In contrast to the Catholic idea of antiquity as necessary attribute of every Father of the Church, another could be put forward — about the actuality of the patristic theology in any era. The Fathers of the Church were the spokesmen Christian faith for their contemporaries: they wrote in the language of their era, used a conceptual apparatus accessible to their environment, but at the same time they expressed those truths that never become obsolete, shared the experience that is always relevant. Many who today come into contact with the works of the former Fathers centuries, it is amazing how modern they are. Archaic can be the language of one or the other Church Father, certain scientific views on the which he relied on, but the basic message of patristic theology, his the spiritual system, its dogmatic and moral core — all this remains equally relevant for our contemporaries and for the man of antiquity.

The modern reader is also struck by something else in patristic theology: how broadly the Church Fathers viewed the world. In patristic theology, there is no There was nothing of that blinkeredness, stagnation, that – I am not afraid of it obscurantism, which distinguishes other contemporary authors who give out for theologians and guardians of the faith of the fathers. The Spirit of Sectarianism Breathed the works of some of today's guardians of the purity of Orthodoxy, was to the Fathers He is deeply alien to the Church. Such authors as Basil the Great, Gregory the Theologian, Gregory of Nyssa, John Chrysostom and many others were people of great horizons, encyclopedic knowledge, which respected not only the ecclesiastical, but also to secular sciences.

The boldness of the Holy Fathers and their boldness are also striking: they were not afraid to put the most difficult questions and look for answers to them. The Fathers of the Church have always relied on their predecessors, but never limited themselves to thoughtless repetition what they inherited from past centuries. Even if it was brought up for discussion An issue that has been discussed many times in the past, an issue on which there was a conciliar judgment of the Church, the Fathers were ready in every epoch to consider it in a new way, from a different point of view, and sometimes they were given to it A new answer. The opinions of some Fathers were clarified by other Fathers: it was a continuous creative process, an integral part of which was theological daring.

The Holy Fathers feared falling into heresy more than any sin, but this fear did not fetter them at all. There were many theologians who were balancing on the brink heresies or stepped over this line, but remained outside the threshold of the Church, as rule, only those who consciously opposed their opinion to the conciliar reason Church. But if the theologian, in obedience to the voice of the Church, admitted his mistakes, The Church returned to him the fullness of its trust. Therefore, fearing heresy, the Fathers The churches were not afraid of error, knowing that infallibilitas (infallibility) was not is peculiar to no one but the Church herself in all her fullness, and that the Church herself He will correct every mistake they have made up for, and will make up for every incompleteness.

Thus, we can say that the Father of the Church is the theologian who who, while possessing personal holiness and remaining faithful to the Tradition of the Church, at the same time time speaks a language accessible to its contemporaries, not afraid to respond to burning questions of our time. The Father of the Church all his theological judgments compares with the opinion of the Church, focusing on Church Tradition as the main the criterion of truth. Faithfulness to Tradition, however, does not mean blind copying what has already been said before: on the contrary, the Father of the Church often you have to consider problems that have not been considered by anyone before him, but he solves them on the basis of the spirit of Orthodox Tradition.

Metropolitan Anthony as an Exponent of the Patristic Tradition

It is not easy to talk about the patristic context of Metropolitan Anthony's theology. In his conversations and sermons, he quite often refers to the Fathers of the Church, sometimes calling them by name, sometimes simply mentioning "one of the Fathers", but We do not make any systematic study of the patristic heritage in him Find. He approaches the sayings and thoughts of the Fathers of the Church so freely that Sometimes it is impossible to establish the source of the quotation: it seems that at some point somewhere Vladyka Anthony read this or that patristic thought, and then in for many years he lived with it, comprehended it and refined it in the furnace their own spiritual experience; what came into being as a result of this process, is as much the thought of the Father of the Church as it belongs to the Vladyka Anthony himself.

Such a method of quoting, however, was also characteristic of the patristic Writing. In St. Symeon the New Theologian, for example, we almost do not we find direct borrowings from the previous Fathers, but we find many allusions to the works of Gregory the Theologian, reminiscences and echoes of thoughts by other authors, individual expressions from liturgical texts. Just like for other Fathers, for the Monk Simeon, Orthodox Tradition was the element in which he lived, the air he breathed, and therefore was not for him the need to constantly quote other Fathers, to refer to authorities antiquities. In general, he believed that he who lives in God has no need read about God. "He who has consciously acquired within himself the God who gives to people knowledge... has gathered all the fruit of the benefit of reading, and will no longer need reading books...", said the Monk Simeon. – Possessing both the interlocutor of the One Who inspired the writers of the Divine Scriptures and the initiated Into the mysteries of the hidden mysteries, he himself will become inspired by God for others a book containing new and old sacraments written in it by the finger of God"6.

These words do not at all deny the need to read the Scriptures and the works Fathers. St. Simeon only emphasizes that to be imbued with the spirit of Christianity Traditions are much more important than reading theological books. The same was said by the St. Silouan the Athonite, when he asserted that even if all the books ancient ascetic authors were lost, the Athonite monks could have written new, and they would contain the same teaching. We are talking about succession spiritual experience, which passes from the Fathers of the ancient Church to the modern Fathers. In fact, this is the same experience, only it is expressed in a different way.

Богословие митрополита Антония в высшей степени современно и в то же время глубочайшим образом укоренено в святоотеческой традиции. Его язык — простой, яркий, емкий — доступен всякому читающему, но говорит он при этом о самых сложных и существенных вопросах человеческого бытия. Центральной его темой является встреча человека с Богом. Это глубоко личная тема для Владыки Антония: его путь к Богу начался с того, что в возрасте четырнадцати лет он встретил живого Христа, и с тех пор он живет опытом этой встречи, радостью об этой встрече, живым ощущением присутствия Спасителя. Христианство открылось ему как религия личного, живого Бога — того Бога, Который относится к человеку не только с любовью, но и с уважением, Который солидарен с человеком, Который верит в человека, даже если человек утрачивает веру в Него. И этим опытом встречи с Богом живым митрополит Антоний делился со своими современниками, помогая тысячам людей найти свой путь к Богу.

Для того, чтобы человек мог в своем личном духовном опыте встретить Бога, ему необходимо то, что святитель Феофан Затворник (один из любимых авторов Владыки Антония) называл «внутрьпребыванием» и что сам Владыка Антоний, вслед за преподобным Исааком Сириным, называет «схождением в глубины». Подлинным святоотеческим призывом всегда был не столько призыв к движению вперед или к воспарению ввысь, сколько призыв к схождению вглубь — туда, где Бог присутствует как непостижимая тайна, открывающаяся сердцу человека, как драгоценная жемчужина, которая добывается с большим трудом. «Если бы в каждой устрице ныряльщик находил жемчужину, тогда всякий человек быстро разбогател бы, — пишет Исаак Сирин. — И если бы ныряльщик тотчас добывал жемчужину, и волны не били бы его, и акулы не встречали бы его, не надо было бы ему задерживать дыхание до такой степени, чтобы он задыхался, и не был бы он лишен свежего воздуха, который доступен всем, и не сходил бы в глубины — тогда чаще, чем ударяет молния, и в изобилии попадались бы жемчужины»7.

Как тот, кто входит в воды морские по колено или по пояс, ясно видит все, что вне вод, когда же сойдет в глубину и окажется весь под водой, не может видеть ничего из того, что вне воды, и знает одно только то, что он всецело находится в глубине моря; так случается и с теми, которые возрастают в духовном преуспеянии и восходят в совершенство знания и созерцания»8.

Напоминание о необходимости схождения вглубь особенно своевременно в эпоху, когда миллионы людей скользят по поверхности жизни, подобно человеку, несущемуся на водных лыжах по поверхности океана под рев тянущего его за собой катера, и мало кому интересно обзаводиться аквалангом и спускаться в океанские глубины. Владыка Антоний приглашает своего читателя погрузиться туда, где в царственной тишине живет своей сокровенной жизнью подводный мир, где среди коралловых рифов и водорослей ныряльщик может обрести ту жемчужину, обладание которой преобразит всю его жизнь, придаст ей новую ценность.

Тема встречи с Богом неразрывно связана у митрополита Антония с темой встречи с человеком. Это та самая встреча, которой на протяжении тридцати восьми лет жаждал у купели Силоамской евангельский расслабленный, на вопрос Христа «Хочешь ли быть здоров?» ответивший: «Так, Господи, но не имею человека, который опустил бы меня в купальню» (Ин 5:6—7). Слова, которые услышал Господь от расслабленного — «не имею человека», — отражают духовное состояние современного мира, в котором миллионы людей страдают от одиночества и оставленности. Современное человечество не только обезбожено: оно обесчеловечено. Бесчеловечность, равнодушие к страданиям других, нежелание помочь, поделиться, выйти навстречу, эгоцентризм и эгоизм приобретают поистине вселенские масштабы. Все труднее бывает в пустыне современного мира встретить человека — того, кто готов разделить с тобой радость и скорбь, праздники и будни, победы и поражения.