– В процессе православного обряда бывает ряд моментов, когда священник становится Христом. Определите, пожалуйста, в чем принципиальное различие между актером, играющим Христа, и священником, повторяющим во время, например, Таинства Евхаристии жесты и слова Христа.

– Во-первых, священник это делает не по собственной воле, поскольку богослужение в Церкви для него послушание.

Во-вторых, священник себя не ощущает играющим Христа, он очень четко понимает, что он не Христос.

– Театр, видимо, не способен забыть о своем происхождении из культа, и сегодня некоторые режиссеры пытаются воссоздать на сцене подобие обряда, стремятся добиться особого актерского бесстрастия, в каком-то смысле схожего с бесстрастием священника во время обрядового действа, освободить актера от личностного начала, создать пространство, в котором актеры, уходя от сюжета, характера, слова, дают шанс проявиться сверхреальной сущности.

– Мне пока кажется это очень искусственным.

– То есть в театре принципиально невозможно пробиться к тому, что происходит в Церкви во время обряда?

– Театр не может выполнить задачи Литургии. Он может подвести человека к молитве, даже до некоторой степени дать ему молитву.

Но есть все же Таинство – то, что дает Бог. Театр не может дать Христово Тело.

Но вот когда я жил в Румынии и очень тосковал по России, то ходил в клуб при советском посольстве на русские фильмы. И когда я выходил из зала, то на сердце было такое ощущение, как после хорошей всенощной в монастыре: хотелось молиться дальше.

– Как Вы оцениваете сегодняшние взаимоотношения интеллигенции и Церкви?

– На наших глазах проблема русской истории «Церковь и интеллигенция» оказалась исчерпанной. Этой проблемы уже нет. В одной Москве уже около ста священников, окончивших МГУ.

Проблема становится более прозаичной: в самой интеллигенции возникает вопрос о взаимоотношениях ее церковной и нецерковной частей.

Фильм о «Титанике»: взгляд богослова

В наши дни очень трудно обратить необразованного человека, потому что ему все нипочем. Популярная наука, правила его узкого круга, политические штампы и т.п. заключили его в темницу искусственного мира, который он считает единственно возможным. Для него нет тайн. Он все знает.