Где написать заглавную букву? Ставить или нет прописную букву в Павловом стихе: «Благовествование наше ... закрыто ... для неверующих, у которых бог века сего ослепил умы» (2 Кор. 4, 3-4)?

Синодальный перевод полагает, что «бог века сего» – это сатана. (И делает это к вящей радости иеговистов, которые тем самым получают пример применения слова «бог» к существу, которое богом не является, и делают свой вывод: раз падший ангел называется богом, то тем более именование Христа богом никак не означает, что Он действительно есть Бог)

А в конце II столетия св. Ириней Лионский читал так: «У неверующих века сего Бог ослепил умы» (Против ересей. 3, 7, 1).

Протестанты, как и все остальные христиане, проповедуют Евангелие не по-древнегречески и не древним грекам. Значит, они опираются на некие переводы.

Любой перевод есть уже интерпретация. Труд переводчика – творческий труд. И компьютерный перевод именно потому, что он автоматичен, до сих пор уступает труду человека-переводчика.

Стремление сделать кальку, буквально-подстрочный перевод порой делает текст не просто непонятным, но даже и придает ему совершенно ложный смысл.

До сих пор замешательство многих православных вызывает церковно-славянский перевод притчи о сеятеле: «Потом же приходит диавол и вземлет слово от сердца их, да не веровавше спасутся» (Лк. 8, 12). Прочитает батюшка по-славянски этот евангельский отрывок, начинает тут же проповедь... И порой рождаются весьма «диалектические» толкования: мол, если бы человек веровал, но грешил, то он не мог бы спастись, а если он не будет веровать, то он не будет судим так строго, и потому сможет быть спасен как язычник. И даже то, что вообще-то эти слова выражают желание искусителя, как-то не принимается во внимание… Славянский перевод лишь буквально передает греческую конструкцию.

Синодальный русский перевод дает как будто противоположный текст: «чтобы они не уверовали и не спаслись»; греческая же конструкция имеет тот же смысл, но использует имеющуюся в греческой грамматике возможность, при которой одна отрицательная частица относится сразу к двум глаголам, точнее, к каждому из них.

Славянский переводчик знал эту конструкцию, хотел ее привить и к славянскому языку, но она здесь не прижилась, и в результате текст этого стиха стал кощунственно-непонятен.

Но не только грамматика таит сюрпризы для переводчика.

Богослов-переводчик не может не учитывать, что любое слово многозначно, а значит, перевод есть выбор между значениями.

Например, еврейское слово аман означает одновременно и знание, и веру. В каком случае как его переводить? Еврейское слово алма («молодица») может означать и девушку, и молодую замужнюю женщину. Когда пророк Исаия возвещает «Се, Дева (алма)§ во чреве приимет и родит Сына» (Ис. 7, 14), имеет ли он в виду обычные роды обычной молодой женой, или перемену в судьбах мира и Израиля он связывает с чудом Девственной Матери? Еврейский журналист из Москвы предлагает правильный, с его точки зрения, перевод: «Смотрите, эта молодка беременна»7. Непонятно только, зачем пророку надо было возвещать факт, столь обыденный, как нечто важное и обнадеживающее. Так что дело в выборе общего смысла и соответствующего ему значения отдельного слова.

А как переводить так, чтобы это было понятно людям другой культуры?

Например, в Библии слово «плоть» далеко не всегда антоним «души2; чаще всего оно означает просто конкретное живое существо. Отсюда выражения вроде: «Я Господь, Бог всякой плоти» (Иер. 32, 27); «Всякая плоть узнает, что Я Господь» (Ис. 49, 26); «Будет приходить всякая плоть пред лице Мое на поклонение» (Ис. 66, 23).