656. Обращение Евдокии

«Живо бо слово Божие, и действенно, и острейше паче всякого меча обоюду остра, и проходящее даже до разделения души же и духа, членов же и мозгов, и судительно помышлением и мыслем сердечным» (Евр. 4; 12), — так говорит само о себе Слово Божие. Словом Божиим весь мир из ничего сотворен. Словом Божиим в последний день мира мертвые восстанут на Суд. Словом Божиим всегда творились и творятся великие и славные чудеса. Велико чудо — воскресить мертвого, ибо только единому Богу возможно такое дело. Но не меньше чудо — воскресить душу, умершую грехом, и это дело для человека невозможно, а Богу вся возможна суть! Как бы глубоко ни пал человек, но если Сердцеведец Господь еще видит в его сердце хотя малую искру смирения, Он пошлет Слово Свое животворящее и коснется им сердца грешного, и воскреснет сей мертвец к новой благодатной жизни, как воскрес некогда по слову Жизнодавца Лазарь четверодневный.

Житие святой преподобномученицы Евдокии представляет тому разительный пример. И родом, и верой она была самарянка. Не было девицы прекраснее ее, но не было, казалось, и грешнее. Повсюду проходила слава о ее безподобной красоте и привлекала в Илиополь, где жила она (в Сирии), множество знатных и богатых, но развращенных душой юношей. Зато не было счета и богатствам ее. Кто бы мог подумать, что эта самарянка, богатая, развращенная, не верующая во Христа, чрез какой-нибудь год будет игуменией в одном из пустынных и бедных женских монастырей? Этого, конечно, и сама она не могла бы помыслить, но что невозможно у людей, то все легко и возможно для Господа. Он послал Слово Свое и исцелил душу гибнущую, возвал ее к новой жизни и соделал достойным сосудом Своей благодати.

Проходил чрез Илиополь один благочестивый инок, именем Герман, и остановился ночевать у своего знакомца, христианина, именно в том доме, где жила Евдокия. Его комната пришлась рядом со спальней великой грешницы, но только чрез тонкую деревянную стенку. Отдохнув немного, он встал на молитву и начал петь псалмы — обычное свое правило; потом сел, вынул из пазухи книжку, которую всегда неразлучно носил с собою, и стал вслух читать. Долго читал он Слово Божие о будущем Страшном Суде Христовом, о том, как после сего Суда праведники просветятся, яко солнце, в Царствии Небесном, а грешники пойдут в муку вечную, в огонь неугасимый. Богобоязненный инок читал с чувством и чтение часто прерывал глубокими воздыханиями. Богу угодно было, чтобы Евдокия проснулась при самом начале чтения. Никогда в жизни не слыхала она того, что теперь слышала. Сначала из простого любопытства она стала прислушиваться, стараясь не проронить ни одного слова. Выражения "грех", "праведный Судия", "ад", "вечное мучение", а, с другой стороны, слова "праведник", "любовь Божия", "рай", "вечное блаженство" — глубоко потрясли ее душу. В первый раз в жизни она почувствовала, в каком ужасном положении находится, невольный вздох вырвался и из ее грешного сердца. Чем больше она представляла себе множество грехов своих, тем больше устрашала ее мысль о Страшном Суде Божием, и она не могла заснуть до самого рассвета.

Наутро Евдокия послала пригласить к себе того, кто ночевал в соседней комнате. Старец пришел. Скрывая свое сердечное смущение, она спросила его: "Скажи мне, добрый старец, кто ты и откуда? И что это такое ты читал в прошедшую ночь? Ты меня удивил и напугал до крайности... Неужели правда, что грешники осуждены на огонь вечный? И если так, то скажи мне: кто же может спастись?" — Мудрый пустынник на все ее вопросы отвечал удовлетворительно; не оскорбляя самолюбия, заставил ее признаться в слабостях и пороках своих, показал ей, к какой погибели ведут богатства, неправедно собираемые и так же неправедно расточаемые, и, наконец, довел ее до того, что она пала к ногам его и слезно стала умолять его: "Возьми у меня, отче, сколько хочешь золота, только останься здесь на несколько дней, чтобы научить меня вашей вере христианской. Я раздам все мои богатства и пойду за тобою, куда хочешь, только бы мне спастись!" — Блаженный Герман отвечал: "Не нужно мне твоего золота; довольно с меня и надежды привести овцу заблудшую в Христову ограду. Я охотно останусь на несколько дней, а ты позови к себе одного из христианских пресвитеров; он крестит тебя по чину церковному, а потом все пойдет своим порядком". Немедленно призван был священник. Евдокия поклонилась ему до земли и объявила, что она желает быть христианкой. Удивленный иерей Божий спросил ее: какой она веры? — "Я самарянка, — отвечала Евдокия, — я всему миру была супруга, одним словом, я море всякого зла. Есть ли у Бога вашего милость для таких грешников, как я?" — Пресвитер отвечал, что для кающихся грешников есть у Бога прощение, только должно принять Святое Крещение, а для нераскаянных нет прощения, нет помилования. "Что же мне делать?" — спросила Евдокия. Пресвитер посоветовал ей раздать свое имение бедным и приготовиться к Крещению. "Сними с себя дорогие одежды, — сказал он, — надень худые, затворись в уединенной комнате, постись и молись семь дней, и тогда Христос Бог, мытаря оправдавший и грешницу помиловавший, помилует и тебя".

Евдокия так и сделала. Она приказала рабыням говорить всем, что ее нет дома, и на семь дней затворилась в своей спальне. Там в слезах и покаянии она оплакивала грехи свои и просила Господа помиловать ее. В седьмой день пришел к ней блаженный Герман. Увидев ее, бледную, исхудалую от поста, он стал ее спрашивать: как она провела эти дни? — Евдокия отвечала: "Семь дней я молилась и постилась по совету пресвитера и твоему, отче. И вот, в прошлую ночь осиял меня свет паче солнечного. Я поднялась с земли и увидела прекрасного, но и грозного юношу, одетого в белоснежную одежду. Он взял меня за руку и вознес выше облаков. Во мгновение очутились мы среди обителей судных; бесчисленное множество святых душ встречали и приветствовали меня с улыбкой светлой радости, называя меня своей сестрой. Вдруг на воздухе показалось страшилище, его вид был мрачен, как ночь, глаза горели как уголья, он скрежетал зубами, рыкал как лев и с наглостью попытался вырвать меня из рук моего бесплотного вождя. "Как? — кричал он, — ужели и эту отчаянную грешницу, всю землю осквернившую грехами своими, ты отнимаешь у меня, о Архистратиг Сил Божиих!? После этого собирай со всей земли грешников, не по-человечески, а по-скотски живущих, и веди их к Богу, а я сокроюсь в уготованной мне бездне вечных мук. Только где же будет правда тогда?" — И вот, когда он так неистово кричал, вдруг послышался свыше, от неизреченного онаго Света, голос: "Так угодно Богу милосердому, чтобы грешники чрез покаяние были восприняты паки в лоно Авраамово. Повелеваю тебе, Михаиле, Завета Моего хранителю: отведи ее туда, откуда взял ты, пусть она совершит подвиг свой, а Я буду с ней во все дни жизни ее". И Ангел Божий поставил меня опять в спальне моей. Тогда я осмелилась спросить его: кто он? — "Я князь Ангелов Божиих, — отвечал он, — на мне лежит попечение о кающихся грешниках. О, какая бывает на Небеси радость для Ангелов Божиих, когда какой-нибудь грешник приносит покаяние! Не хочет Бог, Отец Небесный, чтобы погибла хотя одна душа человеческая. Ведь человек создан по образу и подобию Божию, как же не радоваться нам его обращению?" — Тут Архангел оградил меня крестным знамением, я поклонилась ему до земли, и он вознесся на небо. Что повелишь мне делать, честный отче?" — закончила свой рассказ Евдокия. — "Прими знамение веры — Священное Крещение", — отвечал Герман. Он дал ей несколько отеческих наставлений о том, как достойно приготовиться к Крещению, и удалился в свою пустынную обитель. Евдокия наложила на себя строгий пост на несколько дней, молилась, плакала о грехах своих и, наконец, просила у епископа того города Святаго Крещения. Затем все свое богатство чрез того же епископа она раздала бедным и вскоре последовала в пустыню за блаженным Германом, который поместил ее в один из женских монастырей, а чрез одиннадцать месяцев после того она была уже избрана игуменией в той же обители девственниц.

Так могущественно было действие на ее сердце Слова Божия, которое она, по особенному дивному устроению Промысла Божия, нечаянно услышала! И сколько чудес она соделала! Она смягчала сердца звероподобных тиранов, воскрешала мертвых, внезапно поражала молнией гонителей христианства, крестным знамением умерщвляла ядовитых змеев и, наконец, скончалась страдальчески, спустя 55 лет после своего обращения, как смиренная агница Христова.

Братие мои! Будем и мы чаще, каждый день, хотя по нескольку строк прочитывать из Книги жизни, из Слова Божия, Священного Писания. В сей дивной Книге заключены глаголы Живота Вечнаго. Будем читать сии глаголы с верой в силу их благодатную, и они коснутся грешного нашего сердца и согреют его чувством умиления, и расположат нас к покаянию во грехах наших бесчисленных, еже буди всем нам благодатию Христовою, за молитвы преподобномученицы Евдокии! Аминь.

657. Слово неграмотным о грамотности

Старые умные люди сложили умную пословицу: "Ученье свет, а неученье — тьма". Они смотрели на грамоту, как на великий дар Божий. Но нелегко им доставалась эта грамота. В старину, бывало, и в городах редко-редко где отыщешь школу или училище для детей, а по селам это было дело почти неслыханное. Грамоте обучали детей кое-какие "мастера" этого дела из отставных солдат или старые дьячки, или же какие-нибудь девицы-келейницы. И какое это было ученье! Недаром сложилась другая пословица: "Корень учения горек, да плоды его сладки". Видно, несладко было учиться тогда! То ли теперь? Благодарение Богу за Его неизреченное милосердие к нам, грешным. Ныне, по милости Господней и по священной воле благочестивейшего Государя нашего Императора, и церковно-приходская, и земская, и всякие другие школы заводятся повсюду: и в селах, и в деревнях. Православный Царь, отец наш, сердце коего в руце Божией, помыслил в своем благочестивом духе: "Первая заповедь Божия повелевает всякому христианину непременно учиться Богопознанию. Но как могут выполнять эту великую обязанность люди безграмотные, люди не умеющие ни читать, ни писать, люди ничему не учившиеся, не учащиеся, которые и не могут учиться, потому что негде им учиться. Буду я учить мой народ, дам ему возможность и способ учиться, заведу по селам училища для детей добрых моих поселян". Помыслил так премудрый наш отец-Государь и повелел везде заводить школы и училища, особенно школы церковно-приходские, чтоб учились дети русского народа православного под благодатной сенью Святой своей Матери, Церкви Православной. Спаси, Господи, нашего Царя-батюшку за то, что он, отец наш, людям темным желает свет подать, велит им детей своих в ученье отдавать!

Да, православные, он желает вам свет подать, желает, чтоб дети ваши учились грамоте. Принимайте же с молитвой и благодарностью этот благодетельный свет, с усердием и готовностью отдавайте детей своих в научение, с радостью душевной исполняйте желание царское. Воля Царя — все равно, что воля Божия. Царь желает, чтобы вы обучали грамоте и Закону Божию детей ваших. И Бог то же самое повелевает в Законе своем: учите, наставляйте сыновей своих. И да будут словеса сия — заповеди Господни, — говорит Бог, — заповеди, которые Я заповедаю тебе, в сердце твоем и в душе твоей. И внушай их детям твоим, и говори о них, сидя в доме твоем, и идя дорогою, и ложась, и вставая (Втор. 6; 6, 7). Исполняйте же, с радостью душевной исполняйте благое желание царское. Оно откроет вам великий и ясный свет Божий, доставит великую пользу вашим душам, сделает вас не в пример счастливее и в быту домашнем, и в быту церковном, и в быту общественном. Посмотрите, Бога ради, на себя и подумайте. Вы обыкновенно говорите, что вы люди темные. Действительно, темные, и тот дом, в котором нет ни одного грамотного человека, хуже тюрьмы. Отчего в ваших домах беспорядок, неопрятность, нечистота, такая нечистота, что даже святые иконы покрыты пылью, подернулись паутиной? Отчего редкий из вас способен исправить какую-нибудь должность, какую возлагает на него общество? Оттого, что между вами так мало грамотных. У всякого еврея некрещеного в доме найдете вы его молитвенник, найдете заповеди, на его языке писанные, и он умеет читать, — а у вас в домах? Ни Часослова, ни Псалтири, ни даже маленькой азбучки, по которой бы можно было иногда прочитать краткие молитвы, — ничего-то нет! Да и на что они, когда не умеешь ими пользоваться? Молится человек пред святой иконой, а не смыслит даже того, что под ней подписано. Видите, как вы темны, как жалок ваш домашний быт? Как же вам не желать, чтоб дети ваши как можно скорее выучивались грамоте и могли читать вам добрые и благочестивые книги?

Сын, муж или брат чрез несколько безвестных лет прислал из полка письмо, — как бы хотелось самим прочитать это драгоценное письмо! Как бы хотелось вглядеться во всякое слово, во всякую букву, присланную любезным кровным воином! Но, увы, не умеем! Пойди, ищи умеющего, пойди, проси чужого человека, а, может быть, письмо-то такое, что не надо бы и знать его этому чужому человеку-то... К тому же, хоть и невелико одолжение — прочитать или написать письмо, а все одолжение, надобно чем-нибудь отблагодарить, какой-нибудь гостинец снести, а он бы и дома сгодился. То ли дело, если бы свой-то грамотей в доме был! Опять, видите, как жалко ваше положение? Как же вам не желать, чтобы дети ваши скорее учились читать и писать? Они тогда заменят вам ваши собственные глаза.

А что сказать о вас в быту церковном, в делах веры и благочестия? Не умея читать, вы очень смутно понимаете, а, пожалуй, иной и вовсе не понимает, в чем состоит истинное благочестие. Не всегда умеете молиться, как надобно, часто молитесь в тяжкий грех душе своей. Не умея читать, вы не можете хорошо и понимать, когда другие читают или учат вас, не можете твердо и долго помнить того, чему учат. Вы стоите, например, в храме Божием, слушаете чтение и пение церковное, а много ли разумеете? Увы, многие из вас не смыслят, что значит "Господи, помилуй!" Иному удается выучить с чужих слов молитву Господню "Отче наш ", но когда послушаешь это чтение — Боже милостивый! — что вы делаете из этой великой молитвы, в которой ни одного слова, ни одной буквы нельзя изменять! Как вы ее искажаете, как переиначиваете! О, какой это тяжкий грех! Горе людям темным, которые сами не хотят учиться, а еще большее горе тем, которые не хотят, чтобы дети их учились грамоте, которые потакают их грубой лени и неряшеству! Вам говорят церковные беседы, стараются предлагать поучения как можно проще и понятнее, — но все ли из вас понимают предлагаемое? Не больше ли таких, которые, по их глазам видно, не понимают ничего, как будто не им говорится? А есть много и таких, которые вовсе ничего не слушают. "Ин, стоя, дремлет, — говорит святитель Христов Димитрий Ростовский, — а ин скверная и злая помышляет, ин татьбу, ин убийства, ин прелюбодеяние и любодеяние, ин гнев и лесть ближнему своему, стоя в храме, замышляет". (Поучение в неделю Жен мироносиц). Разумеется, при таком стоянии самое понятное будет непонятным, самое необходимое — бесполезным, самое ясное — темным, и человек, пришедши в церковь Божию темным, выходит отсюда еще темнее и бессмысленнее. Если бы спросить вас: много ли поняли вы из поучений, которые слышали в церкви, — то оказалось бы, что или очень мало, или вовсе ничего. Что узнали, находясь в церкви, то потеряли по выходе оттуда, — а что удержалось в памяти по выходе из церкви, то забыли, когда пришли домой.

Но этой печальной потери, этого несчастного забытия никогда бы не было, если бы в ваших семействах было хоть по одному грамотному человеку. Прийдя домой и собравшись вместе, вы заставили бы его прочитать вам то, что слышали в церкви, выслушали бы еще раз, и другой, и третий; тогда и самая тупая голова многое удержала бы в себе. Заповеди Божии читаны в церкви из той самой книги, которую будут учить ваши дети, которую называют "Православным Катехизисом", — там же они и протолкованы.