Господа, то духом нашим со­единимся с Ним. Если соединимся с Ним духом, то уст­ремимся к Нему всем существом нашим, будем непрес­танно памятовать о Нем. Направь поступки твои все поведение твое по заповедям Господа Иисуса, направь по ним слова твои, направь по ним мысли и чувствова­ния твои и познаешь свойства Иисуса. Ощутив в себе эти свойства действием Божественной благодати и из этого ощущения стяжав опытное познание их, ты усла­дишься сладостью нетленною, не принадлежащею миру и веку сему, сладостью тихою, но сильною, уничтожаю­щею расположение сердца ко всем земным наслаждени­ям. Усладившись свойствами Иисуса, возлюбишь Его и возжелаешь, чтоб Он вполне обитал в тебе; без Него сочтешь себя погибающим и погибшим. Тогда будешь непрестанно вопиять, вопиять из полноты убеждения, от всей души: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго. Молитва Иисусова заменит для тебя все прочие молитвословия. И все они какую могут вместить и изложить мысль, более обширную мысли о помило­вании грешных Иисусом? Положи себе единственною целью жизни исполнение воли Иисусовой во всяком обстоятельстве, как бы оно по-видимому ни было важ­но или мелочно; старайся делать дела, единственно благоугодные Иисусу, и все дела твои будут одинаково достойны неба. Возлюби волю Иисуса паче пожеланий плоти твоей, паче спокойствия и удобств твоих, паче жизни, паче души твоей. Как можно чаще читай Еванге­лие, изучай в нем волю Господа и Спаса твоего. Не ос­тавь без внимания ни малейшей черты из Евангелия, никакой маловажной, по наружности, заповеди. Обузды­вай и умерщвляй все движения собственные свои, не только греховные, но, по-видимому, и добрые, принадлежащие падшему человеческому естеству, часто весьма развитые у язычников и еретиков, отстоящие от добро­детелей евангельских, яко Запади от Востоков. Да мол­чит в тебе все ветхое твое! Да действует в тебе един Иисус святейшими заповедями Своими, помышлениями и ощущениями, истекающими из этих заповедей. Если будешь жительствовать таким образом, то непременно процветет в тебе молитва Иисусова, независимо от того, пребываешь ли ты в глубокой пустыне или посре­ди молв общежития, потому что место вселения и по­кой этой молитвы — ум и сердце, обновленные познанием, вкушением, исполнением воли Божией, благой, угод­ной и совершенной (Рим.12:2). Жительство по евангельским запо­ведям есть единый и истинный источник духовного пре­успеяния, доступный для каждого, искренно желающе­го преуспеть, в какое бы наружное положение он ни был поставлен недоведомым промыслом Божиим.

Упражнение молитвою Иисусовою по самому свой­ству этого упражнения требует непрерывного бодрство­вания над собою. «Благоговейная осторожность, — го­ворит старец Серафим, — здесь нужна по той причине, что сие море, то есть сердце с своими помыслами и поже­ланиями, которое должно очистить посредством вни­мания, велико и пространно: тамо гади, их же несть чис­ла (Пс.103:25), то есть многие помыслы суетные, неправые и не­чистые — порождения злых духов (Наставление 5). Непрестанно долж­но наблюдать за собою, чтоб не подкрался каким-либо образом грех и не опустошил души. Этого мало: непрес­танно должно наблюдать, чтоб ум и сердце пребывали в воле Иисусовой и следовали Его святым велениям, чтоб плотское мудрование не вытеснило какою злохит­ростью мудрования духовного, чтоб не увлечься каким-либо разгорячением крови, чтоб пребывать по возмож­ности в непрестанной мертвости, в некотором тонком хладе (3Цар.19:12). Когда явится ощущение этого тонкого хлада, тогда из него усматривается яснее воля Божия и испол­няется свободнее. Когда усмотрится яснее воля Божия тогда с особенною силою возбуждается алчба и жажда правды Божественной, — и подвижник, в глубоком со­знании нищеты своей и в плаче, с новым усилием ста­рается раскрыть в себе эту правду внимательнейшею, благоговейнейшею молитвою. «Как эта Божественная молитва, — говорит старец Паисий, — есть высший из всех монашеских подвигов, верх исправлений по опре­делению отцов, источник добродетелей, тончайшее и невидимое делание ума во глубине сердца, так сообраз­но этому поставляются невидимым врагом против нее невидимые, тонкие, едва постижимые для ума челове­ческого сети многообразных прелестей и мечтаний» (Свиток, гл. 4). Положить другого основания для моления именем Иисуса, кроме положенного, невозможно: оно есть Сам Господь наш, Иисус Христос, Богочеловек, непостижи­мо прикрывший неограниченное естество Божие огра­ниченным естеством человека и из ограниченного че­ловеческого естества проявляющий действия неограни­ченного Бога. По младенчеству же нашему святые отцы преподают некоторые пособия, как выше сказано, для удобнейшего приобучения себя молитве Иисусовой. Эти пособия суть не что иное, как только пособия, не зак­лючающие в себе ничего особенного. На них не долж­но останавливаться с излишним вниманием; им не дол­жно придавать излишней важности. Вся сила и все дей­ствие молитвы Иисусовой истекает из поклоняемого и всемогущего имени Иисус, имени, Единаго под небесем, о нем же подобает спастися нам. Чтоб соделаться способ­ными к открытию этого действия в нас, мы должны быть возделаны евангельскими заповедями, как и Гос­подь сказал: Не всяк глаголяй Ми Господи, Господи, внидет в царствие небесное, и в то, которое ожидает нас по блажен­ной кончине, и в то, которое раскрывается в нас во время земной жизни нашей, но творяй волю Отца Моего, Иже на небесех (Мф.7:21). Для преуспевших не нужны никакие вне­шние пособия: среди шумящего многолюдства они пре­бывают в безмолвии. Все препятствия к преуспеянию духовному — в нас, в одних нас! Если же что извне действует как препятствие, то это только служит обличени­ем нашего немощного произволения, нашего двоеду­шия, нашего повреждения грехом. Не были бы нужны­ми никакие внешние пособия, если бы мы жительство­вали, как должно жительствовать. Жительство наше расслаблено; произволение шатко, ничтожно, и потому мы нуждаемся во внешних пособиях, как больные нога­ми в костылях и посохе. Милосердые отцы, видя, что я желаю заняться Иисусовою молитвою, притом видя, что я вполне жив для мира, что он сильно действует на меня чрез мои чувства, советуют мне для моления уйти в уединенную, темную келью, чтоб таким образом чув­ства мои пришли в бездействие, прервано было мое сообщение с миром, облегчено было мне углубление в себя. Они советуют сидеть во время упражнения молит­вою Иисусовою на низменном стуле, чтоб я, по телу, имел положение нищего, просящего милостыню, и удобнее ощутил нищету души моей. Когда я присутствую при богослужении и во время его занимаюсь молитвою Иисусовою, отцы советуют мне закрывать глаза для со­хранения себя от рассеянности, потому что мое зрение живо для вещества, и едва открою глаза, как начнут тот­час напечатлеваться на уме моем видимые мною пред­меты, отвлекут меня от молитвы. Много и других вне­шних пособий, найденных делателями молитвы для ве­щественного вспомоществования духовному подвигу. Эти пособия могут быть употреблены с пользою; но при употреблении их должно соображаться с душевны­ми и телесными свойствами каждого: какой-либо меха­нический способ, весьма хорошо идущий для одного подвижника, для другого может быть бесполезным и даже вредным. Преуспевшие отвергают вещественные пособия, как исцелевший от хромоты кидает костыль как младенец, достигший некоторого возраста, отлага­ет пелены, как от выстроенного дома снимаются леса, при помощи которых он строился.

Для всех и каждого существенно полезно начинать обучение молению именем Господа Иисуса с соверше­ния молитвы Иисусовой устно при заключении ума в слова молитвы. Заключением ума в слова молитвы изобра­жается строжайшее внимание к этим словам, без ко­торого молитва подобна телу без души. Предоставим Самому Господу преобразовать внимательную устную молитву нашу в умную, сердечную и душевную. Он не­пременно совершит это, когда узрит нас сколько-нибудь очищенными, воспитанными, возращенными, приуго­товленными деланием евангельских заповедей. Благора­зумный родитель не даст острого меча младенцу, сыну своему. Младенец не в состоянии употребить меча про­тив врага: он будет играть мечом грозным, скоро и лег­ко пронзит себя им. Младенец по духовному возрасту не способен к дарованиям духовным: он употребит их не во славу Божию, не в пользу свою и ближних, не для поражения невидимых супостатов; употребит их для поражения себя самого, возмечтав о себе, исполнясь пагубного превозношения, пагубного презорства к ближним. И, чуждые дарований духовных, исполнен­ные смрадных страстей, мы гордимся и величаемся, мы не престаем осуждать и уничижать ближних, которые по всем отношениям лучше нас! Что было бы, если б нам поверилось какое-либо духовное богатство, какое-либо духовное дарование, отделяющее обладателя свое­го от братий его, свидетельствующего о нем, что он — избранник Божий? Не соделалось ли бы оно для нас причиною страшного душевного бедствия? Потщимся усовершиться в смирении, которое состоит в особен­ном блаженном настроении сердца и является в сердце от исполнения евангельских заповедей. Смирение есть тот единственный жертвенник, на котором дозволяет­ся нам законом духовным приносить жертву молитвы, на котором принесенная жертва молитвы восходит к Богу, является лицу Его. Смирение есть тот единствен­ный сосуд, в который влагаются перстом Божиим бла­годатные дарования. Займемся молитвою Иисусовою бескорыстно, с простотою и прямотою намерения, с целью покаяния, с верою в Бога, с совершенною преданностью воле Божией, с упованием на премудрость, благость, всемогущество этой святой воли. При избра­нии механических способов постараемся поступить со всевозможною осмотрительностью и благоразумием, не увлекаясь пустою пытливостью, безотчетливою рев­ностью, которая неопытным представляется доброде­телью, а святыми отцами названа гордостною дерзос­тью, разгорячением безумным. Будем преимущественно обращаться к способам простейшим и смиренней­шим, как к безопаснейшим. Повторяем: все механиче­ские пособия должно считать не иным чем, как только пособиями, соделывавшимися для нас полезными по причине немощи нашей. Не возложим упования наше­го ни на них, ни на количество делания нашего, чтоб не похищено было у нас таким образом упование на Господа, чтоб по сущности дела мы не оказались упова­ющими на себя или на что-либо вещественное и сует­ное. Не будем искать наслаждения, видений: мы — грешники, недостойные духовных наслаждений и ви­дений, неспособные к ним по ветхости нашей. Внима­тельною молитвою взыщем обратить взоры ума на са­мих себя, чтоб открыть в себе нашу греховность. Ког­да откроем ее, встанем мысленно пред Господом на­шим Иисусом Христом в лике прокаженных, слепых, глухих, хромых, расслабленных, беснующихся; начнем пред Ним из нищеты духа нашего, из сердца, сокрушен­ного болезнью о греховности нашей, плачевный молит­венный вопль. Этот вопль да будет неограниченно оби­лен! Да окажется всякое многословие и всякое разнооб­разие слов неспособным к выражению его. По обилию и невыразимости его да облекается он непрестанно, да облекается он в малословную, но обширного значения молитву: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго. Аминь.

СТРАННИК [135]

Откуда Ты шествуешь? Где Твое обычное селение? Где Ты был доселе? Почто доселе оставлял меня в оди­ночестве, в сиротстве, в нищете, в смерти ужасной? Познав Тебя, я познал, что без Тебя таким было мое со­стояние! Так было оно бедственно! Я стоял в преддве­риях темного ада, я был повергнут в глубокую, неисход­ную пропасть. Не оставляй меня! Не могу быть без Тебя! Если оставишь, — опять я в дверях ада, опять в пропа­сти, опять в бедствии невыносимом и невыразимом.

Ты приходишь! Я не вижу образа шествия Твоего; вижу твое пришествие, вижу не плотскими очами — ощу­щением. Ты не даешь ни времени, ни способа размыс­лить — кто Ты? Неожиданно являешься в душе, Невиди­мый и Непостижимый! Являешься с несказанною тихо­стью и тонкостью, вместе с властью и силою Творца, потому что изменяешь всего человека: изменяешь, пре­творяешь, воссозидаешь, обновляешь и ум, и сердце, и тело! Ты — Сильный — входишь в дом, связываешь креп­кого, расхищаешь сосуды дома, расхищаешь не в поги­бель — во спасение! И дом и сосуды были прежде Твои­ми; Ты их устроил, устроил для Себя; они сами отдались в горестный плен хищнику. И были они доселе — ум мой, душа моя, тело мое — под властью лютого власте­лина, действовали под его влиянием. Ты приходишь: они отныне поступают в Твое распоряжение, начинают действовать под Твоим влиянием, святым, блаженным.

Как назову Тебя? Как скажу о Тебе братии моей? Как передам им имя Странника, уклонившегося под кров души моей, под кров обветшавший, пришедший в окончательное разрушение, открытый для ветров порывистых, для дождя и снега, — под кров, лишь годный для стоялища бессловесных? Что нашел Ты в сердце моем, к которому приходили попеременно различные греховные помышления, входили в него беспрепятствен­но, находили в нем, как в яслях, как в корыте свиней, лакомую пищу разнообразных страстных чувствований? Мне кажется: я знаю имя Гостя моего! Но, взирая на не­чистоту мою, страшусь произнести имя. Одно неблаго­говейное произнесение великого и всесвятого имени может подвергнуть осуждению! Сколько страшнее са­мое присутствие Именуемого!

Но Ты присутствуешь! Твоя безмерная благость при­вела Тебя к скверному грешнику, чтоб грешник, познав достоинство и назначение человека, вкусив самым опытом, увидев ощущением, яко благ Господь (Пс.33:9), оставил пути беззаконий, оставил возлюбленное себе благо смрад­ных страстей, позаботился о стяжании чистоты покая­нием, соделался Твоим храмом и жилищем.

Как же назову витающего у меня, витающего во мне Странника? Как назову чудного Гостя, пришедшего уте­шить меня в моем изгнании, исцелить от болезни неисцелимой, изъять из пропасти мрачной, вывести на поле Господне злачное, наставить на стези правые и святые, пришедшего отъять непроницаемую завесу, которая до­селе распростиралась пред очами моими, закрывала от меня величественную вечность и Бога моего? Как назо­ву Наставника, возвещающего мне учение о Боге, уче­ние новое и вместе древнее, учение Божественное, а не человеческое? Назову ли наставника Светом? Я не вижу света; но он просвещает ум мой и сердце превыше вся­кого слова, превыше всякого земного учения, без слов, с несказанною быстротою, каким-то странным — так выражу невыразимое — прикосновением к уму или дей­ствием внутри самого ума. Назову ли Его огнем? Но Он не сожигает; напротив того, орошает приятно и прохлаждает. Он — некий глас хлада тонка (3Цар.19:12); но от Него бе­жит, как от огня, всякая страсть, всякий греховный по­мысл. Он не произносит никакого слова, — не произно­сит и вместе глаголет, учит, воспевает чудно, таинствен­но, с несказанною тихостью, тонкостью, изменяя, обновляя ум и сердце, прислушивающиеся Ему в безмол­вии, в душевной клети. Он не имеет никакого образа, ни вида, Ничего в Нем нет чувственного.

Кто, видя воссозида­ние, не познает руки Создателя, единого имеющего власть созидать и воссозидать?