Монашество хранит учение о внутренней молитве, об очищении сердца от страстей в борьбе с демонами, о том, как достигается боговидение. Оно учит, как стяжать Фаворский свет. Молитва и борьба со страстями необходимы и для мирян. Но только аскеты, которые со светильником - Иисусовой молитвой - вошли в свое сердце, смогли увидеть его сокровенные глубины, темные лабиринты человеческой души, через свой мистический опыт воспринять и почувствовать состояние души другого человека и стать путеводителями для других на их духовном пути. Поэтому и духовных отцов выбирали преимущественно из монахов.

Монастырь - это сторожевая башня Церкви. Существовал и существует подвиг старчества, когда монах после многолетних трудов достигнув состояния, близкого к бесстрастию, открывает дверь своей келии для тех, кто нуждается в духовном наставлении и утешении. При этом он должен не оставлять внутренней молитвы и среди людей чувствовать себя как в пустыне. Поэтому старчество - это подвиг, требующий особой благодати Божией.

Обычно бывает по-другому: когда монах покидает келью, расстается с безмолвием и идет в мир, то свет молитвы, окружавший его, меркнет и гаснет. Тогда мир видит в таком монахе не свет, а человеческие немощи, и не спасается через него, а, скорее, соблазняется им. Мы знаем святых, которые покидали затворы по любви к людям, но это было не началом, а венцом их подвигов и совершалось по особому откровению Божиему. Апостол Петр говорит Христу: вот, мы оставили все и последовали за Тобою (Мф. 19, 27). Экзегеты видят в этих словах самую высокую степень отречения от мира, б!ольшую, чем готовность жертвовать собой. Оставить все - значит, оставить свои помыслы, отвергнуть свои суждения, отказаться от своих чувств и желаний, очистить свой ум не только от греховного, но и от всего преходящего. Отвергнуть все - это больше, чем жить и трудиться ради Христа. Это жить одним Христом. Мы уже говорили, что монашество неразрывно связано с учением о Фаворском свете как вечной Божественной силе, которая животворит и освящает мир. Господь назвал благодать живой водой и сказал, что испившие ее сами становятся источником для жаждущего мира (см.: Ин. 4, 10, 14; 7, 37-39). Поэтому сердца молитвенников обращаются в те уста, которыми земля пьет небесную благодать.

В XIV веке богословы-рационалисты клонящейся к закату Византии, ядром которых была прокатолическая партия Григория Акиндина, пытались представить учение о Фаворском свете ересью, а афонских исихастов - невежественными фанатиками. Главным защитником святоотеческой традиции выступил афонский монах и затворник Григорий Палама, впоследствии архиепископ Фессалоникийский, прославленный святитель. Этот спор получил такой широкий резонанс, что для его разрешения царь и патриарх были вынуждены созвать несколько соборов.

Рационалисты, отвергая учение о предвечном Божественном свете, отвергали и значение православного аскетизма для мира и Церкви и рассматривали внутреннюю Иисусову молитву как субъективный, психологический феномен. (Характерно, что некоторые из противников святителя Григория эмигрировали впоследствии в Италию и приняли католицизм.)

Рационалисты апеллировали к философии, то есть к непросвещенному благодатью человеческому рассудку, привыкшему вращаться в кругу временного и конечного. Они желали определить явление сверхлогического духовного мира через аристотелевские силлогизмы, комментировать Евангелие диалогами Платона. Другая, православная сторона являлась носительницей патристической традиции и монашеского предания. Хотя среди афонских монахов было немало людей, имеющих блестящее философское образование и владеющих всеми приемами диалектики, но они в качестве главного критерия истины принимали опыт святых отцов, восточных мистиков и аскетов. О Фаворском свете может знать только тот, кто стяжал его сам. Представители афонских монастырей писали в своем "Томосе", что существует три вида света. Первый - физический, материальный, чувственный свет, в котором человек видит предметы мира. Этот свет доступен не только человеку, но и остальным живым существам. Здесь человек не имеет преимуществ перед зверем или муравьем, это – свет телесный.

Второй вид света присущ только человеку. Это интеллектуальный свет - свет ума. В этом свете человек может представлять отдаленное, вспоминать прошлое, предполагать будущее; это свет науки, философии и искусства. Он может быть ярким и интенсивным, но он так же принадлежит земле - этой временной жизни. Он представляет собой естественную психическую способность человека. Этот свет не может озарять метафизических глубин бытия. Это душевный свет.

Но есть еще третий вид света – свет духовный, предвечный и несотворенный, который открывается подвижникам через очищение сердца молитвой и созерцанием. Это свет веры, свет духовных прозрений и интуиций, свет Фаворского Преображения; это свет невещественный, но он может видимо сиять в святых, преображая их души и тела и делая их подобными Христу. Монашество - это искание Фаворского света и созерцания мистической красоты Божества. Поэтому монашество - внутренняя, сокровенная жизнь, неведомая миру. Западная Церковь отвергла учение о трех видах света, отвергла сущность самого монашества, оставив лишь его форму. Рационалисты хотят превратить монашество из тайны любви человеческой души к Богу в видимое служение человечеству, хотят переложить "Песнь песней" на язык прозы. Западная Церковь разделила монашество на специальности с определенными заданными программами. Монашеские обеты рассматриваются как целесообразные и удобные формы для совершения добрых дел, каждый монашеский орден (то есть отрасль деятельности) имеет свой общий устав, причем характерно, что уставы эти постоянно корректируются и изменяются - в соответствии с изменяющимися требованиями современности.

Надо отметить, впрочем, что существуют у католиков монастыри с очень строгим уставом, вплоть до пожизненного запрещения выходить из монастырской ограды. Это говорит о том, что монашество как потребность человеческого духа в глубине своей неискоренимо. Однако такие монастыри не характерны для западного мира, они представляют собой исключение. В то же время даже такие ордена, как иезуиты и доминиканцы, явили немало примеров самоотверженного служения своей идее, вплоть до мученичества; но еще более явили они примеров ошибок и соблазнов как диковинный симбиоз гибридов, которые деформируются и ломаются в своем противоречии.

Монашество - это внутреннее и внешнее удаление от мира. В этом смысле монах похож на оранжерейный цветок. Когда холод мира пробирается в щели оранжереи, цветы погибают, а на их месте вырастает более живучая трава. Несоответствие между монашескими обетами и постоянным пребыванием в миру вызывает глубокую внутреннюю неудовлетворенность. Эта неудовлетворенность может быть подавлена силой воли, загнана внутрь, но не искоренена. Она может периодически проявляться в бурных вспышках страстей или в гордом самомнении.

Мы говорили о рационализме как о характерном явлении в западном монашестве, однако теория добрых дел может породить душевный мир мистики, где рационализм вытесняется культом эмоций. Это мистика яркого выражения поэтических вдохновений, экстатических состояний. Человек становится гурманом своих собственных переживаний. Эта чувственная мистика может достигать такого напряжения, что у ее последователя появляются стигматы-раны на руках и ногах от визуального представления Иисуса, распятого на Кресте, и от горделивого отождествления себя с Ним.

Да, и православная мистика говорит об уподоблении Христу, но через внутренний подвиг очищения сердца, через стяжание Духа Святаго. В католической мистике этого уподобления стремятся достичь посредством внешнего подражания и ярких образных медитаций. Православный аскет никогда не сопоставляет себя со Христом, напротив, чем ближе он к Богу, тем больше открывает ему благодать глубины его сердца. Он видит себя как бы прокаженным - в язвах и гнойниках греха. Чем выше его духовность, тем яснее он видит, как в темных безднах его души гнездятся все человеческие пороки, как змеи, свившиеся клубком в своей норе. Он видит в себе самом падение всего человечества. Православный монах сравнивает себя не со Христом, а скорее с демоном и надеется не на свои добрые дела, а единственно на любовь и милосердие Божие.

Благодать скрывает от православного подвижника меру его совершенства: где горделивое самолюбование, там нет благодати. Восторженное, эмоциональное состояние или иссушает покаяние, или делает его внешним и театральным. Пример - секта самобичевателей, которые собирались толпами, ходили по городам и селам и на площадях секли себя бичами до крови, громко выкрикивая свои грехи. Один из выдающихся представителей католического аскетизма Франциск Ассизский сказал: "Я акробат Божий". Иезуиты организовывали представления, торжественные шествия с зажженными факелами, похожие на маскарады, и на папертях церквей устраивали театральные зрелища на церковные темы.

Православным монахам была чужда подобная показность, их подвиг проходил втайне от мира, они не привлекали народ искусственными методами. Сама благодать Божия притягивала к ним человеческие сердца. Поэтому-то люди и шли в пустыню для встречи с подвижником, днями стояли у монастырских врат, чтобы лишь увидеть его и взять у него благословение. Они интуитивно стремились войти в то поле незримого духовного света, в котором находится подвижник, стяжавший благодать и внутреннюю молитву. В этом свете, как в лучах Божественной любви, согревались и оттаивали их сердца, с души спадала темная, жесткая чешуя греха. Они соприкасались с другой жизнью, чувствовали дыхание вечности.