Вот те пять просфоры, которые нужны для совершения литургии по чину и уставу нашей Православной Церкви. Все другие просфоры, сколько бы их ни было (в святых обителях в большие праздники их приносят по нескольку тысяч), имеют то же самое значение, как и две последние: из них вынимаются частицы за живых и умерших православных христиан поименно. Все эти частицы, начиная с вынутой из второй просфоры в честь и память Матери Божией, и заканчивая частицей, вынутой за всякого православного христианина, во время проскомидии полагаются в особом порядке на дискосе рядом с Агнцем, а на литургии, после освящения Святых Таин, они опускаются в Святую Чашу и погружаются в Пречистую Кровь Господа Иисуса Христа, со словами: "Отмый, Господи, грехи зде поминавшихся Кровию Твоею честною!" Вот почему все просфоры, из которых вынуты эти частицы, суть священные хлебы, как бы остатки нашего посильного приношения Господу — Единому Вечному Архиерею, принесшему Себя Самого в жертву искупления за грехи всего мира на алтаре крестном. За всех нас пострадал Господь наш; никто из людей не может спастись, если не будут грехи его омыты Честной Кровью Христа Спасителя; все святые Божии, даже Сама Пречистая Матерь Его — через Него же, Единого Спасителя нашего, вошли во славу Его Небесного Царствия. Поэтому все просфоры, кроме антидора, в сущности, имеют одинаковое значение: частицы, из них вынутые, изображают собой всех людей, искупленных Кровью Христовой. Из всех просфор церковные правила отличают только Богородичную, по особенному благоговению к Пречистой Матери Божией, честнейшей Херувимов и Серафимов и почтенной превыше всех святых Божиих. Эту просфору церковные правила предписывают разделять предстоящим в церкви вместе со святым антидором, как бы в напоминание верующим, что по Вознесении Господа на небо Матерь Божия осталась с верующими для их утешения. Конечно, и девятичинную просфору ради чести святых Божиих нельзя равнять с теми, из которых вынуты частицы за нас, грешных; однако же, церковные правила ничего особенного об этой просфоре не говорят, и потому приписывать ей особенную силу, особенное значение — не подобает. К сожалению, есть неразумные люди, которые всячески стараются получить именно эту, девятичинную просфору; ей приписывают особую какую-то силу к исцелению от всяких болезней и думают, что от другой просфоры они этой пользы не получат. Странное рассуждение! Ужели они думают так потому, что из этой просфоры вынуто девять — именно девять частиц? Но разве благодать Божия соразмеряется с числом вынутых частиц?.. Думать так—значит оскорблять Божию благодать. А если скажут, что эта просфора потому важна, что приносится за всех святых Божиих, то почему же забывают о Матери Божией, нашей Заступнице усердной?.. Кто из святых Божиих сравнится с Ней в Ее любви к роду человеческому, в Ее Матернем дерзновении ко Господу? В наших древних летописях есть такое сказание: один благочестивый муж с детства имел обычай принимать от священника антидор и хлеб Пречистый. Он их вкушал после обедни перед обедом. Однажды он позван был знакомыми на обед; при обеде бывший здесь же священник раздавал именно хлеб Пречистый, часть которого и взял теперь благоверный муж. На этот раз он не съел хлеба, а завязал его в платок, чтобы съесть его на следующий день дома, куда и отправился. Путь был далек, и наш путник, не дойдя до своего двора, почувствовал усталость и лег в пустом месте. Невдалеке, впрочем, были людские дома, откуда приметили его. Он заснул крепко; платок с хлебом был в руке спящего; и вот, диавольским наваждением подошли пры и, ощутив хлеб, хотели вырвать его из руки, но тотчас появился от хлеба и опалил их огонь, и это повторялось столько раз, сколько раз они покушались приступить к хлебу. Люди, наблюдавшие из домов за спящим, пришли отогнать псов и разбудить его, но сам пробудившийся уже видел совершавшееся чудо. Об этом рассказали архиепископу Новгородскому. Тот повелел поставить на этом месте церковь в честь Рождества Пречистой Богородицы, при которой тогда же устроили монастырь девичий, причем на том месте, откуда выходил огонь, был поставлен святой престол. Это — церковь на Молоткове, в Великом Новгороде, на Торговой стороне (Полное Собрание Русских Летописей, III, с. 218).

Заметьте, что в этом сказании идет речь не о той просфоре, из которой на литургии вынимается частица в честь и память Матери Божией, а о хлебе Пречистом, который и теперь в обителях разделяется на трапезе в память явления Матери Божией апостолам в третий день по Ее честном Успении. Этот хлеб вкушают после обеда, а просфору Богородичную подобает вкушать натощак. Вкушай же ее, брат возлюбленный, с верой в великое заступление Богоматери, и по вере твоей будет тебе это вкушение во здравие души и тела. Не мудрствуй по своему смышлению; не думай, будто на той просфоре и благодати больше, из какой больше частиц вынуто; благодать Божия числом частиц не измеряется, и думать так — значит грешить грехом суеверия. Всякая просфора, от алтаря Господня взятая, есть святыня; но просфора Богородичная есть святыня по преимуществу, как запечатленная именем Той, Которая предпочтена честью превыше всех святых Божиих.

494. «Я не твой брат…»

Слышим, что один другому говорит: "Я-де не твой брат". Чудно, что человек человеку говорит, и не стыдится говорить: "Я-де не твой брат!" Осмотрись, человече, от какого духа слово это произносишь: "Я не твой брат", — и сам увидишь, что это дух гордости издает так свой запах злой. Если ты не его брат, то чей же? Он — человек, а тебя как назвать — ангелом или бесом? Скажи, скажи пожалуй; ведь сам ты говоришь человеку: "Я не твой брат!" Я-де высокий, а он низкий; я-де богат, а он нищ; я-де благородный, а он незнатный; я-де господин, а он раб; я-де человек, а он злой, и прочее. О человече, посмотри на Христа, Сына Божия; кто Его выше, кто Его благороднее, кто Его богаче, кто Его славнее, кто Его лучше, кто Его премудрее? Никто с Ним сравниться не может и ни в чем. Он есть Бог вечный, Царь царствующих и Господь господствующих, и во свете живет неприступном. И хотя столь велик Он и славен, однако ж не стыдится человеков братиею Своею «нарицати... глаголя: возвещу имя Твое братии Моей... И паки... идиже ко братии Моей и рцы им: восхожду ко Отцу Моему и Отцу вашему, и Богу Моему и Богу вашему» (Евр. 2; 11-12, Ин. 20; 17). А ты кто, который говоришь человеку: "Я-де не твой брат", — и не хочешь подобного себе братом назвать? Знатный ли ты, но такой же человек, как и незнатный. Благородный ли ты, но такой же человек, как и худородный. Властелин ли ты, но такой же человек, как и подчиненный твой. Господин ли ты, но такой же человек, как и раб твой. Богатый ли ты, но такой же человек, как и нищий, и прочее. А что добрым себя человеком называешь, а другого злым, то еще неизвестно, кто лучшие: ты ли, или он, которого ты злым называешь. Не тот добр, кто себя называет добрым, но тот, кто добро творит и кого Бог, Праведный Судия, похваляет. Посмотри во гробы мертвых и увидишь, что и ты брат всякому человеку. Вы же (князья, вельможи — славные, благородные, господа, — богатые и знатные, как боги в мире почитаемые, «яко человецы умираете» (Пс. 81; 7). Пойми же, возлюбленный, что и ты — человек такой же, как и прочие, что именно об этом день рождения и смерти показывает тебе, и, отложив гордость, возлюби смирение Христово; тогда будешь всякого человека и даже самого незнатного братом своим называть. «Всяк возносяйся смирится, смиряли же себе вознесется» (Лк. 18; 14).

(Из творений святителя Тихона Задонского)

Плоды гордости

«Бог гордым противится, смиренным же дает благодать» (1 Пет. 5; 5)

Премерзкий грех — гордость, но мало кто сознает его в себе, потому что он глубоко в сердце укрывается. Начало гордости есть незнание себя самого. Это незнание ослепляет человека, и потому человек гордится. О, когда бы человек познал себя самого, познал бы свою бедность, нищету и окаянство, он никогда бы не гордился! Но тем более несчастен человек, что не видит и не познает бедности и окаянства своего. Гордость познается от дел, как дерево от плодов. Посмотрим же, каковы плоды этого горького семени — гордости.

Первый: Гордый человек всячески ищет себе чести, славы и похвалы; он всегда хочет показаться чем-нибудь и другим указывать, повелевать и начальствовать. А кто препятствует желанию его, сильно на того гневается и злобится.

Второй: Лишившись чести и начальства, он ропщет, негодует и бранится: "Чем я согрешил? в чем я виноват? того ли труды мои и заслуги достойны?" А часто бывает, что такой человек в отчаянии сам себя и жизни лишает.

Третий: Он берется за дела выше сил своих, дела, которые не может сделать. О человече! Что касаешься бремени, которого не можешь понести?

Четвертый: Он самовольно вмешивается в чужие дела: везде и всякому хочет указывать, хотя и сам не знает, что делает. Так гордость ослепляет его.

Пятый: Без стыда хвалит себя и возвышает: я-де то и то сделал, такие-то и такие заслуги обществу показал. О человече! Исчисляешь свои заслуги; но почему же о погрешностях своих не говоришь? А если стыдно их объявлять, то стыдись и себя хвалить.

Шестой: Других людей презирает и унижает: он-де подлый человек, он негодный, и прочее. Человече! Он такой же человек, как и ты; вси бо человеки есмы. Он грешник, но думаю, что и ты от этого имени не отречешься; он в том согрешил или грешит, а ты в другом, а может быть, что и в том же. «Вси бо согрешиша и лишены суть славы Божия» (Рим. 3; 23).