Заходит Солнце наше — Христос на Кресте, а Пречистая Дева как луна стоит под Крестом. Весь мир погружается во мрак; а Она как светоприемная свеща любовью пламенеет... О, Пресвятая Дева! Кому уподоблю Тебя? С чем сравню Твою теперешнюю болезнь, когда умножались печали Твои, как широкое и глубокое море?!

Между тем Христос, простертый на Кресте, молится за убивающих Его: «Отче Отпусти им: не ведят бо что творят» (Лк. 23; 34). Он обнадеживает разбойника: «Аминь глаголю тебе: днесь со Мною будеши в раи!» (Лк. 23; 43). Он поручает Иоанну Матерь Свою: «се Мати твоя!» (Ин. 19; 27). Он взывает Богу Отцу гласом велиим: «Боже Мой, Боже Мой, векую Мя ecu оставил» (Мф. 27; 46). И земля сотрясается от гласа Его, и отверзаются гробы, и восстают умершие, и сокрушаются врата адовы... Настает конец Его страданиям: «Совершишася!»— взывает Он. «Дело соверших, еже дал ecu Мне, да сотворю!» (Ин. 17; 4). Никто теперь не скажет: «сей нача здати и не возможе совершити. Совершишася!» И вот Он преклоняет главу, приклонивший некогда верх Свой Предтечи. И сим наклонением главы Он как бы благодарит Бога Отца за чашу страданий Своих: «И преклонь главу, предаде дух» (Ин. 19; 30). Дал Бог Отец все в руки Сыну, теперь Сын предает дух в руки Отца. «Жертва Богу — дух сокрушен!» За нас Он предал дух Свой в жертву... Закрывает Господь наш Свои очи, умирает на ложе крестном, а с Ним и небо закрывает свои светлые очи: солнце померкло, затмилось, луна сокрылась... Когда заходит Солнце правды, то настает ночь. Весь мир готов был разрушиться, видя неправду, учиненную Создателю своему. Весь мир сокрушается, когда Владыка мира умирает. Плачет невеста Христова Церковь, раздирая одежду свою: «завеса церковная раздрася на двое»(Мф. 27; 51).

Раздери же и ты, человек грешный, не одежды, а сердце свое! Сокруши, разбей окаменение сердца твоего на сострадание убогим, выбрось мертвеца — грехи твои, из гроба совести твоей святою исповедью, закрой очи свои, чтобы не видеть прелестей мира сего, и спострадай Христу Спасителю, за нас пострадавшему! «Христу пострадавшу за ны плотию, и вы в ту же мысль вооружитеся» (1 Пет. 4; 1). Проводите день страданий Господних в посте, молитвах и слезах, представляйте себе пред очами душевными распятого за нас Господа. Вспоминайте, что Он претерпел за нас, грешных. «Не судих бо ино что ведети в вас точию» Господа нашего Иисуса «Христа, и Сего распята». Он и да будет в уме и сердце вашем всегда, ныне и во веки. Аминь.

(Из "Слова на Страсти Господни" святителя Димитрия, митрополита Ростовского)

470. Из записок инока Киприана

Сто лет тому назад в обители Валаамской подвизался инок Киприан. Он был из крестьян, в юности отличался благочестием, потом совратился в раскол и многих православных увлек за собою в заблуждение. Спустя много лет, по молитвам святителя Божия, Новгородского митрополита Гавриила, он познал свое заблуждение, раскаялся, ушел на Валаам и здесь, пожив благочестно, принял схиму с именем Киприана и почил о Господе в 1798 году. Пред самой кончиной сей старец поднялся с постели и благодушно сказал: "Теперь слава Тебе, Господи!"

Он сам написал подробную исповедь о своей жизни в расколе и обращении от заблуждения. Предлагаем здесь в сокращении его поучительный рассказ из этой исповеди. Взятый под стражу за совращение православных в раскол, он не раз покушался на свою жизнь, думая, по внушению диавола, что такая смерть будет ему вменена в мученичество. Но невидимая сила Божия не допустила его до исполнения этого ужасного намерения. Тогда он решился дерзкими поступками добиться того, чтобы его замучили за веру. Вот что он сам рассказывает о себе.

"Меня мучили сомнения, я со всеми спорил, называл всех, убеждавших меня, еретиками и отступниками, а пастырей Церкви, епископов, — мучителями и волками. Но вместо ожидаемых мучений, которых я добивался, потребовал меня к себе высокопреосвященный митрополит Гавриил. Велено было мне обождать у келейника, отца Феофана. Наконец, мне говорят: "Ступай, митрополит тебя спрашивает". Я безумно отвечал: "Не пойду! Что мне делать у него; я его видел много раз, если же и надобен ему, то пусть сам ко приидет". И что же? Кроткий и смиренный святитель, услышав безумные слова мои, не замедлил придти ко мне. С кроткою улыбкою приблизился он и, положив десницу свою на правое плечо мое, начал увещевать меня самыми кроткими, смиренными и умиленными словами. Я, окаянный, и не встал даже перед ним со стула, на котором сидел, и к этой дерзости прибавил новую. "Зачем долго меня держишь, — сказал я ему, — отсылай, куда надлежит!" — "Подумай-ка, Ксенофонт (так звали меня в миру), — говорил мне ласково владыка, — и рассуди своим умом, для чего я держу тебя. Доход ли какой получаю от тебя, или чести ищу? Воистину, о душе твоей пекусь, дабы спасти ее от вечной погибели". Тут были священники и купцы, и другого звания люди. Потом святитель обратился к иконе Престой Богородицы, стоявшей на стене и, воздев руки свои, начал молиться: "О всемилостивая Госпоже, Дево, Владычице Богородице, Царице Небесная! Ты Рождеством Своим спасла род человеческий от вечного мучительства диавола, яко у Тебя родился Христос, Спаситель наш. Призри Своим милосердием и на сего, лишенного милости Божией и благодати, исходатайствуй матерним Своим дерзновением и Твоим молитвами у Сына Своего, Христа Бога нашего, дабы ниспослал благодать Свою свыше на сего погибающего. О, Преблагословенная! Ты надежда ненадежных, Ты отчаянных спасение! Да не порадуется враг о душе его!" — Затем святитель Божий обратился ко Господу с молитвою: "Господи, Боже мой! Ниспосли благодать Твою свыше и ходатайством Матери Твоей, Богородицы, отжени гордого и нечистого беса от души его и согрей теплотою Святаго Духа охладевшее сердце его, дабы мог он слышать вопиющий глас от Святой Матери, соборной и апостольской Церкви, глаголющий: «Повинуйтеся наставником вашым и покаряптеся: тии бо бдят о душах ваших, яко слово воздати хотяще» (Евр. 13; 17) пред страшным Судией. О Господи, помилуй немощь нашу!" Оканчивая молитву эту, высокопреосвященный проливал слезы. Ей! Не лгу, любимицы мои! Гордый бес не выдержал пламенной молитвы достойного пастыря и оставил меня: как будто кто молотом ударил меня по шее, и проснувшаяся совесть, этот неподкупный судья, сильно обличила неправоту мою; от стыда горел я как от огня. Бессовестный, говорила мне совесть, смотри, святитель Божий молится о тебе с воздетыми руками! Смотри, он плачет о тебе пред Богом, а ты, ты не устыдился сидеть перед ним в то время, когда подобало бы тебе стоять и плакать о своем заблуждении!

После сего стало уже ясным для меня то, что прежде казалось темным от помрачения бесовского. Я не отвергал уже более того, что заблуждался доселе: сердце мое смягчилось, я весь переменился и пред владыкою стоял теперь с благоговением. Заметив во мне такую перемену, святитель продолжал делать мне увещания и делал целое утро, до обеда стоя на ногах. Наконец, он сказал мне: "Если, Ксенофонт, соизволишь с нами пообедать, пойдем, уже пришло время обедать". Такая ласковость и доброта оскорбленного мною архипастыря изумили меня. Я весь растерялся и молчал, горел от стыда и, наконец, пал ему в ноги, прося у него прощения. Простившись со мною, добрый пастырь поручил людям знающим и обращенным из раскола побеседовать со мною, и они беседовали. Один обращенный из раскола валаамский монах Авраамий, живший прежде долгое время в Стародубских слободах, говорил, как он был на Святой горе Афонской, каких подвижников видел там и что слышал о них, как он был в Киеве. "Заклинаю себя живым Богом, — говорил он, — что почивающие в Киевских пещерах угодники имеют сложение «троеперстное», а не двоеперстное". Я поверил ему и предложил другие сомнения, которые он разрешил все. После сего я с радостью оправился к высокопреосвященному митрополиту Гавриилу, припал к его стопам и просил у него прощения в моем заблуждении и в том бесчинии, какое оказал ему, а с тем вместе просил его присоединить меня к Святой соборной и апостольской Церкви. Святитель Божий порадовался обращению моему и возблагодарил Господа и Пресвятую Матерь Его.

Я с усердием стал посещать храмы Божии. И вот мне пришло на мысль постоять в алтаре во время ранней обедни. "Господи! — взывал я к Царю Небесному, — сподоби мя сие Святое Твое тайнодействие видети". С этими мыслями, проходя по галерее, встретил я бывшего тогда наместником Лавры, а потом епископа Новгородского, Афанасия. Поклонившись ему в ноги и получив от него обычное пастырское благословение, я сообщил ему свое желание и со слезами просил его исполнить оное. "Хорошо, — сказал мне наместник, — я скажу служащему иеромонаху, чтобы он дал тебе место в алтаре". Здесь, проникнутый страхом, я с большим вниманием следил за ходом совершавшейся проскомидии, и когда служащий иеродиакон начал кадить святый алтарь, почувствовал такое благоухание, исходившее из кадила, какого не случалось мне испытывать во всю мою жизнь. Затем во все время, пока совершалась литургия, дух мой восхищен был как бы на самое Небо, так что земного ничего тогда не приходило мне и на мысль. Когда служащий иеромонах, снимая с дискоса звездницу, возгласил: "Победную песнь поюще, вопиюще..." и прочее, тогда я еще более чувствовал благоухание, чем прежде, и помысл в эти минуты говорил мне: стой, и внимай со страхом, хочет Бог чудо велие показать. Когда иеромонах стал призывать Святаго Духа на предлежащие Дары, — казалось мне, что святой престол и иерея окружили Херувимы, равно и весь алтарь наполнился ими. Сам служащий иерей, предстоящий престолу Божию, объят был весь огнем, и лишь только сделал он поклон земной пред святым престолом, вижу — белый голубь, только в меньшем размере, чем обыкновенный, слетел с вышины и стал парить над святым дискосом, потом возлетел на верх Святой Чаши и, сжав крылья, опустился в нее, а Силы Небесные в это время, падши ниц, поклонились святому престолу. Когда иерей возгласил: "Изрядно о Пресвятей... "и прочее, — Силы Небесные опять поклонились до земли. Когда пропели "Достойно есть ", — они в третий раз поклонились, потом окружили иерея, осенили главу его как бы пречудною плащаницею и затем стали невидимы. Смотря на это чудное видение, я дивился величию таинства и в то время много плакал, повергался пред Господом, просил у Него прощения в своих хулах на Матерь нашу, Святую Церковь. То же было за другой Божественной литургией, за которой, наконец, Господь сподобил меня причаститься Христовых Таин. Возрадовалась тогда душа моя о Господе, и радость моя усугубилась еще оттого, что день этот был праздником праздников — день Светлого Христова Воскресения. Не подумайте, любимцы мои, будто я возвещаю вам теперь о сем из тщеславия. Нет! Я верую, что все сие — плод святых молитв святителя Божия. Если же решился сообщить на письме о всем случившемся со мною, то это сделал не по своей воле, а ради святого послушания, какое обязан я оказать отцу игумену Назарию, и ради многих братий моих, блуждающих и доселе в расколе".

(Странник, 1863)

471. Красота пасхального богослужения (Беседа на вечерни в день Святой Пасхи)

«Да не знаем, где мы были — на небе или на земле», — так говорили некогда предки наши, выслушав Богослужение в Константинопольском храме... Не повторяете ли сих слов и вы, возлюбленные братие, присутствуя ныне во храме Божием, созерцая величественные обряды, слушая восторженные песни Святой Церкви? Какое обилие света и фимиама! Какие чудные неумолкающие славословия! Какая светлая неземная радость на душе! Воистину, мы стояли сегодня не на земле, а как будто на самом Небе — в светлых обителях Отца Небесного! И слава Богу, что Он сподобил нас такой радости! А чтобы укрепить ее в себе, чтобы яснее понимать ее, побеседуем, братие, хотя о некоторых светлых особенностях нынешнего Богослужения.

В полночь, по преданию Церкви, воскрес из мертвых Христос Спаситель наш. В полночь собрались и мы во храм, готовые, подобно мудрым девам, сретить Господа, грядущего в полунощи во славе Воскресения. Воздав Святой Плащанице подобающее поклонение, священнослужители унесли ее в алтарь и положили на Святом престоле для того, чтобы видимым образом показать, что Христос Спаситель по Воскресении Своем в течении 40 дней являлся Своим избранным Апостолам и последователям: 40 дней и Плащаница будет зрима на Святом престоле всеми верующими. После сего священнодействия из глубины святого алтаря послышалась песнь: "Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех...". Эта песнь была изображением того, что в то время, когда в Иерусалиме глубокому сну предавались жители, неутешной скорби предавались Апостолы и святые Мироносицы, — на Небе лики бесплотных уже прославляли Воскресшего. А мы сею песнью просим Господа, чтобы Он «сподобил и нас на земли чистым сердцем Его славити». Первую весть о Воскресении удостоились получить святые Мироносицы не в Иерусалиме, а в саду благообразного Иосифа, подле Гроба, куда они ходили еще в «сущей тьме». Подобно им, и мы вышли из храма, как бы из Иерусалима, обошли его и остановились в притворе, как бы при входе во Гроб Господа. Здесь, воздавши славу Пресвятой Троице, мы в первый раз услышали "Христос воскресе" из уст священнослужителя, представлявшего собою Ангела Божия в белых ризах. С невольным трепетом сердца и сладкими слезами святой радости мы приняли эту весть, и, подобно Мироносицам и Апостолам, стали неоднократно повторять ее, ликуя вошли в храм, весь блистающий огнями, и здесь полились песни хвалы и благодарения во славу Воскресшего.