5. What crimes, you say? What are you asking –

Have you not heard what he who demanded a hundred denarii from his brother suffered, how he lost the gift that his lord had given him? Do you not know what you were before and what you have become now? Do you not remember that much more than this poor man in money you were poor in good works, being full of innumerable sins? God has forgiven you all your sins and has vouchsafed you such a meal; but even after that thou didst not become more philanthropic; therefore there is nothing left but to deliver you over to the tormentors (Matt. 18:34). Let us all heed these words (of the Apostle), because here we also partake of the sacred table together with the poor, and when we come out of here, we do not even want to look at them, but, indulging in drunkenness ourselves, we leave their hunger unattended, of which the Corinthians were also guilty at that time. When, you say, is this done? Always, especially on feast days, when it would be most appropriate not to do this. It is then, after communion, that drunkenness and neglect of the poor immediately begin: then, after receiving the blood of the Lord, when you should have observed fasting and abstinence, you give yourself over to drunkenness and disorder. When you happen to eat something pleasant at dinner. you are careful not to spoil the former with another bad meal; and, having received the Spirit, you give yourself over to satanic pleasures Remember what the apostles did when they communed of the Holy Supper; Did they not turn to prayers and hymns, to the sacred vigil, to a long teaching filled with great wisdom? Truly great and wondrous mysteries (the Lord) taught and explained to them when Judas went to call His future crucifiers. Have you not also heard that the three thousand faithful, who were vouchsafed communion, were constantly in prayer and teaching, and not in drunkenness and disorder? And you, if before communion you fast in order to prove yourself worthy of communion, then after communion, when it would be necessary to strengthen abstinence, you destroy everything. But it is not the same thing to fast before or after: one must be abstinent at both times, but especially after receiving the Bridegroom; first in order to become worthy of acceptance, and then in order not to be unworthy of the gifts received. Is it possible, you will say, that one should fast after communion? I do not say this, I do not force it; Of course, it is good to do so, but I do not force it, but only exhort you not to give yourself over to immeasurable satiety. If one should never be satiated at all, as Paul inspires in the words: "But she who eats abundantly alive is dead" (1 Timothy 5:6), then death is all the more threatening here (for those who are satiated after communion). If for a woman gluttony is death, how much more so for the husband; if it is pernicious at other times, then even more so after communion of the Mysteries. And you, having received the bread of life, do the works of death, and do not tremble? Or do you not know how much evil comes from gluttony? Inappropriate laughter, obscene speech, pernicious jokes, useless idle talk, and many other things that are indecent to talk about. You do all this after you have communed of Christ's table, on the very day on which you were vouchsafed to touch His flesh with your tongue. Therefore, in order that this may not happen, let each one keep clean his right hand, tongue, and lips, which served as the threshold at the coming of Christ, and, having offered his sensual meal, turn his thoughts to that spiritual table, to the Lord's Supper, to the vigil of the disciples on that sacred night: or rather, if we carefully delve into it, then now it is the same night. Let us watch together with the Lord and revere together with His disciples. One should pray without ceasing, and not get drunk, especially on feast days. The feast is not for us to riot and multiply our sins, but to cleanse even those that we have. I know that I am saying this in vain, but I will not stop saying it. If you do not all obey, then you will not all obey; and if you all do not obey, then I will have a great reward, and you will be all the more condemned. And lest this happen to you, I will not cease to speak; By frequent repetition, perhaps, I will touch you. And so I exhort: so that communion does not serve to condemn us, let us feed Christ, give him water, clothe Him: this is worthy of such a meal. Have you heard sacred songs, seen a spiritual marriage, enjoyed the royal meal, were filled with the Holy Spirit, joined the ranks of the seraphim, became an accomplice of the heavenly powers? Do not disturb such joy, do not lose your treasure, do not give yourself over to drunkenness – this source of sorrow, the consolation of the devil, the author of countless evils, from which sleep is like death, and dizziness, and illness, and oblivion, and mortal exhaustion. Of course, you would not dare to meet even a friend in a drunken state: how dare you, tell me, indulge in such drunkenness, having Christ in you? But do you like pleasure? Therefore, stop indulging in drunkenness. And I wish you pleasure, but true pleasure, never fading. What kind of pleasure is this true and always blooming? Call upon Christ to dinner, share with Him your own, or rather His: this is the infinite and ever-blossoming pleasure! But sensual pleasures are not like that; as soon as they appear, they immediately disappear, and the one who enjoys them is not in a better condition, but even in a worse state than the one who does not enjoy. This one is, as it were, in a harbor, and the latter is carried away by the stream and besieged by diseases, not being able to overcome such a storm. Therefore, in order that this may not happen, let us observe moderation; then let us keep our bodies healthy and our souls calm, let us be freed from present and future evils, from which we have been delivered, and may we all be vouchsafed the Kingdom of Heaven, by the grace and love of mankind of our Lord Jesus Christ, with Whom to the Father, with the Holy Spirit, be glory, dominion, and honor, now and ever, and unto the ages of ages. Amen.

[1] In Synod. "and thus"

[2] In Russian translation. Punctuation marks are placed differently: "Should I praise you for this? I will not praise"

CONVERSATION 28

"Let a man examine himself, and thus let him eat of this bread and drink of this cup" (1 Corinthians 11:28).

1. Why were these words spoken, when it was about another subject? Paul, as I said before, usually discusses not only what is the main subject of his discourse, but if he touches upon another, he expounds it with great care, especially when it comes to subjects that are very necessary and urgent. Thus, when he was talking about spouses and in his speech he touched upon slaves, he expounded this subject also very strongly and in detail; when he spoke about the fact that one should not be judged in the courts, and touched upon covetousness in his instruction, he said much about this subject as well; He does the same here. Having mentioned the sacraments, he found it necessary to expound this subject in more detail, as it is not unimportant; therefore, in a conversation about it, he inspires great fear and proves that the main good is to approach them with a clear conscience. Not content with what has been said before, he adds the following: "Let man examine himself"; he says the same in the second epistle: "Try ye" (2 Corinthians 13:5), and not as we do, conforming more to the time than to the disposition of the soul. We do not try to approach prepared, cleansed of all evil and with complete reverence, but to approach on feast days and when everyone approaches.

Not so Paul commands; He knows only one time for approaching the Mysteries and communion, when his conscience is clear. If we do not approach a sensual meal suffering from fever and a rush of bad juices, so as not to be subjected to death, how much more should we not touch this meal with vicious desires, which are worse than fever. By the name of evil desires I mean both bodily and covetousness, anger, resentment, and in general all vicious inclinations. The one who approaches must be cleansed of all this and then touch this pure sacrifice, and not with negligence and laziness, as if under compulsion, approach for the sake of the feast, but on the other hand, when there is contrition and readiness, do not postpone because there is no feast. A feast is the performance of good deeds, the piety of the soul and the austerity of life; If you have this, you can always celebrate and always approach. For this reason (the Apostle) says: "Let each one examine himself," "and thus let him"; He commands not one to test another, but himself, arranging a judgment seat without publicity and denunciation without witnesses. "For whoever eats and drinks unworthily eats and drinks condemnation to himself" (v. 29). What do you say? The source of so many blessings, the meal that exudes life, turns into condemnation? Not in its essence, he says, but according to the will of the approacher. Just as His coming, which brought us great and ineffable blessings, served to bring greater condemnation to those who did not receive Him, so these mysteries bring a greater punishment upon those who unworthily partake of Communion. Why does he "eat condemnation to himself"? "Without reasoning about the body of the Lord," i.e. without thinking, without imagining, as it should be, the greatness of the offered (mysteries), without thinking about the importance of the gift. If you fully understood Who is before you and to whom He offers Himself, you would have no need of any exhortation, and this alone would be sufficient to arouse in you complete reverence, unless you have fallen too deeply. "Wherefore many of you are weak and sick, and many die" (v. 30). Here he does not cite others as an example, as he did in his discourse on things sacrificed to idols, where he speaks of ancient events and calamities (of the Jews) in the wilderness, but of the Corinthians themselves, which makes his words more impressive. Having said, "He eats condemnation to himself," and "He shall be guilty," and having in mind that this should not be taken for mere words, he also points to the deeds and calls them as witnesses, which is stronger than the threat, expressing that the threat has already turned into action. Not content with this, he then reminds them of Gehenna and confirms his words, frightening them on all sides and resolving a question that is often proposed. Many people ask each other in bewilderment: why do premature deaths occur, why do long-term illnesses occur? The cause of many, he says, of such accidental calamities lies in sins.

2. How, you say, are those who enjoy constant health and reach venerable old age, are they not sinners? Who can say this? Why, you say, are they not punished? Because there they will be subjected to the most severe punishment. And we, if we want, will not be punished either here or there. "For if we had judged ourselves," says (the Apostle), "we would not have been judged" (v. 31). He did not say, "If they punished themselves, or tortured themselves," but only, "If they wanted to acknowledge their sins, to condemn themselves, to confess their iniquities, then they would be delivered from punishment both here and there." He who condemns himself doubly propitiates God – both by being aware of his sins and by being ready not to commit them for the future. But we do not want to do this easy thing as we should, and yet it does not threaten us with punishment along with the world, but spares us, threatening us with this punishment, which is temporary and contains much consolation; it frees from sins and gives a sweet hope for the future, which alleviates the present (sufferings). In this way he wishes both to comfort the weak and to make others more zealous. "And when we are judged," he says, "we are chastened by the Lord" (v. 32). He did not say: we are subjected to punishment or torment, but: we are punished (παιδευόμεθα = brought up). True punishment is more admonition than condemnation, more healing than torment, more correction than retribution. And not only by this, but also by the threat of a greater (future) punishment, he eases the present: let us not be condemned in peace, he says. Do you see how he points to hell and the Last Judgment, and proves that this judgment and punishment are inevitable and will be inevitable? In fact, if believers and those who are under the protection of God do not escape punishment for their sins, as is evident from the present instructions, how much more will the unbelievers and those who sin gravely and incurably (not escape). "Wherefore, when ye gather together for the supper, wait for one another" (v. 33). When the feeling of apprehension was still alive and the terrible thought of Gehenna had not yet passed, then he again offered the instruction concerning the poor, about which he had said all the preceding things, and suggested that those who did not do so were unworthy of communion. But if those who do not give of their possessions are excommunicated from the table of the Lord, how much more are those who steal. He did not say, "When you come together, give to the poor," but more exaltedly, "Wait for one another." With such words he instilled in secret concern for the poor, and offered an exhortation in the appropriate form. Then he shames them: "And if," he says, "whoever is hungry, let him eat at home" (v. 34). By giving such permission, he forbids even more strongly than by an outright prohibition; He expels them from the church, sends them home, and in this way touches them strongly, representing them as slaves of the womb and incontinent. He did not say, "If any man despise the poor," but, "If any man is hungry," reasoning as it were with impatient children, or with dumb animals that serve the belly. It would indeed be very ridiculous if, motivated by hunger, they began to eat at home. Not content with this, he adds a more terrible thought: "That ye may gather together," he says, "not for condemnation," so that ye may not gather together for condemnation, so that ye may not incur punishment upon yourselves, insulting the church, putting your brother to shame; you gather to show love for each other, to benefit and to benefit; but if the contrary happens, it is better for you to be satisfied at home. He says this in order to attract them more; For this reason he also pointed out the harm resulting from this, and proved that this is no small sin, and inspired fear from all sides, from the mysteries, the sick, the dying, and the rest of the above. Then again he inspires fear in another way: "The rest," he says, "I will arrange it when I come," meaning here either something else or the same thing. As they probably gave some other cause, and it was impossible to arrange everything by means of the epistle, he says, "For the time being, let it be observed as I have taught; but if you have anything else to say, let him remain until my coming. This, as I have said, speaks either of the same matter, or of some other matter of not very importance; but he does so in order to make them more attentive. Waiting for his coming, they could correct their shortcomings, because Paul's arrival was not an unimportant matter, as he himself shows when he says: "Because I do not come to you, some are proud" (1 Corinthians 4:18); and in another place: "Not only in my presence, but much more in my absence, with fear and trembling, work out your salvation" (Phil. 2:12). And not only does he promise to come, so that they do not doubt and do not give way to carelessness, but he also presents the reason why his arrival is necessary: "the rest," he says, "I will arrange it when I come," suggesting that, even if he were not disposed (to go to them), the necessity of correcting other matters draws him there.

3. Слыша все это, будем оказывать великое попечение о бедных, обуздывать свое чрево, воздерживаться от пьянства, стараться достойно причащаться св. таин, и не скорбеть, не печалиться, когда случится какое-нибудь бедствие с нами ли, или с другими, например преждевременная смерть или продолжительная болезнь. Такое бедствие есть избавление от наказания, есть исправление, есть наилучшее вразумление. Кто говорит это? Тот, чрез кого говорил сам Христос. И не смотря на то, многие жены так безрассудны, что превосходят даже неверных своим чрезмерным сетованием (об умерших); одни делают это в помрачении от страсти, другие – на показ и во избежание нареканий от посторонних людей; последних особенно я считаю недостойными всякого извинения. Пусть, говорят они, осуждает меня Бог, только бы не осуждал такой-то; пусть нарушается закон Царя всех, только бы не укоряли меня люди, которые безрассуднее бессловесных (животных). Как гром не поражает их за такие слова? Когда кто-нибудь после плача пригласит на пиршество, то никто не отказывается, потому что так требует принятый обычай; а когда Бог повелевает не предаваться сетованию, то все противодействуют.

И не только преждевременная смерть, но кроме того и многое другое увеличивало скорбь, именно то, что все они были в цветущем возрасте, были добродетельны и дружелюбны, погибли все вместе, так что не осталось ни одного, ни того, ни другого пола, погибли не по общему закону природы, после таких потерь, тогда как он не сознавал ни за собой, ни за ними ничего порочного, за что бы потерпеть все это. Каждое из этих бедствий отдельно само по себе могло возмутить душу; а когда стеклось все вместе, то представь, как высоки были эти волны, как велика была эта буря. Но, что еще важнее и выше всяких слез, он не знал, почему все это случилось с ним. Потому-то, не зная, чему приписать свое несчастие, он обращается к воле Божией и говорит: "Господь дал, Господь и взял, как Господу угодно, так и было, да будет имя Господне благословенно" во веки (Иов.1:21). Говорит это, видя себя, преуспевшего во всякой добродетели, в крайнем несчастии, а злых людей и обманщиков в благоденствии, изобилии и всяких удовольствиях. Не говорит ничего такого, что обыкновенно говорят люди слабые: для того ли я воспитывал детей своих и лелеял их с такой заботливостью, для того ли открывал дом свой для мимоходящих, чтобы после многих попечений о бедных, нагих и сирых получить такое воздаяние? Но вместо того произносит слова превосходнее всякой жертвы: "наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь" (1:21). Если же он разодрал одежды и остриг волосы, не удивляйся этому: он был отец, и отец чадолюбивый; вместе с любомудрием души надлежало обнаружиться и чувствам природы; если бы он не сделал этого, то, быть может, иной приписал бы такое любомудрие бесчувственности. Потому он обнаружил и свое сердце и высоту благочестия, чувствовал скорбь и не изменился, но, продолжая свой подвиг, увенчал себя новыми венцами, ответив жене своей следующими словами: "неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?" (Иов.2:10). У него осталась одна жена после потери всего, и детей, и имущества и самого тела, да и та для его искушения и укоризны. Для того диавол и не погубил ее вместе с детьми и не просил у Бога смерти ее, чтобы иметь в ней великое пособие к нападению на этого святого; он оставил ее как сильнейшее для себя оружие: если, говорил он, посредством ее я изгнал из рая, то тем более смогу поразить на гноище.

4. И посмотри на коварство (диавола): не тогда он подводил к нему это орудие, когда погибли волы, ослы и верблюды; даже и после разрушения дома и смерти сыновей, видя в нем сильного борца, еще медлит и не заставляет ее действовать; но когда у него образовались кучи червей, гниющая кожа отпадала, изъязвленная плоть источала зловонный гной, когда диавольская рука мучила его хуже сковород, печей и всякого пламени, терзая и пожирая со всех сторон тело его свирепее всякого зверя, и когда в таких страданиях прошло много времени, – тогда он и подводит ее к изнуренному и истощенному (мужу). Если бы она пришла в начале несчастья, то не нашла бы его так изнуренным и не могла бы представлять несчастие его так тяжким и великим: а теперь, видя, что он утомился от продолжительности времени, жаждет облегчения и желает избавления от бедствий, она приступает к нему решительно. Чувствуя крайнее изнурение, задыхаясь от страданий и желая смерти, послушай, что он говорил: если бы я мог наложить на себя руку, или попросить об этом другого, то сделал бы и это. Потому она, – посмотри на коварство ее, – с чего начинает речь свою? С продолжительности времени: "доколе", говорит, "ты будешь терпеть!" Если часто одни слова без дела могут поражать человека, то представь, что должен был чувствовать тогда он, огорчаемый и этими словами и самым делом; и, что всего хуже, это говорила ему жена, изнемогшая и упавшая духом, и потому старавшаяся довести и его до отчаяния. Но чтобы яснее видеть силу нападения, направленного на эту адамантовую стену, выслушаем самые слова ее. Какие же это слова? "Доколе ты будешь терпеть, говоря: "Вот еще не много времени потерплю, ожидая спасения моего"?" (Иов.2:9). Время, говорит, обличило слова твои; его прошло много, а облегчения не видно никакого. Говоря это, она не только располагает его к отчаянию, но и укоряет и насмехается, потому что он, утешая ее и опровергая ее жалобы, постоянно говорил: пожди еще немного, и скоро будет этому конец. Укоряя его, она и говорит: не скажешь ли и теперь то же самое? Уже много протекло времени, а конца этому не видно. И заметь коварство: не упоминает ни о волах, ни об овцах, ни о верблюдах, зная, что все это не очень огорчало его, но прямо обращается к существенному и напоминает о детях, зная, что в скорби о них он разодрал одежду и остриг волосы. Не говорит: погибли дети твои, но гораздо трогательнее: "изгладилась с земли память о тебе", – то, что и детей делает любезными. Если и ныне, когда несомненно воскресение, дети любезны потому, что сохраняют память об умерших родителях, то тем более тогда. Потому и проклятие (друга его) становится сильным; проклиная, он не сказал: да погибнут дети, но: "память о нем с земли", т.е. сыновья и дочери (Иов.18:17). Выражением память она опять нарочно напоминает ему о детях того н другого пола. Если же ты, говорит, не заботишься о них, то обрати внимание хотя на мое положение: "болезни и труды чрева моего, которые я тщетно болезненно переносила". Смысл слов ее следующий: я, много потерпевшая, подвергаюсь за тебя страданиям; труды понесла, а плодов лишилась. Она не указывает прямо на потерю имущества, но смотри, как и не умалчивает о ней и не проходит мимо, а намекает на нее, насколько возможно было сказать чувствительнее. "А я", говорит, "скитаясь и служа, переходя с места на место и из дома в дом", намекая и на потерю (имущества), и открывая свои великие страдания; самые выражения достаточно увеличивают несчастье: я, говорит, хожу по чужим домам, и не только прошу милостыни, но и блуждаю, служу, занимаюсь незнакомой и новой для меня работой, и скитаюсь везде, нося на себе и знаки несчастья и открывая всем свои бедствия; а что всего прискорбнее, постоянно перехожу из дома в дом. Не окончив и этим свои сетования, она присовокупляет: "ожидаю, когда зайдет солнце, чтобы отдохнуть от трудов моих и болезней, удручающих ныне меня". Для других, говорит, приятно видеть лучи солнца, а для меня тяжело; для меня вожделенны ночь и тьма, потому что она одна дает мне успокоение от трудов, она приносит мне утешение в несчастьях. "Но произнеси хулу на Господа и умри" (2:9).

5. Видишь ли и здесь коварство? В жалобе своей она не тотчас предложила пагубный совет, но наперед горько описала несчастье и распространилась в исчислении бедствий, а потом в кратких словах предлагает совет и не прямо высказывает его, но прикровенно, предлагая весьма вожделенную для него перемену, обещая смерть, которой он особенно желал. Заметь и здесь коварство диавола. Зная любовь Иова к Богу, он не внушает жене ропота на Бога, чтобы (Иов) тотчас же не отверг ее, как врага. Потому она нигде не упоминает о Боге, а только изображает случившееся. Прибавь к вышесказанному и то, что это советовала жена – сильный оратор, чтобы обольщать невнимательных. Многие и без несчастий пали от одного совета жен. Что же этот блаженный муж, твердейший адаманта? Сурово взглянув на нее, он одним взглядом, еще прежде слов, разрушил ее козни. Она ожидала, что заставит его пролить потоки слез, а он оказался сильнее льва; исполнившись гнева и негодования не на то, что сам терпел, а на ее диавольский совет, и обнаружив гнев своим взором, он делает ей умеренный упрек, – так как и в несчастиях он был благоразумен. Что же говорит он? "Почему ты говоришь, как одна из безумных женщин?" (2:10). Не тому, говорит, я учил тебя, не так воспитывал тебя; не узнаю в тебе моей супруги, – потому что слова твои свойственны жене безумной, совет твой приличен сумасшедшей. Видишь ли, как умерен ответ его, как удар его достаточен для уврачевания ее болезни? Затем, после упрека, он предлагает и совет, также достаточный для ее утешения и исполненный великого благоразумия: "если доброе", говорит, "мы получаем от руки Господа, то худого не перенесем ли?" Вспомни, говорит, о прежнем (благоденствии), помысли об его виновнике, и ты мужественно перенесешь настоящее (несчастье). Видишь ли смиренномудрие этого мужа? Своего терпения он не приписывает своему мужеству, но говорит, что оно в порядке вещей. За что Бог даровал нам прежние блага, за что вознаградил нас ими? Ни за что, а единственно по Своей благости; они были дар, а не награда, благодать, а не воздаяние; будем же мужественно переносить и настоящее. Мужи и жены, запишем для себя и начертаем в своей душе слова эти и им предшествовавшие; изобразив в уме своем, как бы на картине, повесть его страданий, как-то: потерю имущества, погибель детей, язвы тела, оскорбления, насмешки, козни жены, коварство диавола и вообще все подробности страданий праведника, устроим себе надежнейшее пристанище, чтобы, перенося все мужественно и с благодарностью, мы могли и в настоящей жизни отогнать от себя всякую печаль и (в будущей) получить награды за такое благомыслие, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 29